Литература

Пальцы замёрзли, перо скрипит-
Я изобретаю новый алфавит.
В нём нет ничего, кроме интуиции,
Только инцуиция-такова традиция.

ОТРЯД

Паромошкин Степан вошёл в распахнутую навстечу яркому, тёплому солнцу дверь и оказался в тесной комнатке, оформленной в стиле советского минимализма. Напротив него висело небритое прыщавое лицо, рот которого был отрыт, обнажая жёлтые кривые зубы, которые крепко сжимали безфильтровую сигарету "Прима". Большие, навыкате, глаза вглядывались в дорожку света, осматривали полумрак комнаты, просыпались ото сна. Нос рассеяно шмыгал.
- Халоу, Серёга! - сказали губы Парамошкина, а сам он подошёл ближе к зеркалу, достал дешёвую пластмассовую расчёску и несколько раз провёл рукой по коротким, грязным волосам, зачёсывая их назад. Причесавшись, он крепко затянулся сигаретой.
- Здорово, Стёпа.
Человек, изрёкший это даже не повернул головы в сторону вошедшего, он сидел в грязном кресле в углу и чуть заметно улыбаясь читал какую-то газету.
- Небось сегодня-то покруче побухаем, чем вчера. Похмелья-то даже нет! - продолжал беседу Паромошкин.
- Сегодня в клуб сходим, баб покадрим. У тебя сколько бобла?
- Бобла? До хуя!
Степан ещё раз затянулся.
Небольшой момент тишины заполнил помешение.
- А по-конкретней?
- А по-конкретней, то рублей шестьдесят.
- Неплохо. Я, наверное, и двадцати не наберу.
- По хуй. Шестьдесят - это просто заебись! Нажрёмся в говно! В полное!
- Полное, сочное, остро пахнущее говно.
- Полное, яркое, насыщенное,свежее говно.
Оба молодых человека громко засмеялись.
Степан ещё раз затянулся, выдохнул дым и продолжил смех.
- Над чем смеешься? - с интересом спросил Сергей, перестав смеяться.
- Я? Я это... смешно...
- Смешно? Говно!
Оба молодых человека снова засмеялись заливистым, заразительным, бодрящим юным смехом.
- Ну что, кто сегодня за бухлом идёт? - продолжил диалог смотрящий в газету.
- А щас узнаем. Всё равно, пора отряд будить идти.
- Отряд будить идти.
- Отряд идти будить.
- Отряд пасти, любить.
- Отряд убить, прости.
Оба молодых человека засмеялись и вышли из маленького домика, пошли по дорожке, рандомно, но почему-то аккуратно усыпаной хвоей и шишками. Степан докурил до пальцев, едва не опалив их, выбросил окурок.
На ближнем дереве нарисована стрелка.
По дальнему дереву пробежала белка.
В красивом небе проплыли облака.
По газону шла кошка, в поисках молока.
Спутники обогнули ржавый шлагбаум, вышли на асфальтовую дорожку. Пройдя еще несколько метров и выйдя на Серую площадку они остановились. Из окон Красного, Синего, Жёлтого, Зелёного и Чёрного корпусов лагеря на них смотрели заинтересованные и, не смотря на раннее утро, не заспанные, поддёрнутые слабо заметной дымкой лёгкого просветления, которое неизменно наступает во время сна у хороших людей, юные, молодые, свежие и чистые лица пионеров. Сергей обратился к Степану, уже стоявшему в середине площадки.
- Паромошкин Степан! - громко выкрикнул он.
- Я!
- Цвет?
- Жёлтый!
- Место?
- Второй!
- Свет?
- Две от двери и пять от окна!
- Срок?
- Четыре и тридцать три!
- Кара?
- Весь Жёлтый, половина Красного, четверть Зелёного!
- Жди!
Сергей направился к Жёлтому корпусу. Дойдя до входных дверей он встал напротив вожатой отряда. Девушка побледнела.
- Где?! - закричал Сергей.
- Уже в пути!
- Кто?!
- Мальчик!
- Возраст?
- Пятьнадцать!
- Родители?
- Мать - библиотекарь, отец - профессор. Работают в МГУ.
- Где мальчик?!!
- Уже идёт!
- Куда?!!
- Куда ноги несут!
- Куда?!!!
- Куда ветер дует!
- Куда?!!!!
- К выходу из корпуса и навстречу к Вам.
Тишина и людское молчание окутали лагерь.
Из соседних корпусов смотрели детские стаи.
В небе медленно и величаво сдвигались облака.
Солнце закрылось и продолжилась тишина.
Вскоре из дверей Жёлтого корпуса вышел мальчик. Он дрожал, левый уголок губ всё время колебался, голова нервно, но ритмично дёргалась назад. Мальчик встал справа от вожатой. Их лица были бледные.
Сергей первым разбил, раздробил, разобрал тишину.
- Почему так долго?!!!!!
