Литература

Продолжаю повествование о необыкновенных приключениях Пыкина и Тыкина.

************************************************************

Приходит как-то Пыкин к Тыкину, а Тыкин на печи лежит и громко охает. Говорит Пыкин Тыкину:

- Ты чего это, Тыкин охаешь? Уж не заболел ли ты заразой какой гадкою? Или Глаша тебе с утра опохмелиться не дала?

- Ни то, ни другое, друг Пыкин, - Тыкин ответствует. – А приключилось со мной вчера приключение страшное. Шёл я от бабки Мани, шептуньи, поздно вечером. Домой шёл, к жене торопился в постельку лечь рядышком, ласку от неё получать нежную. Бабка Маня мне моё достоинство зашептала, чтобы стояло оно крепче и дольше обычного. От водки оно размякло в последнее время что-то. А дорога от бабки Мани через кладбище пролегала. Иду я по кладбищу, никого не трогаю, кресты могильные вроде бы не переворачиваю. Вдруг слышу я звуки странные. И не разберёшь – то ли звериные, то ли человечьи. Потом слышу я то ли мычание, то ли рычание, а за ним вой протяжный. Я шагу прибавил, так как с каждой минутой мне всё сильнее домой хотелося. Чую: за спиной кто-то тоже шагу прибавил. Оглянулся я и чуть штаны от страха не обделал. Хоть и темно там было, но разглядел я явственно чудовище страшное. Глаза его огромные в темноте так и сверкали. Клыки его из пасти выдающиеся к шее моей, казалось, нацеливаются. Распластал он над головой лапы свои волосатые и мычит по-звериному. Я от страшилища этого бежать пустился, да вот незадача: в темноте я ямы глубокой не разглядел и в неё со всей дури и ёбнулся. Очнулся я только утром: всё тело ноет, при падении все бока отшиб и на голове шишка огромная образовалася. Озираюсь я, приглядываюсь – а я в могиле лежу свежевырытой. Видать, это чудовище меня живьём закопать захотело, да свет утренний ему работу его чёрную завершить помешал.

- Да, друг Тыкин, мурашки у меня от истории твоей по коже разбегались. Коль не врёшь ты мне, или с перепою тебе всё это привиделось, то оказался ты жертвой нападения вурдалака что ни есть настоящего.

- С чего это ты, Ваня, так решил?

- Ну, во-первых, живут вурдалаки на кладбищах. А на нашем кладбище они точно водятся, так как истории такие я частенько от деда да от отца слыхивал. По описанию твоему опознал я в звере твоём вурдалака, так как дед с отцом его также описывали. Ну и в-последних, вурдалак не стал как зверь какой есть тебя. У вурдалаков иные обычаи: они у живых кровь пьют, шею клыками своими острыми прокусывая. Люди от укуса этого, слюною вурдалака заразившись, сами потом вурдалаками становятся. А посему я тебя спрашиваю: не разглядел ли ты на шее своей пометы странные, на укус зверя похожие?

Тут Тыкин вскакивает, с печи спрыгивает и к зеркалу на стене висящему подбегает, шею свою со всех сторон осматривает.

- Ой, Пыкин, - Тыкин говорит, - подойди сюда, посмотри, что это у меня на шее за шрамы такие здесь?

Подходит Пыкин к Тыкину, и шею друга внимательно исследует.

- Да, Тыкин, точно сказать тебе не могу, но утешать тебя я не стану: вроде, за шрамами этими две дырочки от зубов нечеловечьих проглядываются.

- Ой, ой, ой, - Тыкин за голову хватается, - что ж это со мною теперь будет? Неужто я не нынче так завтра в вурдалака превращусь?

- В том я ни на грамм не сомневаюся. Но ждать тебе я такого счастья не советую.

- Твоя правда, хоть и страшная она. Не хочу я в вурдалака превращаться. Глашу свою да тебя, друга, по ночам покусывать. Убей меня, Пыкин, брат, покуда я в чудовище ужасное не перевоплотился, - Тыкин говорит со слезами на глазах и скалку со стола взятую Пыкину протягивает.

- Не, так дело не пойдёт, - Пыкин говорит. – Не хочу убивать я друга любимого. Да и скалкой тебя не убить теперича, а только колом осиновым. Имеется у меня другое предложение. Есть способ тебя спасти. Вернее, только сам себя ты спасти сможешь.

- Прав ты, Пыкин, как всегда прав. Лучше на самоубивство пойти, чем вурдалаком становиться или на друга смертный грех вешать, - Тыкин говорит и скалкой себя по лбу бить начинает.

- Остановись, Тыкин, я не про самоубийство тебе говорю. Другой имел в виду я способ себя спасти. Мне о способе этом дед с отцом рассказывали. Да не бей ты себя скалкой по лбу, а слушай внимательно! Должен ты пойти сегодня на кладбище, найти вурдалака того самого, что тебя покусал бедного, убить его, грудину ему ножом вспороть, извлечь оттуда сердце и сырым его сожрать. Только так ты сможешь уберечься от страшного превращения.

- Ой, Пыкин, спасибо тебе за полезный совет. Возродил ты во мне надежду немалую ещё немножко на свете пожить в обличии человеческом, - и друга своего горячо обнимает. – Только сделай мне одолжение: сходи сегодня ночью со мной на кладбище. Уж очень страшно мне одному туда идти. Да и одолеть мне трудно будет вурдалака в одиночестве.

- Да, в опасное ты дело меня, Тыкин, вовлекаешь. Но так как друг ты мне, так и быть, схожу с тобой ночью на кладбище. Изловим и убьём вурдалака обоюдною силою.

На том и порешили.

И вот ближе к вечеру жён они своих спать уложили, подмешав им к чаю снотворного предварительно, чтобы они ночью их не искали, не тревожились. А сами, чесноком намазавшись, крестами старинными увешавшись, святою водою запасшись, идут по направлению к кладбищу. По пути колья осиновые рубят, затачивают.

Подходят они к кладбищу. У входа к нему они останавливаются. Стоят, с ноги на ногу переминаются. Кресты могильные да темень непроглядная на них страх навевают. Оба молча одновременно, как по уговору, по цыгарке достают, раскуривают. Первый Тыкин прервал молчание:

- Ну, что, Пыкин, где засаду устраивать будем?

- Я думаю, поближе к родственникам нашенским. Ведь наши бабки с дедками рядышком друг с другом похоронены. С ними вроде как и не так страшно будет. А ежели мы попросим их хорошенечко, то, может, и подсобят нам чем-нибудь.

- И то правда, - Тыкин соглашается. – Есть резон в словах твоих.

Вот они к могилам своих родственников подбираются, к самому центру кладбища, колы осиновые наизготове в руках крепко держат, озираются с опаской.

Приходят. Разбивать лагерь посреди могил начинают: насыпь из веток вокруг себя складывают, рожу и руки землёю мажут чёрною, чтобы белесыми частями тела не выделяться, свежесорванные ветки с листочками зелёными за шиворот и в рукава распихивают, чтобы полностью слиться с местностью.

Притаились. К шорохам разным внимательно прислушиваются. Ветерок по кладбищу гуляет, ветки кустов да деревьев колышет, из-за чего каждое движение неестественной природы кажется. Где-то недалече филин ухает.

- Бабка Маланья да дед Никанор, - Тыкин шепчет, - родственнички мои, здеся похороненные, помогите нам ежели чего с силою управиться чёрною. Не хочу я упырём становиться, чёрной силе потворствовать!

И ответом ему был скрип креста по правую сторону, где как раз бабки его могила находилася.

- Ой, добрый знак ты мне, бабка Маланья посылаешь, - Тыкин говорит, побелевши со страху. – А ты, дед Никанор, чего молчишь? Али всё на меня сердишься за шутку мою дурацкую.

- Какую шутку? – Пыкин не понимает.

- Да как-то раз, когда я ещё пацаном был, пришёл дед в какашку пьяненький. А я, делать-то нечего, взял и рожу ему углём измазюкал, когда он спал крепким сном. Встал мой дед утром, подходит к умывальнику и на себя в зеркало как взглянет. С перепоя он подумал, должно быть, что от перебора спиртного у него организьма вся почернела, и жить ему недолго осталось. Да бабка ещё дело усугубила. Она как раз в это время из печки с кочергой вылазила – угольки там разворашивала, чугунок на них ставить собираяся, да мордаху испачкала ненароком. Дед, бабку с кочергой в руках увидевши, подумал, что смерть за ним пришла. Говорит он её не своим голосом: «Уйди, проклятая! Я тебя, суку, ждать не ждал, а ты на меня с косой из печки выскакиваешь. Вот как пульну в тебя умывальником! Не готов я ыщо. А ну лезь в печку обратно!» А я стою за углом, от хохота давлюсь. Хорошо, что отец дома был, на крики прибежал и деда утихомирил. Апосля разобрались в ситуации, да и трёпа хорошего мне всучили. Посему, дед Никанор, прошу я у тебя прощения. Только не дай внуку упырём сделаться!

Скрипнул крест по правую сторону, где как раз могила деда Тыкина была. Выдохнул Тыкин с облегчением.

- Ну, спасибо, дед, земля те пухом! – говорит.

