Литература

19 сентября олененок Павлик усадил маму в синюю ладу весту, обвязанную радужной ленточкой. Батя-олень втиснулся за руль и сказал, что раз уж сыну приспичило швыряться деньгами направо и налево, лучше бы он купил новый фольксваген или хендай. Машину Павлик оформил на себя, он обещал начать возить Ольгу Ивановну, как только ему стукнет восемнадцать и он получит права.

— Пап, а где волшебное слово? — Павел сел в жесткое пассажирское кресло, совсем не такое удобное, как в каршеринге.

— Ну спасибо, — фыркнул отец. — То есть я ценю твою помощь. Мы с мамой тобой очень гордимся, но мне больше нравится фольксваген.

— Еще бы, их делал сам Адольф, — криво улыбнулся сын. — Немецкое качество не пропьешь.

Мать ткнула отца копытом:

— Опять за свое?

Серый роллет пополз вверх, и семья оленей выехала на яркое солнце.

— Хорошо, когда есть новая машина! — сказала, щурясь, Ольга Ивановна. — Спасибо тебе, Павлушенька, ты самый лучший сын, настоящий русский олень и патриот.

— Вторая плохо втыкается, — пожаловался батя.

— Ой, Павлушенька, а я тебе тоже купила подарок, — засуетилась Ольга Ивановна. Она рылась в огромной сумке, как будто добывала в замерзшей тундре ягель, и вытащила голубые носки.

Батя-олень разразился дьявольским хохотом.

— Спасибо, мам, у меня как раз порвались, — Павлик сунул носки в карман.

— Мне, пожалуйста, красные в белую полоску, — сказал батя-олень. — Тоже хочу быть клоуном.

Когда олени приехали домой и поставили новое авто в батин гараж, Павлик надел носки, сфотографировал ноги и написал мизогинный пост в твиттере на тему мужских и женских подарков.

Григорий постучал копытом в дверь сына:

— Павлуша, прости, это все комплексы. Мне стыдно, что я сам не накопил на фольксваген.

— Пап, все нормально, — сказал Павлик. — Олени должны поддерживать друг друга, ведь мы семья.

Отец крепко обнял Павлика и убежал в сервис: его ждала ржавая шкода фелиция 1998 года, которую пригнал из Питера один знакомый волк. Вместо моноинжектора кто-то подколхозил туда карбюратор, заводилась старая чешка с кнопки, корпус термостата треснул, как и крышка трамблера, шланги рассохлись, а бензобак сверху проржавел, так что его нельзя было заливать больше, чем наполовину. Ко всему прочему, у шкоды были дырявые пороги, так что вместо подъемника ее пришлось тащить на эстакаду, чтобы поменять масло и антифриз. Пытаясь понять, что с этим делать, Григорий решил, что веста, в сущности, совсем неплохая машина, а вторая передача не так уж важна. Пусть с ней разберутся в салоне.

Павлик снова заскучал: всю работу на сегодня он уже сделал, Иван и Расул были заняты очередным проектом. Он решил почитать новости. И узнал, что общественные палаты Донецкой и Луганской народных республик обратились к главам своих государств с просьбой незамедлительно провести референдум о присоединении к России.

Иван уже язвительно спрашивал в Твиттере, связано ли это волевое решение с неудачами в Херсонской области и останется ли там на момент референдума что присоединять.

— Чей-то патриотизм сдулся? — набрал Павлик.

— Зато твой, я гляжу, раздулся. Маме с папой нравится новая лада? Повестку уже получил? — окрысился Иван.

— Рыжего клоуна не спросили, — Павлик выключил компьютер.

Иван тут же позвонил. Обычно он никогда не извинялся, и Павел почуял неладное.

— Ты не представляешь, что это такое — пытаться выжить на территории, отвоеванной хохлами, — оправдывался Иван. — Я тебе тыщу раз рассказывал, как хохлы нас унижали, держали в подвале, палили в шутку по очередям за водой и гуманитаркой. Представь, что будет с теми, кто признал российскую власть и снова попался в лапы этих живодеров.

