Литература

В то лето, когда я еще не ходил в школу, у нас во дворе был ремонт.

Повсюду валялись кирпичи и доски, использованные гандоны, колпаки, выброшенные из окон бурые тампоны и прочая хуйня, а посреди двора высилась огромная куча говна, которую мы с ребятами насрали за каких-то две недели. Спецом домой какать не ходили, потому что во дворе в то время было много интересного, прямо не оторвешься! А сцать бегали на угол, как и все жильцы, кому было в падлу лишний раз напрягаться из-за подобной мелочи.

И мы играли на этой куче в "войну в Ираке", или в свиней, или делали куличики, или просто так играли ни во что, потому что копаться в говне было и так приятно.

Нам было очень весело, и мы подружились с рабочими и даже бегали для них за водкой; один раз я принес слесарю дяде Грише полный коробан какой-то травы, которую спиздил у дяди Руслана из куртки, а второй раз Аленка показала монтерам, где у нас живут распутные женщины, которые за бутылку вполне согласны, и даже в пердак. И монтеры долго трепали её за плечо, говоря: "Ништяк дефка, молодца. Скорей начинай водку пить, тогда мы с тобой еще попиздим на эту тему". А Аленка смеялась как дурная и говорила что она и без водки вполне умеет, типо её про пердак брат-гомосек научил. А мы допытывались о чем они говорят, а монтеры только скалили зубы и курили больше обычного.

Приятные люди, в общем, оказались.

И мы еще много помогали им пиздить со стройки стройматериалы, только сейчас я уже не помню всего.

По вечерам они крутили какие-то особые папиросы из "Беломора" и весело отпускали шутки, глядя как мы ползаем в говне, и однажды слесарь дядя Петя глотнул каких-то колес и громко крича что-то про кусающих его ахуевших зеленых ос разделся и прыгнул в нашу кучу прямо грудью и помял её, так что говно полетело прямо нам в ебальники, но потом помог выровнять бульдозером.

"Проглючило старого мудака" - шутили про него остальные рабочие, попивая водку.

А потом как-то незаметно ремонт стал заканчиваться, рабочие уходили один за другим, туберкулезник дядя Гриша, который красиво рассказывал нам про зону и как там обходятся с пидарами, попрощался с нами за руку, подарил мне тяжелый чугунный кастет с шипами и тоже ушел.

И вместо дяди Гриши во двор пришли три биксы, как он и обещал, когда прощался. И он еще подмигнул нам тогда.

Они все были очень красиво одеты: носили мужские такие длинные кожаные штаны, измазанные разными красками по типу милицейских и совершенно твердые. Намного тверже, чем мой хуй, когда по телевизору идёт разная порнуха для взрослых. Нам сказали, что там у них вшиты стальные пластины, чтобы ногой хуячить больнее.

Когда эти девушки ходили, штаны на них гремели, как железо на крыше или кабутто робот Вертер решил поебаца со стиральний машиной. Еще у них были такие куртки, типа "косухи", и в карманах много всяких штук интересных, типа всякие аптечные пузырьки, коробочки с белым порошком, ножи с выкидным лезвием, клей "Момент", кассеты с веселыми немецкими маршами, велосипедные цепи и гондоны с шипами. Ботинки у них были тоже с шипами, как и ошейники на шее. А на головах девушки носили шапки из газет, чтобы не было видно, что они бритые налысо, а иначе бы их везде хватали менты и заставляли раздеться в участке для обыска, и увидели бы у них татуировки на сисях в виде заебатых свастик, и тогда бы их совсем посадили, а им этого не хотелось. Они даже показали нам с Мишкой эти татуировки и дали потрогать и сказали, что если мы хотим у них еще чото потрогать, то должны не пиздеть лишнего. И мы правда не пиздели, только один раз похвастались об этом в чате в Интернете, и потом сотрудники ФСБ долго пытались вычислить наш ай-пи, а мы сидели из компутерного клуба и быстро оттуда ушли, и они, как говорят взрослые, отсосали в полный рост. Но хозяина клуба всё же посадили. Как сказала мама, за пропаганду фашизма, почти как революционного писателя Лимонова, который ёбся с неграми в Нюйорке и этим заслужил нелюбовь нашей прокуратуры.

Так вот, эти телки были типа маляры и назывались как в телевизоре: бригада.