Сидят дальше, ждут. Ветер тучи разогнал. Из-за туч луна показалась полная. Далеко в лесу волки завыли. Жутко стало товарищам. Говорит Тыкин Пыкину:

- Что-то у меня от страха желудок забарахлил. В животе, похоже, манная каша, с утра поеденная закипает, булькает, наружу просится.

- Держись, Тыкин, - Пыкин ответствует. – Это не каша булькает, а организьма твоя побороть слюну вурдалака пытается.

- Ой, не пугай меня, Пыкин. Мне и так тошно.

- Не пугаю я, а совет хочу дать. Тебе срочно очистить организьму нужно.

- Ага, а вурдалак мой только и ждёт того, чтобы я срать пошёл, а он меня и сцапает, потерявшего бдительность.

- На хуй ему тебя цапать? Он же тебя поцапал уже. Теперь ты ему как брат родной.

- И то правда, - Тыкин соглашается. – Только будь другом, пойдём со мной. Прикроешь меня с тылу.

- Ну вот ещё! – Пыкин возмущается. – Буду я засранцу тылы прикрывать и ароматом фекалий свежевысранных наслаждаться! Иди без капризов! Я отсюда буду за тылом твоим следить.

Вздохнул Тыкин, но на друга не обиделся. Он сам бы на такое дело не пошёл, не отважился. Выбирается он из укрытия, одной рукой за живот держась, другой кол осиновый крепко зажав, пригибаясь, к первому кусту бежит на глаза попавшемуся. Достаёт он бутыль со святой водой и кругом себя землю окропляет. Оградившись таким образом от чёрных сил, он опорожняться начинает, громко припёрдывая. Пыкин башку из укрытия высовывает и другу шепчет напряжённо:

- Эй, потише там! Вурдалаков всех распугаешь!

А Тыкин ничего не отвечает, кряхтит только.

Вдоволь накряхтевшись, Тыкин, лопухом подтирается и штаны натянуть пытается. Но не может: кто-то их сзади придерживает. У Тыкина всё нутро похолодело, и волосы стали дыбом подниматься. Шепчет он Пыкину:

- Пыкин, друг, выручай! Меня кто-то сзади держит!

Пыкин из засады выскакивает и на помощь другу скачет. Подбежав к Тыкину, он ему за спину заглядывает с колом в руке наготове.

- Стой, Тыкин, не шевелись! Сейчас я спасу тебя. Только не двигайся!

И начинает по кусту колом дубасить, приговаривая:

- Вот тебе, ветка поганая! Вот тебе! Будешь знать как за штаны моего друга чепляться.

Апосля хохочет весело.

- Вот тебе смешно, - Тыкин обижается, - а я чуть повторно не обделался.

Тут где-то недалече тихий вой раздаётся. Друзья в сторону звука оглядываются. Видят они: на могиле одной зверь сидит небольшого размера и издаёт странные звуки: то протяжное завывание, то мяуканье. При свете луны разглядели они кошку чёрную. Но поведение её для кошки странное было: она то сидит, мяукает, то землю на могиле начинает лапами рыть. У друзей по спине холодок прошёл. Пыкин нагибается и камешком с земли поднятым в кошку пуляет с криком:

- Брысь, нечисть проклятая!

Камешек, о крест деревянный стукнувшись, кошке в брюшину срикошетил. Взвизгнула она и в кустах ближайших исчезла.

- Фу, страсти какие! - Тыкин выдыхает. – Где это видано, чтобы кошка могилу лапами разрывала?!

Не успели они опомниться от такого проявления нечистой силы, как слышат шаги чьи-то землю скребущие. Чуют они: идёт кто-то в их направлении по тропинке, что по кладбищу пролегала. Пыкин Тыкина в бок тыкает. Знаками показывает, что, дескать, вон твой вурдалак, идёт, наверное. Давай, дескать, в кусты у тропинки в засаде засядем.

Вот засели они в засаде, ждут. А шаги землю скребущие всё ближе и ближе. Вот уже мимо кустов проходит кто-то. Пыкин шепчет Тыкину:

- Глянь, Тыкин, не твой ли это упырёныш, кол ему в сраку?!

Тыкин из кустов выглядывает и немеет от ужаса.

- Он, кажись, - говорит.

- Ну, всё, друг, молись, чтобы битва наша с силою нечистою окончилась победою!

Выскакивают из кустов товарищи и на вурдалака со спины накидываются, на землю его поваливают с криками:

- А-а-а, с нами крестная сила! – Пыкин орёт.

- Получай, вражина адская! Будешь знать как людей покусывать, - Тыкин кричит и водой святой из бутылки льёт на обидчика.

