Литература

Психиатрическое отделение, словно в сказке, — земля неизвестная — под семью замками, за высоким забором; здесь властвует уважаемый Родион Романович. Стоит перенести его заслуги в очевидные реалии, и здесь, перед бдительным санитаром, начинаешь грезить: доктор читает свою кандидатскую перед больными, поверх очков отмеряя их реакции, и невнимательным грозит: «Не будешь слушать — растением станешь!»

Но давайте без фантазий. И, как писали во времена классиков — милый читатель, дайте же вашу руку, и мы осторожно, дождавшись приглашения, пройдем в кабинет словоохотливого Родиона Романовича. Нас сюда пустят:

— Не волнуйтесь, место есть, — успокаивает Родион Романович родственников больного.

— У меня даже персональная койка в отделении для экстренных случаев имеется. Не в том смысле, что мне на ней лежать, а то, что для она особых, лично мной найденных пациентов отведена. Знаете, — продолжает откровенничать Родион Романович, – кажется в Голливуде, в некоторых кинокомпаниях существует специальная должность – особый человек разыскивает таланты для большого экрана. Подобная практика оказалась куда продуктивнее осмотров призывников и желающих получить водительские права, и еще более эффективной, чем, скажем, рекомендуемые советской психиатрией внезапные налеты на предприятия.

— А пока больного оформляют, — говорит Родион Романович, — расскажу один случай…

Доктор задумывается, делает это он по-особому: выставляет вперед правую руку, выпрямляет пальцы и начинает их пристально рассматривать; губы поджаты, глаза набираются ясности.

— Итак, — Родион Романович сжимает пальцы в кулак, — отыскал я для вас пример. Поверьте, мне не хочется свести этот метод к изначально простому инструменту врачебного вмешательства, чтобы разыскивать на улицах местных сумасшедших, отмывать, избавлять их от глистов и лишаев, в конце концов выясняя, что в основе серьезного психического отклонения лежит дебильная наследственность или незалеченная истерия.

— Вы должны понимать, — разводит руками доктор; в этот момент Роман Родионович кажется очень беззащитным. – Доктор, как никто другой, руководствуется в своей профессиональной деятельности жестокостью. Какие бы клятвы он не давал, правила медицинского поведения определены требованиями, лежащими часто вне осознания больного, который не понимает, как можно к боли добавлять боль, или лишать психического свободы движения? Есть только одно мерило — та самая польза, которую больной человек, понять не может.

— Вот такая она, самая большая военная тайна психиатрии, — доктор довольно смеется; в стакане на письменном столе вздрогнули карандаши; в кабинет заглядывает дежурный санитар; доктор жестом отсылает его обратно. — А почему бы и нет? Вы не умеете видеть в окружающем мире ничего необычного; я же — наоборот.

— Считайте, что это мое открытие! — Роман Родионович поднимает указательный палец. — Психическое заболевание под действием внешних обстоятельств — тех самых, расписанных во всех газетах «коренных социальных и экономических изменений», — научилось маскироваться под норму.

Женский голос в коридоре объявляет тихий час, слышно объемное шарканье… – больные расходятся по палатам.

— Итак, я перехожу к фактам, — говорит Родион Романович. — Например, еду я как-то вечером в маршрутке… Пассажиры заходят, выходят, просят остановить, садятся, встают, шелестят сумками. И ведь в таких условиях водителю приходится работать по 12 часов… В чем же заключается норма его поведения?

Доктор радостно ожидает ответа:

— Человек, который отработал целый день в таких условиях, под конец смены непременно будет раздражительным, злым, недовольным. Психика изнашивается, усталость ищет выхода — он должен пререкаться с пассажирами, грубить, да и просто, черт возьми, резко тормозить! Но водитель был необычно вежлив, объявлял остановки, удивительно… Я даже попытался спровоцировать его на грубость, но он промолчал…

Родион Романович переводит дух, и торжественно подводит черту:

— И уже на следующий день лежал на моей особой коечке, принимал лекарства.

— Я тут и записал…, - доктор роется в столе, отыскивая там что-то, извлекает картонную папку, а из нее листик: — «Болезнь зародилась, как реакция на ненормальные условия труда…»; работать в таких условиях просто невозможно; «затем погрузилась в область бессознательного, зримо исказив поведение человека».

— Это для докторской, – поясняет Родион Романович. — Конечно, мы его вылечили. Теперь, как все, прекрасно грубит в ответ, очень естественно реагирует….

— Конечно, я понимаю, что грубость не может быть нормой, — всплескивает руками Родион Романович, — Но, к сожалению, медицинская наука не имеет ничего общего с инструментарием для социальных вмешательств, и потому мне, врачу-психиатру, приходится иметь дело лишь с печальными последствиями нашей сумасшедшей жизни…

15.03.2004