— Привяжут к столбу, обольют зеленкой и надерут жопу? Извини, мне не интересно, — ответил Павел. — Кажется, все ватники уже эвакуировались на другой берег.

— Пашенька, ты в жизни не видал ничего страшнее анальной пробки и мамкиного ремня, — снова завелся Иван. — Не дай Бог тебе увидеть то, что хохлы творили в Мариуполе. Ты просто не в состоянии представить себе, что это такое. Попробуй вытащить свой еврейский шнобель из говноигр и понять, что пули убивают, а взрывная волна — я не буду объяснять механизм ее воздействия на организм, но поверь…

— Я до сих пор хромаю после Антошкиного теракта, — напомнил Павел. — А насчет пуль можешь спросить у Расула.

— Я не собираюсь тебе ничего доказывать. Нас опять предали. Я не намерен наблюдать дальнейшие «жесты доброй воли», находясь непосредственно в Этой Стране, — Иван отключился.

— Вообще-то я не совсем еврей, я еще и донской казак, — сказал Павел молчащему айфону. Он был зол на кошака, который исходил ядом после каждой сводки с фронта.

В приложение «Госуслуги» пришла повестка. Павлик знал, что Питер далеко от линии фронта, до армии остался еще год, а до мобилизации, которой так боялись его друзья-либералы, не меньше двух. И не испытал никаких эмоций по этому поводу. Его не пугала перспектива получить оружие, похудеть и улучшить физподготовку.

Иван снова позвонил:

— Рад, что станешь мобиком? Играй в танчики, тренируйся. Скоро будешь рыть окопы под Херсоном, а если выживешь, может, и до оператора китайских дронов повысят.

— Кстати, поздравляю с предстоящим получением российского гражданства, — съязвил Павел. — Ты, кажется, спец в области ракетостроения? Счастливого рождества, мистер Лоуренс. И вообще, Ваня, ты заебал. Не звони мне.

— Прокатишь на калине? — прошипел Иван.

— Русская лада дырявых не возит, — Павел выключил телефон.

Он пытался читать Фолкнера и смотреть Антониони, но что-то не давало ему покоя. Павлик поскакал к батиному сервису, Григорий кинул ему ключи:

— Помни про обкатку. И не светись перед ментами.

Через час Павлик припарковался у дома со свастиками. Дверь квартиры Розалии Самойловны была открыта из-за жуткой духоты, топили так, будто весь газ, недополученный Гейропой, отправили в хату старой патриотки назло врагу.

Иван швырял в сумки одежду и торопливо заворачивал гаджеты в цветные футболки. На письменном столе стоял корпус компьютера, из которого Иван уже вынул все железо.

— Здесь все равно ничего не получится. Воспользуюсь статусом, съезжу в Гейропку, выжму из них все по полной. Буду жестко экономить, заработаю вагон бабла и куплю теткину хату, — говорил Иван, продолжая паковать вещи. — И вообще, тут скоро станет холодно, польют дожди. Потом снег, гололедица. В рот ебал я всех вас и этот Питер.

— Не ебал, — Павлик уселся на стол, облокотясь о корпус. — Если б ты не был таким ссыклом, давно получил бы гражданство и работу за двести кусков.

— А потом повестку? Нет, спасибо.

Павлик поймал виноватый взгляд его зеленых глаз.

— Это тебе на память — Иван протянул ему кружку с портретом Путина.

— У мамы пять таких. Боишься не вписаться в общагу для сирийских беженцев? — Павлик поставил кружку себе на голову.

— Боюсь остаться навсегда в этой яме, — ответил Иван. — Через полгода я буду в Австралии. Надеюсь, когда рассеется ядерный пепел, в Старом Свете зародится новая жизнь. На этот раз разумная.

— Надейся. — Павлик завернул кружку в футболку с цветными черепами и сунул в одну из сумок. — Не суетись, Ваня, здесь тебя никто не держит. У нас навалом и котов, и инженеров. И трусов и предателей тоже полно.