Они были очень веселые, читали мушской журнал "Плейбой", говорили с хрипотцой и ловко ебались друг с дружкой в бытовке, а также любили смеяться понакурке и всегда пели любимую песню дяди Гриши про кошку: «Мурка, мурка».

Но я эту песню не люблю. И Аленка. И Мишка тоже не любит. Говорит, что все, у кого меньше трех отсидок, такую блатную петь не могут, типа западло, а дядя Гриша сидел всего два раза, а мы ваще пока не сидели, и поэтому нам еще рано, а ему уже скоро.

Но песня – это так, хуйня. Зато мы все любили напившись пива подлезть под окно бытовки и смотреть, как ебутся между собой девушки-маляры и как у них все получается складно и аккуратно. Если они были довольны прошедшим днем, то могли угостить нас самогоном и еще интересно рассказывали про лесбиянство, почти так же интересно как дядя Гриша – про пидаров и зону. Я как-то однажды папе по пьяни рассказал немножко про лесбиянство, а он спросил откуда я знаю, и я ему про секрету сказал. А он насупился весь и сказал, что надо им строго-настрого объяснить, что разврат это нехорошо, купил быстро водки и пошел к маляршам, и потом весь вечер не вылазил у них из бытовки, а мне сказал чтобы я шел домой спать. Вот так. Малярши потом сказали на него "пиздатый папик", ну и еще перетянули меня разок по шее велосипедной цепью, чтоб не палил контору, но это всё хуйня, подумаешь!

А когда у них бывало плохое настроение, типа бодун или там кокс сильно разбодяжениый, они тогда серчали и ссали в краску, которой потом красили квартиры и стены в доме и говорили что-то про йобаный в обе жопы Совок, и много нехорошего про Ленина, и что давно пора развалить тут всё нахуй и впесду. И тогда они слушали какой-то немецкий рамштайн и танцевали голые в бытовке, где у них на полу валялось много пустых шприцоф, и даже нас при этом пару раз запускали к себе и трогали за писи, и у них сразу поднималось настроение. А у нас тоже много чего поднималось. Однако сосать они нипочем не хотели, говорили "ссыкуны вы еще", но не злобно, а так. И мы бежали для них за алкоголем и к барыге, потому что хорошее настроение у них быстро кончалось, и тогда они могли переебать чем-то тяжелым по хребту, или насовать нам в кучу, где мы играли, какого-нибудь битого стекла, или заставить пить ихние ссаки, а это мы не очень любили.

Мы знали по именам всю бригаду. Их звали Ржавая, Щека и Присоска.

И однажды мы к ним подошли, когда они играли в карты и пили самогон из банки, и Щека сказала:

- Малые, мухой пиздуйте нах домой и узнайте, скоко там натикало.

Я как самый лоховоз, сбегал типо, узнал у мамы и сказал ей:

- Без пяти бля двенадцать, тетя Щека…

Она сказала:

- Пиздец нах, бабы! Я пойду вмажусь. Ломает уже... - и пошла во второй подъезд, где, я знаю, бородатый дядя Баян часто варил какую-то "мульку". У него из квартиры всегда так интересно пахло, и к нему часто приходили гости, сначала совсем грустные и всё время чесались, а когда уходили – то уже веселые. И мы тоже не раз просили попробовать, но он не давал и ругался по-всякому, а когда ему надоело, переебал Мишку по голове сковородкой, и Мишка три недели валялся в травматологии, а к дяде Баяну потом приходили менты, но он дал им денег, и они отстали.

И тетя Ржавая и тетя Присоска пошли за Щекой, почесывая локтевые сгибы и перекидываясь прибаутками.

А банку с самогоном оставили. И свой резиновый шланг тоже.

Мы как коршуны накинулись на самогон и прикончили его в два счета, а потом еще нашли в коробочке от карт интересные марки с портретом Ленина и, смеясь, полизали их и наклеили на стенки бытовки. Там такой интересный вкус был у этих марок, что мы их лизали не раз и не два и почти весь клей слизали, так что даже они потом клеиться не хотели, но Аленка помогла соплями, и всё сразу наклеилось! А нам сразу стало как-то неописуемо хорошо, как даже от самогона никогда не бывало, и мы подошли и стали смотреть на тот кусочек дома, где малярши под стеной только что писали и какали.

Было очень здорово: ровно и коричнево, а там где нассано – с небольшой краснотой. Это наверно из-за того, что тетю Ржавую вчера поймали менты, когда она какала под памятником Ленина, и отбили ей дубинками почки.

Мишка втыкал-втыкал, потом такой говорит:

- Интересно, а если я посцу на стену, у меня так же красиво получитца?

Аленка говорит:

- Спорим, не получитца!

Тогда я говорю:

- А вот хуй тебе! Спорим, получитца! Мишку вчера тоже папаша отпиздил.

- Пиздишь, - говорит Аленка.

- Да ни хуя! Спорим на три палки, что не пизжу!

А я и правда не пиздел. У Мишкиного предка вчера был день рожденья, а Мишка нашел среди подарков "виагру" и схавал всю пачку. Ну хули взять с долбоёба. Пока гости жрали, он еще как-то сдерживался, а когда толпа вышла на перекур, залез на праздничный стол и надрочил в салат. Мишкин папа впоследствии всё это съел и чуть не сдох от изжоги.

Тут Мишка говорит:

- Не надо спорить, больно блять даже вспоминать... Сейчас я попробую сцыкнуть.

И он вывалил писюн и попробовал поссать на стену, но получилось совсем хуевато, потому что у него после "виагры" до сих пор неслабо стояло, и сцать было очень нелегко.

- Я понял, - говорит, - надо через шланг, кабутто мы красим. Держи, Дениска, шланг, а я посцу.

И он надел на письку шланг и давай напрягацца и надувать щеки! Раза два-три надул, и вдруг из шланга побежали сцаки!

Они шипели, как змея, потому что на конце у шланга была нахлобучка с дырочками, как у лейки. Только дырки были совсем маленькие, и сцаки шли, как одеколон в парикмахерской, разбрызгиваясь во все стороны.

Мишка обрадовался и весь такой как закричит:

- Крась скорей! Скорей крась что-нибудь!

Я сразу взял и направил шланг на чистую стенку. Сцака стала брызгаться, и там сейчас же получилось мутно-желтое пятно, похожее на жопу.

- Ура, блять! - завижжала Аленка. - Заебись! Пошло-поехало! - и подставила ногу под сцаки.

Я сразу покрасил ей сцаками ногу от колена до пальцев.

Тут же, прямо у нас на глазах, нога стала мокрая-мокрая, и моча полилась на землю.

Мишка кричит:

- Здорово получается! Подставляй вторую, скорей! Меня, блять, прорвало!

И Аленка живенько подставила вторую ногу, а я моментально облил сцаками ее сверху донизу два раза. Тогда Мишка говорит:

- Люди добрые, как красиво! И пахнет заебись! Ноги теперь совсем как у бомжихи с вокзала, которую мы с Дениской ебли на неделе! Обсцыкай же ее скорей!

- Всю? Всю обсцыкать? С головы до пят? - у меня даже дух захватило. Я такое только в порнухе видел.

Тут Аленка схватила себя обеими руками за сиськи и прямо завизжала от восторга:

- Давайте, люди добрые! Обоссывайте с головы до пят! Я буду настоящая бомжиха.

Тогда Мишка выпучил глаза как жаба и стал ссать во всю ивановскую, а я стал Аленку поливать сцаками. Она даже рот раскрыла и стала ловить сцаку, кабутто это дождик.

Я замечательно ее обоссал: и спину, и ноги, и руки, и плечи, и живот, и трусняки, всё равно они у нее всегда наполовину жолтые.

И стала она вся мокрая и вонючая, только волосы белые торчат как пакля.

Я спрашиваю:

- Мишка, как думаешь, а на голову ей сцать?

Мишка отвечает:

- Ну конечно! Сцы скорей! Ну, то есть, я буду сцать, а ты шланг направляй! Быстрей давай!

И Аленка торопит:

- Давай-давай! И на волосы давай! И на лицо! - и стала прямо пить сцаку кабутто у нее от самогона сушняк уже начался. Мы с Мишкой смеемся, а она прыгает как дура на одной ножке и руками размазывает мочу по телу, типо это шампунь такой. А потом ваще сняла трусы и натянула их на голову. Понесло девку...

Я быстро закончил ее обливать сцаками и говорю:

- Иди, Аленка, на солнце пообсохни! Мишке передохнуть надо. Золотой душ - это тебе не в гамне копаться… Эх, что бы еще "покрасить"?

А Мишка:

- Вон видишь, наше белье сушится? Скорей давай туда! У меня мочи еще весь дом обоссать хватит, я с утра пива так нахуячился... Папаша в знак примирения решил выставиться...

