Бесконечны наши ряды голых тел и квадратных плечей, спина к спине дышим бесполезным воздухом и раскачиваемся,… толкаемся… из стороны в сторону, из стороны в сторону. Нам махают металлической палочкой, мол, всё приехали, остановка сама, что ни наесть конечная. В темноте нас охватывает страх, его пальцы как решетки они прочные и податливые как женские волосы, и нам думается, что не менее миллиона белых мягких немок старались для подобной промышленности. Поезд уже давно не знает конца и тормоза. Если бы только машинист был жив, то обязательно свернул, ведь у него жена и дети, но он лежал с проломленной головой рядом с окровавленным гаечным ключом, а перед самым носом паровоза маячили солдаты; они только что проложили последние метры железнодорожного полотна – успели в срок – молодцы, суки… и теперь всех нас так уставших переставлять с места на место, с места на место свои деревянные ноги ожидала гигантская печь, дышащяя раскаленными цветами. Дно её было в тени, но мы знали, что стоит нам только въехать, нас даже не будут выгружать, тратиться на сосновые ящики, гвозди, верёвки – нас просто оставят в вагонах, и тогда сквозь все крыши мы увидим небо. Оно будет такое же, как сейчас над вечно тянущимся составом, закоптелое с солнцем похожим на черный гусеничный трактор, скребущий небо. Из трактора выходит тракторист – наш человек – в кепке, бушлате и кирзовых сапогах; за голенью точило, в руке монтировка и дымит как наш паровоз. Это Бог – скажем мы. - Это Бог? – удивляется маленькая Софа, ей только что объяснили, что кровь, как и тюремную похлёбку, проливать не следует, и за этим следит Бог. Собачка смотрит и совсем не удивляется – таким она себе его и представляла, а вот нам как-то не по себе. Солдаты мечутся возле печи, зелёное поле,… безветренно так, и Бог в бушлате. Он протягивает к нам руки, как же, мол, так, ведь я не хотел этого, не успел, дескать, но ручки коротеньки как майские травинки. Ветряно так.… Ещё холодно. Между божьими ручонками и маленькими травинками целое пространство, сколько ни пытайся руками не охватишь, всё только метр на метр выходит, и ртом его не зачерпнёшь только больных и стариков обидишь, и ни чего не остаётся, как только стоять, раскачиваясь из стороны в сторону, и грызть оловянные локти. Мы, ведь, только стульчики, кухонные стульчики и до лампочки не дотянуться…
|
проголосовавшие
комментарии к тексту:
