С благодарностью возвращаю Алексею Никодимову и Бруталу Жоре их медведей. Медведи их, значит, и рассказ им напополам.
Медведи ждут ил.шади
Был солнечный весенний день: на редкость синее небо и тепло, как летом. Рогожный мишка увидел, что его папа куда-то собрался. Гулять, конечно. И вчера гулял, и позавчера гулял. Скоро совсем загуляет, и его репутация будет испорчена. Даже дядя Андрей Лыков из Находки недавно говорил: «Никодимов, хватит хуйней страдать». Невежливый дядя. РРРРРРРРРРР! Мишка высунулся из нотпада: — Папа, я с тобой! Папа-а-а-а-а-а-а-а-а! Никодимов не услышал, так всегда бывает. У него Петя ходит в любимчиках, это всем известно. Петю он бы взял на прогулку, как два пальца об асфальт. Он рисует Петины портреты, в горы с ним ходил, на Пик Коммунизма. Оперу ему посвятил. А мишка рогожный – так, дитя случайных ассоциативных связей. Бастард. Рогожный мишка заплакал от обиды. «Вот покончу с собой – будешь, папочка, жалеть, что мало мной занимался. Петьке вон сколько, а мне одну страницу четырнадцатым кеглем. Не любишь ты меня, папа». Мишке стало страшно от таких мыслей. «Неужели меня совсем не станет? — Подумал он. — Куда пойдет моя рогожная душа? В «корзину»? Будет там выть, как привидение, другие файлы пугать. Неизвестность всегда пугает». Он вытер слезы матерчатой лапкой, разбежался, зажмурил глаза и прыгнул в темный колодец телефонного кабеля. И полетел по извивам, через стремнины, узлы, страшные плохо освещенные пещеры с рисунками животных на стенах. По оптоволоко-о-о-о-о-н-н-н! Иногда его пытались затормозить менты, спрашивали логин и пароль. Орали вслед: — Оштрафуем! Скорость сбавь! — Не могуууу! Не умею! Оп! Оп! Оп! — Мишку подкидывало на узлах. — Прощай, папа Никодимов, прощай, тетя сПИСТОЛЕТ! Деревянные коники кидались на него из-за поворотов и пытались увести с собой, громить сайты мелкомягких. Ржали и били его копытами. — Я пацифист! — Отбивался мишка. Накрашенная шмара подловила на перекрестке, потянулась к нему мокрыми противными губами: — I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you I love you… — Спасите! У нее СПИД! — Мишка увернулся от поцелуя и влетел в большой фиолетовый лес, который начинался у обочины.
Светило желтое солнце. Вокруг стройными рядами стояли белые деревья, подозрительно похожие на половые члены. Деревья упирались в круглые кусты, похожие непонятно на что. — Срамота! — Воскликнул мишка. Где-то слева раздался дикий рев. Незнакомый медведь был огромным, бурым и грязным, как настоящий панк. На его черной футболке был нарисован листик конопли. Медведь сидел на унитазе и сосредоточенно разматывал рулон туалетной бумаги. «В армии отслужил, — с уважением подумал рогожный мишка, глядя на его накачанные мышцы. — И вовсе мне не страшно. Ну, укусит пару раз, поймет, что мяса во мне нет, и отпустит». Незнакомый медведь показал лапой на деревья и заметил: — Совсем как у Берроуза с виду, а внутри – сплошная гниль. Гниют с хвоста, с головы, с середины. Это из-за анальных кротов. Они до всех докапываются. Пшёл! — Медведь выдернул из глубины унитаза жирного коричневого крота и свернул ему шею. — Их еще вместо фаллоимитаторов можно использовать. — А д-д-для чего? — Ужаснулся рогожный мишка. — Мало ли, медведицу встречу. Чтоб жить было веселее. — Большой медведь достал прищепку и повесил крота на ближайшем дереве. — Забыл представиться: Опизденевший Медведь. По отчеству Георгиевич, по фамилии Брутал. — Бр-р-р-рутал? А я это, Никодимов Михайло Ляксеич, вот. — Что, тоже Его ждете? — Спросил Опизденевший Медведь. — Его? — Реаниматора. Штука баксов – и снова жить буду, может, даже в формате MP3. — Как это? — Элементарно. Платишь и живешь. Бесплатно жить не дают. Бесплатно только умереть можно. Да и то не всегда. — Опизденевший Медведь задумчиво посмотрел в сторону желтой дороги, за которой краснели бескрайние маковые поля. — Там мои братья лежат. — Мертвые? — Уторчанные. — Медведь снял бейсболку и помолчал минуту.