— Подвезешь до границы? — Иван отвернулся к стене.

— Мой философский экипаж всегда готов к вывозу мусора.

Обливаясь потом, они вытащили сумки из парадной. Темнело, накрапывал дождь, из припаркованеной в переулке заниженной шестерки хрипела лезгинка. Иван отдал Павлику ключи, вдохнул сырой холодный воздух и сказал, что рад вырваться на свободу.

— Не понять нам, как быть свободными, — Павлик завел весту с полоборота. — Мне семнадцать, и у меня есть все, о чем может мечтать парень моего возраста. Может, проблема не в стране, а в тебе?

— Очевидно, я появился не в то время и не в том месте. И рожей не вышел, — кот опустил стекло и сунул стик в айкос.

Павлик вырулил на набережную реки Екатерингофки и прервал молчание:

— У тебя есть наличные? Я забыл транспондер.

— На. Больше не пригодится, — Иван протянул ему карту «Мир».

— А как ты намерен тащить до Иматры все это барахло? — Павлик отобрал у него айкос и затянулся.

— А хер его знает, — Иван зевнул.

Дождь лупил по лобовому стеклу, неплотно прилегающие дворники скрипели, размазывая воду. Иван щурился, глядя на серые воды Невы, плывущие мимо силуэты новых домов и упершийся в тучу штырь Лахта-центра.

— Можешь поплакать, — сказал олень. — Кстати, не сильно надейся на Гейропку. Мир стремительно поляризуется. Как только начнется глобальный кризис, там будет совсем пиздец, у РФ хотя бы ресурсы есть, если не развалится и не отожмет Китай, есть шанс выплыть. А в ЕС будешь сосать у негров.

— Поляризуется только маниакально-депрессивная хуйня в твоей башке, — Иван вставил новый стик. — Я все-таки надеюсь, что глобалисты собираются делить мир на зоны, а не просто ушатать РФ.

— Докуда тебя везти? Как будешь тащить барахло? — напомнил Павел. — Границу нельзя пересекать пешком. Ты ведь не думал, что я и тебе подарю новую ладу?

— В Выборге пересяду на автобус.

Молча они въехали на трассу «Скандинавия». Дождь кончился, машину сносило мощным боковым ветром. Иван уже смотрел билеты на автобус — их не было. Он чуял, что не сегодня завтра финскую границу закроют навсегда, а с ней и возможности, которые не хотелось ни использовать, ни терять.

Павел свернул к газпромовской заправке и купил два больших американо.

— Электронные права еще сгодятся для ментов, но пересечь с тобой границу я однозначно не смогу, — сказал он, сидя на потертом диване и глядя в стеклянную стену, за которой высились огромные мачтовые сосны.

Злой Иван возился у кофемашины.

— Я думаю, в Выборге тебе придется купить велосипедик, — добавил олень.

Иван не ездил на велосипеде с весны 2021, когда в Мариуполь пришел ковид. Ему тогда пришлось обменять доллары по очень невыгодному курсу и купить за бешеные деньги китайский хлам. Утром он промчался на китайце 14 километров до завода, замерз и схватил коронавирус, с которым полтора месяца провалялся в больнице.

— Говно твои велосипедики, — Иван поставил на стол стакан.

Краем глаза он заметил двух полицейских медведей за соседним столиком. Гаишники пили кофе, ели клубничные пончики и с интересом разглядывали спину Павла.

Олень обернулся. Медведи громко засмеялись.

— Не бойся, мальчик. Формально, пока ты у нас на виду не сел за руль без прав, ты ничего не нарушил, — сказал один из них.

— У меня есть права. Украинские, — уточнил Иван.

— Это не запрещено, — сказал второй медведь. — Счастливой дороги, панове.

— Чувствую себя бесправным оленем, — сказал Павлик, отодвигая пассажирское сиденье. — Ты хотя бы водить умеешь?

— Если только по прямой и рядом нет других машин, — пошутил Иван. Его лапы тряслись: он не держал руль с тех пор, как возил на горнолыжный курорт в Буковель лысую кошку Алесю, а на механике не ездил с 2010 года, когда сдал экзамен.