Ну с этим-то делом мы быстро справились! Как два пальца, простите за каламбур... Три полотенца, пять простыней, дюжину штанов, чей-то парчовый насисьник от Версаче и Мишкину рубашку я за какую-нибудь минуту так отделал, что любо-дорого смотреть было! А Мишка прямо вошел в азарт, сцыт, как заводной. И только покрикивает:

- Фонтаном давай! Скорей давай! Вон и дверь новая на парадном, давай давай, быстрее, слово "ХУЙ" на ней напишем!

И я перешел на дверь. Сверху вниз! Снизу вверх! Сверху вниз, наискосок! Осталось только перекладину над буквой "Й" высцать.

И тут дверь вдруг раскрылась, и из нее вышел наш управдом Алексей Акимыч в выходном белом костюме.

Он прямо ахуел. И я тоже. Мы оба остолбенели как заколдованные или кабутто нас током ебнуло в печенку.

Главное, я его поливаю и с испугу не могу даже догадаться отвести в сторону шланг, а только размахиваю сверху вниз, снизу вверх. И сцака течет у него по очкам и по бороде, звонко отскакивает от плешивого лба, брыжжет неподецки и обильно льётся за пазуху.

А у управдома глаза расширились, бутто ему в подворотне по тыкве кирпичом ни с хуя пизданули, и ему в эту тыкву не приходит отойти хоть на шаг вправо или влево, или хотя бы дверью прикрыться как щитом... Идиот, короче…

В считанные минуты он умылся ссаками так, что никакому уринотерапевту даже в пьяном бреду не приснится. Ебануца просто! Горячая моча лились с управдома струями и собиралась на крыльце в огромную такую мутную лужу, воняющую аммиаком. Я типо хотел сделать шаг назад, поскользнулся и ёбнулся на жопу, прямо в сцаки, но шланг из рук не выпустил. Он к ним будто прикипел.

А Мишка сцыт, аж глаза закрыл от удовольствия, руки в боки, и знай себе пиздит свое:

- Пиши давай, быстрей давай! Еще "ПИЗДА" на крыльце выведи!

И Аленка сбоку вытанцовывает с трусами на голове, полностью убранная в хлам:

- Я бамжиха! Я бамжиха! Ебите меня трое!

И тут еще дядя Баян выскочил во двор весь взъерошенный, со жгутом каким-то на руке, трясется и орет:

- Пиздец, нахуй, звоните ноль-три! У Щеки передоз, щас концы отдаст!

А Мишка открыл глаза, увидел его перекошенный ебальник и от испуга тоже заорал и пустил такую струю, что сбил Алексея Акимыча с ног.

Ужас, блядь!

...Да, здорово нам тогда пизды обломилось. Мишка две недели обосцанное белье стирал для всего дома и от малярш прятался, потому что они ему пообещали яйца бритвой отхуярить. У них, оказывается, после его хуя шланг растянулся и теперь ни на один баллон с краской не налезает.

А Аленку после того сцанья мыли в семи водах со скипидаром и лечили от сифилиса...

У Щеки оказался не передоз, а просто Баян ей вместо "мульки" по ошибке жидкость для чистки унитазов в вену захуярил. Когда в реанимобиль носилки запихивали, она вся синяя была и мыльные слюни пускала.

Алексею Акимычу купили новый костюм, потому что сцаки так и не отстирались. У него вдобавок еше и волосы были все в сперме, видимо Мишка так перепугался что спустил прямо в шланг пару раз. А меня мама вовсе хотела в тюрьме оставить, типо я стал орудием преступления и малолетний рецидивист. А какое там нахуй орудие, если я свое орудие даже достать не успел. Это потом уже, в ментовке, обосцался, когда в камеру к пидарасам посадили, и я там под нарами встретил дядю Гришу.

Но я все-таки вышел, и даже пердак почти сросся к тому времени, и тетя Щека, Присоска и Ржавая сказали:

- Нам охуенно понравился ваш перфоманс. Вырастай, Денис, побыстрей мы тебя к себе в "бригаду" возьмем. Будешь нормальным фашистом! А поебаца всё равно не дадим, ну вас в пизду с такими хуями, что от них шланги растягиваются…

И с тех пор я стараюсь расти побыстрей и всякие анаболики принимаю, потому что проходу от гопоты совсем не стало. Даже дяди Гришин кастет не помогает. Они как узнали что я под нарами ночевал, так с тех пор во дворе каждый вечер заловят и ебут, заловят и ебут...