- В троллейбусе шёл снег, а дядя Фёдор вёл "Москвич". Машина старая, дела неважные, но он был слеп на один глаз, он был пьян на три бутылки пива, а пиво было крепким, на вкус слегка терпким, дядя Фёдор много пил, потом сходил отлил, сел в машину, проверил шины, поехал по дороге, не подумав о Боге. А троллейбус вёл дядя в кепке, он в армии не был метким, смотрел на снег, жевал обед. Ну и случилось неприятность, хотя и не очень опасно, но в общем довольно противно, в смысле даже обидно, что дядя в кепке умер, а дядя Фёдор нет. А потом я в столовой ел обед. Там был чёрствый хлеб и бледный свет.
- Довольно! - прервал мальчика Сергей.
- Сегодня ты избранный! - громко, срываясь на крик продолжал он беседу.
- Non serviam!
- А должен!
- Non serviam! Non serviam! Нет, не буду!
Мальчик попытался убежать обратно, в здание, но ласковые руки вожатой крепко и вцепленно держали его за шею. Мальчик сопротивлялся ограничению, но Сергей сильно ударил его сначала в правое бедро, а потом в правое плечо и он перестал. Сергей достал из нагрудного кармана сложенный листок, расправил и начал медленно читать.
- И когда вошёл он в пределы царствия земного, он вставил ключ в открытую настежь, настек, настол дверь, вспомнил слова убившего трёх червей, повторил с усердием четыре раза: "Мы дарим цветы и всё по уму, судебные тяжбы не меняют судьбу", и дверь слетела, улетела, пролетела с петель; он вошёл в зал, где стояли палки, или сидели люди: он точно не помнил, и тогда тот, кто стоял в центре зала, подпрыгнул и плюнул в люстру, висевшую над ним. Пока плевок летел, вошедший в зал, в который уже двести тысяч лет никто не заходил, сел и достал ноутбук известной марки и начал печатать, неглядя на клавиатуру, а глядя на плевок, с тупым усердием сектанта летящий к люстре, которая существовала только как объект сознания созерцающего. Я рукой показываю на божественно-прекрасное, илеалистически-безмятежное, абсолютно спокойное, умиротворяющее, успокаивающее, ободряющее небо. Глупец, смотри на мою кисть!
Девушка убрала руки с шеи мальчика. Он достал из носка мятый, грязный, дурно пахнуший листок и начал читать робким голосом.
- Исидор Лукрецкий вышел из автобуса и пошел вдоль дороги. Было раннее утро, где-то около шести. Шёл он без цели, вспоминал вчерашний день, вспоминал как на границе у его соседа в автобусе нашли наркотики и в суматохе забыли проверить его, Исидора, документы,а документов у него не было и вовсе. Так он и оказался в Стране, в той самой Стране, куда он хотел попасть ещё с детства. Исидор сел на рейсовый автобус пятьдесят шестого маршрута и на нём благополучно доехал до Столицы. Он высадился на её окраине и белоснежные новостройки приветливо засияли ему в глаза. Вдоволь побродив по новостроечным улицам он наконец нашёл книжный магазин, где и купил карту города. Карта,правда, попалась какая-то странная: дело в том, что на ней не был отмечен Главный Индуистский Храм Страны, однако это не сильно огорчило Исидора - "Какая ерунда! Спрошу у прохожих. "- так думал он бодрым шагом направляясь к центру города. Пейзаж вокруг был очень разнообразен: новостройки сменились старой частью города, из которой то и дело выпирали зеркальные небоскрёбы и зелёно-коричневого цвета парки и скверы, полицейские патрули сменялись толстыми мулами с телегами, плазменные телевизоры в витринах небоскрёбов чередовались с пожелтевшими от времени вывесками в витринах маленьких магазинчиков, гармонично располагавшихся в старых домах. Казалось всё в этом городе дополняет друг друга. Незаметно для себя Исидор подошёл к реке. Он раскрыл карту: река разделяла Столицу на две части - одна из них, Новый Город был тот самый район в котором сейчас находился наш герой неизвестно чего, а напротив него был Истинно Старый Город. "Главный Индуистский Храм Страны наверняка там! Как же я сразу не догадался!" - сам себе удивился Исидор. Через реку тянулись тонкие и ненадежные зелёные мостики, с местами ещё торчащим светло-серым ограждением, при этом они всё время раскачивались из стороны в сторону, как маятник Фуко. С большим трудом Исидор перешёл на противоженный берег и пошел по выложенной плоскими треугольниками дороге. Прошло уже три дня, а Исидор Лукрецкий всё шел и шел по дороге и пока не встретил ни одного человека, ни одного строения или дорожного указателя. Спал он на обочинах под деревьями, а еды и питья у него было достаточно. "Наверняка я вышел где-нибудь на самой окраине района, через