Литература

Третьего пассажира Мастер убил в шесть утра на десятой станции – на всё той же кольцевой линии. Народу в подземке, несмотря на столь ранний час, уже было достаточно. Не мудрствуя лукаво, убийца просто-напросто подошел к первому попавшемуся пассажиру и выстрелил в голову. Пуля прошибла переносицу, пассажир умер моментально, без возможности оживления. Как и прежде, Мастер действовал с запредельной дерзостью и наглостью: он даже не использовал глушитель. После гулкого выстрела испуганные пассажиры побежали к эскалаторам. Мастер бросил пистолет на грудь убитого и преспокойно пошёл за убегающими пассажирами. Одет он был, как и прежде, в чёрный комбинезон. Лицо маскировал так же, как и в прошлые разы: стерильная маска, солнцезащитные очки. И свидетели снова ничего не могли с ним поделать.

В служебном кабинете Маевского опять было накурено.

Застенки с записью третьего убийства мерцали, освещая пульсирующим светом очумелое от недосыпа лицо судьи. Маевский принял морфий в четвёртом часу, а в семь утра его уже разбудил Лапин. Находясь в одурелом состоянии, Маевский кое-как просмотрел файлы с убийством, но потом снова перестал соображать. Судья барахтался в липком болоте сна, изо всех стараясь дотянуться до твёрдых берегов реальности, но реальность уходила из-под ног и вся комната медленно покачивалась, словно каюта древнего корабля, – пространственные качели вызывали тошноту. Он по-прежнему слышал эхо голоса Ксении: «Я беременна!»; ещё ему казалось, что вокруг продолжают стоять потусторонние молчуны.

– Тебе плохо? – где-то рядом булькнул искаженный бас Лапина.

– Ударь меня, – пробормотал Маевский.

– Не понял, – не понял Лапин.

– Ударь по лицу!

– Ты уверен?

– Абсолютно уверен, математически.

– Левая или правая?

– Не понял, – теперь не понял Маевский.

– По какой щеке? По левой или правой?

– Без разницы.

Ладошка стажёра легонько шлёпнула правую скулу Маевского. Лапин вложил в касание менее одной десятой от своей мощи, но даже такой легковесной пощёчины вполне хватило на то, чтобы Маевский кубарем вылетел из сонных лабиринтов и вернулся в простовские будни. Пару минут Маевский пролежал на полу, хлопая глазами.

Стажёр аккуратно поднял судью. Маевский сердечно поблагодарил Лапина за оглушительное пробуждение и распахнул окно; зудящий шум утренней метели разбудил его окончательно. Маевский начал энергично вышагивать по кабинету, разгоняя кровь.

– Я переоценил Мастера, – сказал судья. – Он не гений и не виртуоз. Начинает повторяться. В чём видишь повторы?

– Одевается в одно и то же. Все три станции на кольцевой линии. Плюс сами номера станций.

– Номера? Поясни, а то я ещё притормаживаю.

– Первое убийство произошло на двенадцатой станции, второе на одиннадцатой, третье на десятой. Убывающий ряд чисел с шагом в единицу.

– И о чём говорит эта последовательность?

– О том, что четвёртое убийство произойдёт на девятой станции.

– Маловероятно. Слишком очевидно.

Судья закурил. Стажёр задымил тоже и довольно улыбнулся: похоже, курение начинает ему нравиться.

– Что по убитому? – спросил Маевский.

– Степан Дорофеев. Бывший реставратор, занимался первобытными реликвиями. Тихий безобидный шизофреник, отказник. У психиатрической службы проблем с ним не было. Никаких связей ни с первой, ни со второй жертвой.

– Значит, Мастер выбирает всё-таки спонтанно… Да, чуть не забыл. Перед отключением голова второй жертвы сообщила кое-то важное. У нашего Мастера разные глаза.

– Гетерохромия?

– Нет, ни в коем случае. Глаза у него одного цвета, вроде бы серые, но разного размера. Левый глаз намного больше правого.

– Интересная зацепка. Подам запрос в медицинские комитеты.