— Вместе будем ждать, Михайло Ляксеич? — Можно. — Михайло, может, это и не мое дело, но у вас, извините, чья-то рука в анале. Что поделаешь, против авторской логики не попрешь. У рогожного мишки низ не был зашит специально, чтобы можно было продевать сзади руку: указательный палец – в голову, чтобы кивать, большой и средний – в передние лапы. — Ляксеич, как ты можешь это терпеть? — Приходится, Георгиевич. Я без нее ходить не могу, без руки-то. Лапок задних не пришили. — Ох ты, блядь! Рука-то не никодимовская! — Заревел Опизденевший Медведь. — Это Упыря Лихого рука, по когтям видно! — Прошу не беспокоиться, я и тебя другой рукой держу. — Услышали они голос за экраном. Вечером провожу к родителям в лучшем виде. Опизденевший Медведь остервенело укусил чью-то ухоженную мягкую руку с золотым кольцом на безымянном пальце: — Отвали от нас, извращенец! Это похищение! Это нарушение авторских прав, в конце концов! Рука показала было фак, но потом осторожно вытащила обоих из компьютера. — И вовсе он не Лихой, — решил рогожный мишка. — И даже не Упырь. Упырь пришил ему задние лапки, а Опизденевшему дал две бутылки водки, объяснив, что сам не пьет. И отпустил их обратно в лес. — Он? – Спросил рогожный мишка. — Левый реаниматор, — пояснил Опизденевший Медведь. — Много их тут, стервятников. Хуже кротов анальных. Ты им себя на блюдечке не выкладывай – в душу наплюют. Одна водка называлась «Матрица», а другая – «Санкт-Петербург». Медведи начали с «Матрицы». — Ляксеич, тут конопля растет недалеко. Я вот насушил. Дернем? — Нет, спасибо, на меня не действует. Слушай, Георгиевич, мы кого ждем, Годо что ли? — Может, и Годо. «Был еще один, у него был крест,/ Он глазами зеленел, ожидая Годо,/ Он все время ждал и колеса жрал,/ Не дождался ничего и ушел в никуда…» Я уже никого не жду. Я здесь сижу, пока отец на работе. — Мы тут всю жизнь так просидим. Пошли этого Годо искать, а?
Желтое солнце пьяно клонилось к закату. Медведи, шатаясь, брели на восток по желтой дороге. Из леса слышались вопли. Висели сгнившие части тел. Над дорогой парили летучие мыши-вампиры. Маньяки в кустах душили своих жертв. Кровь щедро лилась из распоротых вен. Кто-то дрочил, а кто-то был уже мертв. Кто-то говно отскребал с пещерных стен. Кто-то поджег на зловонном болоте торф. Кто-то негритянку в жопу ебал. Кто-то дочку вел из школы домой. Кто-то им на дорогу злорадно насрал. Кто-то был глух, а кто-то был немой. Кто-то их солнце с небес втихаря отодрал. Кто-то пел и читал плохие стихи. Кто-то замаливал их непростые грехи. Кто-то…
Медведи внезапно увидели подгулявшего Винни-Пуха. Пух изо всех сил пинал пульсирующие белые деревья. — Пух, ты чего здесь бузишь? — Спросил Михайло Никодимов. — Дезинсектор привел, черт знает зачем. «Вчера, не знаю сам, зачем, тарам парам тарам парам…» Понавтыкали хуев везде, смотреть противно. Удавлюсь тут с тоски. Пух отпил из их бутылки, и они пошли искать Годо уже втроем. Какой-то зеленый кудрявый парнишка посветил им зеркальцем из-за дерева, крикнул: «Хуй!» и скрылся из виду. — Не Годо. — Сказал рогожный мишка.
Они шли, шли, шли, пока не увидели в небе большое немытое окно. На фоне окна стоял кто-то, чьего лица они не смогли разглядеть. Худой, в бежевом пальто, с длинными волосами. — Бох! — Обрадовался рогожный мишка. — Хрен разберешь. — Сказал Опизденевший Медведь. — Женщина! — Донеслось из кустов. — Я не уверен. — Прошептал Винни-Пух. — По-моему, парень, и ему, насколько я помню, 25 лет. Вот. — Слушай, это ты – Годо? — Крикнул рогожный мишка. — Я ил.шади, – ответила фигура у окна. — Все равно на бабу похож, – мрачно заметил кто-то из кустов, — и olo на бабу похож, и все вы на баб похожи. Один я живу во Львове и похож на мужика. — Ты вместо Годо? — Проорал изо всех сил рогожный мишка. — Не уверен, — ответила фигура у окна. — Я сам по себе. — Может, ты нам ответишь, ну, зачем жить и всё такое? Зачем мы нашим родителям нужны, тоже скажи. И еще скажи, почему ты нас бросил. — Да не бросал я вас. Я вас на руках несу, вы что, не видите? — А жить зачем? — Не унимался рогожный мишка. — В кои-то веки мы тебя нашли, так отвечай, не томи нас. — А фиг знает, зачем. — Глубокомысленно ответила фигура у окна. — Не будем навязываться, — буркнул Опизденевший Медведь и первым пошел обратно, матерясь и повторяя: «Так и знал, гниет изнутри, с головы и с хвоста!» — Фиг знает зачем – вот в чем смысл жизни! — Обрадовался рогожный мишка и побежал домой в нотпад. Тем более, что скоро должен был вернуться его папа.
А ил.шади так и остался у окна в фиолетовом закатном небе. Он админ, ему положено в небе торчать. Вместо Годо.
|
проголосовавшие
всего выбрано: 22
вы видите 7 ...22 (2 страниц)
в прошлое
комментарии к тексту:
всего выбрано: 22
вы видите 7 ...22 (2 страниц)
в прошлое