Они проезжали Первомайское. Павлик напоминал, когда надо переключать скорость, и вздрагивал, когда Иван не слишком плавно жал на педали.

— Останови, — скомандовал он, увидев вдали пиццерию.

— Я не голоден, — пытался возражать Иван.

— Иди купи нам пожрать, — скомандовал олень.

Иван пошел. Под вывеской пиццерии он увидел другую — «Зеленая карта». И когда он вернулся с двумя кусками пепперони, то увидел, как олень что-то прячет в бардачок.

Павел снова сел за руль.

— Я бы мог попытаться выехать с батиными правами и загранпаспортом, — сказал он. — Но они дома, а батя все равно хотел фольксваген.

— Не пори чушь, в Выборге я куплю велосипед, — зашипел Иван. — Зря выкинул деньги, скоро гринкарта тебе уже не понадобится.

— Из Выборга поедешь один, — Павел включил зажигание. — Считай, что я Павел Тупицын, для которого деньги это мусор.

— Я считаю, что ваша лада — металлолом, — прошипел кот.

— Тогда брысь из машины. Меня не ебет, как ты доедешь до Светогорска.

— Ойвсе, — Иван взял рюкзак и хлопнул дверью. — Барахло можешь оставить себе, через год приеду и заберу.

— Выкину в канаву, — Павел резко развернулся. Кусок пиццы шлепнулся на новый коврик, и олень, матерясь, наклонился, чтобы его выкинуть.

Кот курил и наблюдал за ним. Павел оттирал коврик влажной салфеткой.

— Думаешь, я не знаю, что мать тебе за такое хвост оторвет? — Иван выдохнул облачко дыма.

— Изойдет на говно, — кивнул олень. — Уже ради этого я готов отдать ладу тебе.

— Я верну. Как только заработаю вагон бабла, — Иван сел в водительское кресло.

В темноте мелькали сосны, ели, пихты, березовые рощи с гнилыми верхушками. По низинам стелился туман, тускло мерцали фонари. Навстречу редко-редко проезжала машина, но Иван и Павел ехали в плотном потоке.

— Пап, там рядом нет мамы? — тихо спрашивал Павлик по телефону. — Связь плохая, я в Выборге… Ты все еще хочешь фольксваген? Когда я приду, бери паспорт — и в банк… Нет, с ладой все схвачено. Продал Ваньке за те же деньги. Будет выплачивать в евро… Да мне тоже больше нравится фольксваген. Надо брать, пока все не раскупили. Я тоже тебя люблю. Пока.

Копи-центры уже не работали, коту и оленю пришлось снять номер в мотеле и дождаться утра, чтобы распечатать бланк договора. Сотрудница МРЭО поморщилась, увидев дату рождения собственника, но документы приняла: сзади напирали другие клиенты — юные хипстеры, инфлюэнсеры, программисты и бизнес-аналитики, которые не видели себя в Роисси в контексте СВО.

— Учтите, Павел Григорьевич, ваши родители смогут оспорить сделку в судебном порядке, — сказала она.

— Я покупаю родителям другую машину, — объяснил Павлик. — Эта папе не подошла, вторая плохо втыкается. И дизайн не очень.

— Возьмите хавейл, он с подогревом сидений, — посоветовал петух в блейзере лавандового цвета.

— Как я завидую нынешней молодежи, — вздохнула полицейская кошка. — Все такие богатые, самостоятельные, не то что мы. Следующий!

Холодный ветер с Финского залива трепал рыжую шерсть кота. Иван и Павел сидели на Ратушной площади и ели виипурский крендель, разглядывая башню святого Олафа, который крестил Норвегию. Ивана только что обхамила продавщица кренделей, а на Павла нашипела кошка, которой не досталось стула. Крендельное заведение было чрезвычайно популярно у релокантов, несмотря на тесноту, духоту и плохой сервис.

— Дивное место. Прямо здесь войска Маннергейма расстреливали русских в апреле 18 года, — сказал Иван, щурясь от солнца. — Вся земля под этими камнями пропитана кровью.