- Тыкин, коли его колышком, колышком коли! По хуй ему твоя святая вода! – Пыкин советует.

Тыкин колит в бок нечистого. Пыкин распятие серебряное ему к шее прикладывает. Но не сдаётся нечистый, упирается. Силой он обладает не дюжею и, хорошенько брыкнувшись, сбрасывает друзей со своей спины с криками:

- Вы чё, в конец охуели, товарищи!

Остановились друзья как вкопанные. При свете лунном разглядели они лицо своего односельчанина – Степана по кличке Чугунная Ножка. Кличку он получил из-за того, что ногу свою левую, больную при ходьбе всё время приволакивал, отчего и слышали друзья шаги землю скребущие.

- О! Стёпа! Ножка Чугунная! Извини, в темноте не признали! – Пыкин извиняться начинает.

- Ничего себе не признали! Чуть насмерть палками не отмудохали! – Степан говорит и бочину поглаживает колышком попорченную. – Вы чего здесь на кладбище делаете? Людей пугаете, калечите. Да ещё с рожами такими страшными, измазюканными.

- Да вот, вурдалака одного ищем, - Пыкин говорит. – Вчерась вот на Федьку напал да покусал его.

- То есть как это? – Степан удивляется.

Тут Тыкин рассказывать стал, как дело было во всех подробностях. Выслушал Степан и говорит друзьям:

- Вот олухи полудурковатые, в рот вам грязные пятки! Большие уже, а в вурдалаков верите! Это ж не вурдалак был, а Гришка глухонемой. Он меня вчера, правда, тоже пуганул, когда я от Людки своей ненаглядной домой возвращался. Тоже шёл я по кладбищу. Слышу: бежит кто-то за мной. Я думал, Людкин хахаль калининский хотел мне пиздюлей вручить. И стоял я уже наготове, кулаки сжимая, но тут гляжу: Гришка ко мне подбегает и мычит чего-то. Я ему: «Ты чего, дескать, людей пужаешь?» А он мычит и в сторону ямы у самой тропинки пальцем тычет. Вы же в курсе – у него тётка скончалась, царство ей небесное! А он ей могилу вырыл, да вот, дурак, нашёл где рыть – возле самой тропки! И он у могилы этой всю ночь сторожил, людей о яме предупреждая, благодетель херов! Нет бы оградку сделать али знак какой предупреждающий, полудурок олуховатый! Сегодня, вишь, похороны были, - кивнул Степан головой в сторону могилы. Видят друзья, что это как раз та самая могила, на которой кошка чёрная сидела.

- Слушай, - Пыкин говорит, - а мы недале как пяток минут назад кошку видали. Она на могиле этой сидела и землю лапами подковыривала.

- А-а, так это, наверно, Гришкиной тётки кошка. Видать, по хозяйке скучает сильно, бедное животное!

- Ну, мы так и подумали, - Тыкин оправдывается. – Слушай, а меня вот какой вопрос интересует: а чой это Гришка меня в яме так и оставил, не вытащил?

- А я почём знаю? – Степан плечами пожимает. – Может, за помощью побежал. Одному-то несподручно такого кабана вытаскивать. А когда вернулся, тебя уже не было.

- Он чего ж это, всю ночь за помощью бегал? – Тыкин сомневается.

- У меня другая версия, - Пыкин встревает, - Гришка, увидев, что в яме бездвижное тело Феди распласталось, подумал, наверное, что по его вине человек шею сломал, и с места преступления скрылся.

- Вот сволочина! – Тыкин возмущается. – Меня в могиле холодной умирать оставил!

- Ну, во-первых, ты не умер, - Степан говорит. – А во-вторых, это только версия Пыкина. Завтра про то у самого Гришки и спросите, а мне тут неколи с вами лясы точить. Домой пойду, и вам тоже самое советую. Завтра ж на работу.

Степан зевнул и домой поплёлся, ногой левой пришаркивая.

Посмотрел Тыкин на Пыкина воодушевлённо и говорит радостно:

- Так что ж это, Пыкин, значит, я не буду в вурдалака обращаться, не буду Глашу свою да тебя, друга любимого, по ночам покусывать?!

- Может и не будешь, - Пыкин говорит.

- Ты не представляешь, друг Пыкин, какой груз с моей души свалился! За это не грех и выпить! Пойдём ко мне по стакашечке наебошим?

- Так завтра же на работу. Поздно уже.

- Да хуй с ней, с работой! Спасение моё отметить должно.

Пыкин затылок почесал и рукой махнул:

- И то правда. Работа не хуй – и постоять может. Пойдём, друг Тыкин, отметим твоё спасение.