– Двенадцать, одиннадцать, десять, – задумчиво говорил Маевский. – Давай подумаем, что могут означать эти числа? Какие у тебя возникают ассоциации?

– Ассоциации к делу не пришьём, надо подключить отдел дешифровки. Может, они сумеют расколоть этот код, если это код, конечно, а не ерунда.

– Не хотелось бы их привлекать.

– Почему?

– Дешифровкой руководит полковник Муравьёв, муторный тип, еле выношу его. Омерзителен до крайности. В принципе, я бы с превеликим удовольствием вызвал его на дуэль, но он чует мою неприязнь и поводов не даёт. Впрочем… зачем я за глаза его нахваливаю? – судья усмехнулся, – сейчас сам полюбуешься.

Судья призвал полковника. В застенках кабинета возникла заспанная, отёкшая, небритая и плешивая голова с обвислыми щеками, как у первобытного бульдога.

– Береги голову, многоуважаемый Сергей Юрьевич, – отчеканил судья Маевский.

– И тебе, Петрович, башки не терять – ответил полковник и протяжно зевнул, обнажив клыки угольного цвета. Он тоже был заядлым курильщиком.

– Чо те надо в такую рань? – спросил полковник.

– Разберись с числовой последовательностью. Проведи полный анализ.

Муравьёв щёлкнул антикварной ручкой.

– Записываю.

– Двенадцать, одиннадцать, десять. Выжми всё, что сможешь.

– Это всё?

– Да.

– Маловато данных. И когда нужны результаты?

– Вчера.

Муравьёв закурил сигаретку.

– Вчера не обещаю, сегодня постараюсь сделать, – полковник посмотрел на стажёра. – А это что за высокорослое животное?

– Это мой напарник, стажёр Александр Лапин, – ответил судья. – Прошу любить и жаловать.

Муравьёв поперхнулся сигаретой и, откашлявшись, воскликнул:

– Напарник?! У тебя?!

– Да, Сергей Юрич, напарник, товарищ и даже почти друг.

Полковник Муравьёв вытаращился на стажёра так, чтобы если бы Сергей Юрич участвовал в театральной номинации «Удивление года», то совершенно точно завоевал бы первое место.

– Понимаешь, – продолжал судья Маевский, – меня нагрузили весьма заковыристым делом. Один не справляюсь. Вот и приходится работать в команде.

– Какое дело?

– Многосерийные убийства в метро.

– Наслышан, наслышан, – полковник снова зевнул. – В застенках только про него и трындят. Начальство какие сроки поставило?

– Жёсткие и жестокие.

– Сочувствую, сочувствую.

Маевский подошёл к стене. Полковник встретил пристальный взгляд бронебойной безучастностью: плевать он хотел на проблемы Маевского.

– Давай так. Ты не постараешься сделать сегодня, а сегодня сделаешь.

– А что мне за это будет? У меня работы до фига и без твоего геморроя.

Маевский показал на стажёра Лапина.

– Кстати, небольшое уточнение. Это не просто гигант и богатырь, это родной племянник верховного судьи Григория Горшкова, члена высшего городского совета.

– Интересно, интересно, – сказал полковник, бросив на стажёра уже более ласковый взгляд.

– Серж, тебе по выслуге лет давно пора получить генеральское звание, но наше славное руководство твоих талантов почему-то в упор не видит, – судья Маевский повернулся к Лапину, заговорщицки подмигнул. – Саша, ты же замолвишь словечко перед дядей? Почему бы нам не помочь полковнику Муравьёву стать генералом?

– Организуем, сделаем, – ответил стажёр. – Дядя с радостью исполнит любой мой каприз. Я ему как сын родной, да и наследник единственный.

Полковник Муравьёв прыснул со смеху.

– Хватит меня разводить, клоуны. Разводилу не разведешь!

– Да никто тебя не разводит, – сказал судья Маевский. – Сколько лет мы знакомы?

– Лет десять, чтоб ты сдох.

– У меня когда-нибудь был стажёр или напарник?

– Ни разу.

– А почему сейчас он у меня появился? Ты подумай.

– А хер ли тут думать? Наконец-то к тебе приставили надсмотрщика. Давно, кстати, пора. А то ты в последнее время совсем оборзел.