Релоканты за двумя другими столиками напрягли уши.

— Чушь! — прошипела кошка, которая ела стоя. — Это руснявые коммуняки убивали и насиловали финнов в сороковом! Поменьше верьте вашему Климу Жукову! Подумаешь, выгнали красную шваль! Да я бы на их месте тоже перестреляла коммуняк.

— Мне тоже было бы неудобно ливать, зная, что по ту сторону границы тебя ненавидят, — добавил Павлик. — Так ее, эту красную шваль. Правда, буржуйскую шваль финны тоже перестреляли. Говорят, пришили даже священника. Золотое было время…

Молодежь шушукалась и ковырялась в гугле. Кошка ускоренно жевала крендель, чтобы освободить лапы для телефона.

— Я бы на вашем месте ливал в Эстонию, — небрежно сказал Павлик. — Через Ивангород.

— А сам-то! Тоже ливаешь! — сказала молодая курочка в конверсах и черном балахоне.

— Провожаю друга. Ваня, принеси еще кофе. И кусок с малиной.

Иван поднялся. Это было ошибкой. Кошка сразу плюхнулась на его стул.

— Девушка, вы прямо коммуняка. Никакого уважения к личному пространству и границам, — Павлик положил ногу на ногу, как Шарон Стоун.

— Расселись тут. Захватчики! — Кошка послюнила салфетку и вытерла морду. — Ты что, купил этот стул?

— Могу и купить. Знаете, девушка, в Роисси плохо жить только предателем и инфоцыганам. Потому вы и валите кто куда. Нас вам уже не оболванить, — сказал Павлик, чувствуя прилив патриотизма.

— Собрался на передок? — прошипела кошка.

— Оператором дронов, — уточнил Павлик. — Но до этого не дойдет. Я намерен писать ПО для Минобороны. Скоро выиграю тендер.

Вернулся Иван с двумя чашками, блюдце с кренделем он держал в зубах.

— Кажется, я наелся, — Павлик потянулся и перекинул ногу.

Иван не глядя сел на либеральную кошку, та дико мявкнула. Он вскочил и извинился, либералка с омерзением отряхнулась и ушла.

— Надо поспать перед дорогой, совсем ничего не соображаю, — сказал Иван, допив американо.

— Ты дурак? Там и так очередь два километра.

Павлик снова вел машину, Иван храпел в неудобной позе, положив под шею скатанную куртку. Мелькали знаки со скачущим оленем, они приближались к Светогорску. Очередь и правда оказалась огромной. Когда Павлик ездил с отцом и матерью, перед ними на КПП стояло пять-шесть автомобилей, но сегодня их были сотни. Пограничники еле успевали ставить печати, а на досмотр забили совсем. Велосипедистов понаехало больше, чем на знаменитом Тур де Франс, хотя обычно границу пересекала пара-тройка оленей из Иматры, желающих попотеть и размять копыта.

Павлик ждал несколько часов, очередь двигалась медленно, со скандалами. Какая-то кошка выбежала из серого опеля с пластиковым горшком и усадила на него котенка. Взглянув на нее, многие вышли из машин и полезли за обочину, хотя это было стражайше запрещено. Павлик тоже сбегал отлить, пока не засекли. Иван проснулся перед самым КПП.

— Надо удалить сервер, а то еще решат, что я рашкованский шпыгун, зевнул он.

В дискорде глупый украинский медвежонок хвалился, что подчинил себе нейросеть, и теперь бот гугла называет его своим господином.

— О це перемога, — Иван кикнул всех пользователей и удалил приложение. Контент он решил оставить на тот случай, если соберется писать мемуары. Также он снес контактик, твиттер и телегу, чтобы при въезде обратно в Россию его не приняли за бандеровца. Теперь Иван был чист перед любым законом.

— Обойдемся без прелюдий? — спросил олень.

— Я буду скучать, — кот крепко обнял его.

Павлик хлопнул дверью и поскакал в сторону Выборга.