мост которым давно уже никто не пользуется, недаром он был такого устрашающего вида. Скоро я уже увижу город во всей его красе, а в нём и Главный Индуистский Храм Страны, для поиска которого я суда и приехал. Скорей бы это случилось! " На следующий день его старания были вознаграждены. Он шёл по дороге как вдруг увидел необычно вида камень. Этот камень был словно большущий параллелепипед. Исидор приблизился к нему и тут увидел стоящего справа от глыбы человека. Он направился к нему с намерением узнать наконец, где же находится Храм. Человек, улыбаясь, пошёл Исидору навстречу. Поравнявшись с камнем, он остановился и с силой пнул основание камня. И пока чёрный парраллелипипед падал на него, он успел повернуть своё спокойное просветлённое лицо к Исидору и сказать: "Пойми, всё в нас самих". Если вы приедете в этот город сегодня, то вы наверняка встретите местных жителей, которые с удовольствием расскажут вам легенду о великом Учителе, который до конца своей жизни спал прямо на земле, рядом с чёрным камнем, на самой окраине Заречного района.
- И это всё?!! - вскричал Сергей.
Мальчик ещё больше побледнел и начал читать испуганным голосом.
- Just listen to the rain, just listen to the wind, try to remember all, that you left behind. Drink a cup of coffee, smoke a cigarette, make the room smokey, looking at the sunset; don't believe in news, don't believe in press, make the sea smooth, than take a rest. Life is only a dream, but life is everywhere, so we are in one team, we are at one level.
- И это всё?!! - снова крикнул Сергей.
- Ну есть ещё одна работа, она, правда, ещё не доделана, довольно сыра, я вообще не знаю, стоит ли её когда-нибудь выпускать, но раз уж Вы так настаиваете, то я прочту.
- Читай!!!!! - властно гаркнул Сергей и ударил мальчика в левое плечо, а потом в живот, - Работа?! Какая это работа! Это дерьмо, это дрянная лажа! Читай остатки!!!!
-Ты хочешь верить религиям, ты хочешь верить правительствам, ты хочешь быть человеком, но у улиц нет религий, а в лесах нет законов, и ты не знаешь, что делать. Ты хочешь быть свободным, ты хочешь быть независимым, ты хочешь быть человеком, и ты построил много стен, но забыл про мосты и ворота, ты замуровал свой закон. Ты хочерь верить докторам, ты хочешь верить поэтам, ты хочешь быть человеком, но ты не веришь даже себе, ты боишься верить себе. И ты не знаешь, что делать. Ты хочешь слышать музыку, ты хочешь научиться летать, ты хочешь быть человеком, но ты слышишь лишь звуки, ты боишься самолётов, ты создал слишком много стен. Ты меняешь свои взгляды, ты меняешь свои мысли, ты ищешь себя в этом мире, но ты потерял связь с миром, ты запутался в иллюзиях, и ты не знаешь, что теперь делать. Ты хочешь не бояться смерти, ты хочешь знать смысл жизни, ты хочешь быть человеком. Слишком много стен, слишком много доспехов, и нет перемен. Верь. Верь в себя, верь себе, и ты поймёшь истину, ты найдёшь все ответы, не бывает случайностей, не верь в приметы, нет судьбы, нет ничего, есть только твоя жизнь. Просто поверь в неё.
- Дай сюда. - сказал Сергей вожатой.
Девушка взяла у мальчика листки со словами, поморщилась от гнусного запаха грязи, впитавшегося в бумагу, и передала тексты Сергею.
Все пять корпусов замерли в ожидании.
Мальчик молился и вспоминал собрания.
Деревья старели и корчились в морщинах.
Небо расчистилось, солнце распалилось.
Сергей пошёл к Серой площадке и уходя сказал мальчику:
- Оценка - три. Ты делаешь успехи. Чтоб к завтрашнему полднику было готово три стиха и один рассказ. Рассказ можно небольшой. Может и выживешь. Ты тут уже неделю держишься, некоторые и после двух дней умирают. Удачи!
Сергей подошёл к Паромошкину, который всё ещ ё стоял неподвижно.
- Привет, дружбан. Тебе стоять ещё четыре часа. Определи-ка нам певца!
- Это я всегда рад.
- Паромошкин Степан!
- Я!
- Цвет?
- Красный!
- Место?
- Первый!
- Свет?
- Пять от двери и две от окна!
- Срок?
- Четыре!
- Жди!

*****

В почерневшем небе летела птица,
Снисходидельно смотрела на границы,
Очерченные колючей проволокой,
На лишённый языка колокол,
На старые лозунги красно-бумажные,
На странных людей, трупно-вальяжных,
На огня неясные всполохи.

*****

Никто не знает, когда это закончится.