– Да это всё понятно, не спорю. Но только почему ко мне приставили именно стажёра Лапина?

– Э-э-э… э-э-э…

– Да потому что он сам ко мне напросился! И верховный судья Горшков силой, угрозами и шантажом заставил взять розовощёкого обормота на воспитание!

– Это правда, многоуважаемый стажёр? – спросил полковник.

– Чистейшая.

– И ты замолвишь за меня словечко перед верховным судьёй?

– Да! – рявкнул стажёр оглушительным басом.

Полковник вжал голову в плечи и спросил:

– Ты всегда такой громкий?

– Да, – уже тише ответил Лапин.

Полковник Муравьёв закурил очередную сигаретку. Его окутали горький дым и сладкие генеральские грёзы.

– Ладно, черти языкастые, уболтали. Расшифровку получите через час.

Полковник Муравьёв прервал призыв, застенки погасли.

Стажёр улыбнулся:

– Надеюсь, мне не придётся просить дядю…

– Придётся, – холодно перебил Маевский. – Если этот мужлан не даст внятной расшифровки, попросишь дядю понизить полковника Муравьёва до майора. А то Серёжа сам в последнее время распоясался – дерзит, хамит, да и вообще: одним своим видом провоцирует на самоубийство. Но ты сам всё видел.

Судья посмотрел на часы.

– Пойдём пообедаем.

В ресторан «Буря» их не пускали, сославшись на санитарный перерыв. Однако Маевский и без свидетельской поддержки догадался, что их запомнили с прошлого раза, поэтому и не хотят обслуживать. Маевский понимал, что обыватели не любят принимать пищу в присутствии красных комбинезонов, но ведь судейским тоже надо питаться, поэтому снова пришлось угрожать проверкой на запретные вещества (Маевский не любил прибегать к этому методу, но метод действовал безотказно). В конце концов их пустили в заведение, взяв торжественное обещание, что погрома не будет. Обещание Маевский и Лапин дали, но когда подавали горячее, к судейскому столику подскочили двое подвыпивших с требованием рассудить их поединок. Маевский вывел дуэлянтов на мороз, где они устроили перестрелку с применением гранат. Взрывные волны повыбивали окна, и ресторану пришлось экстренно закрываться на ремонт. Маевскому объявили, что в «Бурю» его больше никогда не пустят, даже если он нагрянет туда с самыми тщательными проверками. Маевский расстроился, ибо домашние котлеты в том заведении были такими же вкусными, как у Ксении, когда она была жива.

Застенки включились сразу, как только Маевский и Лапин вошли в служебный кабинет: полковник их подкарауливал. Кислая рожа Муравьёва явно указывала на то, что дешифровка прошла неудачно. Эх, не бывать ему генералом.

– Потерпел сокрушительное поражение? – спросил судья.

– Да, – промямлил полковник. – Это даже не код. Простая числовая последовательность с шагом в убывающую единицу. Более того, никакой связи ни с городом, ни с городской историей не обнаружено. Эти три числа не означают ровным ничего, кроме самих номеров станций. Я проверил все одноименные застенки, все совпадающие номера заключенных, все улицы, дома, квартиры – никакой системы, завязанной на этих трёх числах, увы, нет. Я могу прямо сейчас придумать аналогичный как бы шифр: семь, шесть, пять, четыре… Это всего лишь обратный счет. Как наш реверсивный календарь, например.

– То есть, многоуважаемый полковник Муравьёв, ты не станешь обижаться, если я позволю себе заметить, что весь твой отдел, включая тебя лично – это сборище некомпетентных бездарей?

– Обижаться не стану, – полковник Муравьёв трагически вздохнул, – но рапорт на оскорбление подам.

– Рапорт подай на имя верховного судьи Горшкова. Вот смеху-то будет.

Полковник выплюнул окурок, забрызгав слюной подбородок.

– Да пошутил я насчет рапорта! Ты, Петя, совсем заработался, уже не сечёшь, где стебалово, а где по серьёзке!

Маевский приложил ладонь к груди.

– Виноват, Серж. Ви-но-ват.

– Поставленную задачу выполнять продолжаю. Будет тебе расшифровка. Задача оказалось сложной: часа не хватило. Береги башку! – рявкнул полковник и разорвал призыв.

Стажёр прокашлялся кашлем начинающего курильщика.

– Так мне просить дядю, чтобы полковника понизили до майора?

– Саня, ты совсем дурачок?

– Нет, не совсем.

– Тогда дурацких вопросов на задавай.

Товарищи закурили.

– Прости, – сказал судья.

– Проехали, – ответил стажёр.

Судья Маевский включил повтор записи разговора с полковником Муравьёвым. После слов «никакой связи ни с городом, ни с городской историей…» Маевский провозгласил:

– История!

– Что за история?

– Наша история, наша родимая, – Маевский высморкался (он немного простыл, когда судил поединок у «Бури») и продолжил: – Давай предположим, что жертвы не были случайными. Учитель истории. Нарколог, оформляющий истории болезней. Реставратор.

– Ты хочешь сказать, что Мастер выслеживал в городе людей, связанных с историческими мотивами, а затем убивал их в метро? Сложноватая схема.

– Да нет. Мастер прямо в подземке и определялся с выбором.

– И как же он выяснял род занятий потерпевших? Вот так моментально?

– С помощью свидетелей, разумеется.

– Тогда получается, что Мастер – судья. Свидетельская технология есть только у нас. Но судья предателем быть не может. Это технически невозможно.

– Не пори чушь. Предать может и судья, было бы желание, и свидетели его не остановят.

– Откуда ты знаешь? Ты сам что ли преда… – стажёр вовремя спохватился и умолк. Щёки стали пунцовыми, взгляд прилип к полу. Опять ляпнул невпопад!

Маевский, вопреки ожиданиям Лапина, даже не нахмурился. Судья много лет воспитывал в себе привычку не обижаться на слова. И когда он бывал трезвым, то этим навыком владел блестяще.

– Лучше скажи, истребитель предателей, а что такое история? – спросил судья.

Стажёр, подумав, ответил:

– Последовательность событий, формирующих культуру, цивилизацию…

– Учись мыслить проще. История – это прошлое.

Стажёр ничего не ответил, но подумал: «Гениальная простота, воистину».

– Время, назад! – воскликнул судья и пробубнил странную, но весьма энергичную мелодию.

Маевский призвал схему простовского метро, увеличил кольцевую линию.

– Кольцевая выросла в виде часового циферблата, – сказал судья. – Двенадцатая станция – полдень.

– Или полночь.

– Без разницы. После убийства на двенадцатой станции было бессмысленно даже пытаться угадать, на какой станции произойдёт следующее убийство. В подземке двести пятьдесят освоенных станций. После второго убийства на одиннадцатой станции никакой закономерности не просматривалось. Ну, убил на соседней станции, подумаешь, с кем не бывает. Но сейчас, после третьего убийства на десятой, всё очевидно. Мастер движется против часовой стрелки, будто бы идёт в прошлое. Следующая остановка – девятая. Только девятая, девятая и никакой кроме девятой. Мастер прёт внаглую, напролом. Он будет ждать нас на девятой станции. Мы исходили из того, что Мастер от нас убегает, или играет с нами, или нас опасается. А всё как раз наоборот. Это он нас приглашает.

– Куда?

– На собственный арест. Получается так.

Стажёр задумался. С сомнением покачал головой.

– Да, вроде бы всё очевидно, но как-то слишком очевидно. И слишком просто. Если всё так, как ты говоришь, то он чересчур самонадеян. Мы же не свидетели, которые почему-то ничего с ним поделать не могут, уж мы-то как-нибудь его арестуем – пусть и вручную, пусть и по старинке.

Лапин крепко сжал здоровенные кулаки – до хруста хрящиков.

– Одной левой уложу. Мордой в пол. Потом сломаю позвоночник и оторву уши. А чёрный комбинезон скручу в трубочку и засуну ему в одно место.

– А я уверен, что мы густо обделаемся, – сказал Маевский. – Подозреваю, что технологии Мастера на порядок выше наших.