Литература

В кабинет поцарапались.

- Да-да.

Дверь распахнулась. На пороге стояла загорелая женщина лет тридцати в белой косынке с выбившимися наружу локонами. Влажная юбка подчеркивала её бедра, а арбузные груди так и просились наружу из-под вышитой рубашки. В руках она держала грубо сделанную стиральную доску и пару полотенец. Вошедшая была крестьянкой, и еще она была боса.

Антон Павлович поднял голову от бумаги и, перестав грызть кончик пера, туманно уставился на гостью. В его глазах цвели сады, лаяли охотничьи борзые и прожигались стотысячные состояния, глаголы, местоимения, запятые и предлоги мелкими бесятами бежали по стеклам пенснэ. Перо роняло синие капли на почти пустой лист, начинавшийся словами: «Здравствуйте, дорогой дедушка Константин Макарыч…».

Женщина кивнула ему.

- Я энто… Живу тут по соседству… У Сундуковых кухаркой я… и... энта… звать Манею, ага… - Вошедшая огляделась, цапнула глазами каждую деталь в комнате, выждала еще несколько секунд, дабы удостовериться, что выгонять её не собираются, и вдруг, расправив плечи, тоскливо заголосила:

- Лихо у меня! Вот тута на речку пошла… лапти-то оставила на крыльце у вас. Думала, постоят, чего им. Ан их нету.

- Понятно… - Чертики вдохновения наконец пропали из глаз Антона Павловича, он с сожалением положил перо и посмотрел на Маню поверх пенснэ. – То есть ничего не понятно. Я-то при чем?

- Дак как при чем! – торопливо затараторила Маня, переступая босыми ногами, с которых на паркет осыпалась земля. – Усадьба ведь ваша? Стало быть, кто-то из ваших и взял.

- Мммм… Дорогая Маня, это невозможно. Я сегодня специально хотел остаться один, отпустил даже прислугу. Никто взять ваши лапти не мог.

- Точно не могли?

- Уж поверьте.

- Значица это вы сам и есть… - она задумчиво повертела головой… - Ну, что ж, коль приглянулись… Только учтите, мне без лаптей никак нельзя, мине в хату не пустят с грязными ножищами…

Она рывком приподняла подол и продемонстрировала Антону Павловичу угольно-черную пятку, а также кое-что еще, о чем ему было стыдно даже думать.

- Довольно!… - поперхнулся он и всплеснул руками, чувствуя как краска заливает лицо от макушки до воротника. – Это было вовсе необязательно, я бы и так поверил…

Кухарка Маня подошла ближе:

- Ну вот видите… Куды мине без обувки? Верните вещь, барин…

«Ковер испачкает, собака» - подумал Антон Павлович тоскливо, - «и откуда она взялась?»

А вслух сказал:

- Что еще за…

Его вдруг осенила страшная догадка:

- Позвольте, Маня!.. Вы что - думаете, это я взял ваши лапти???..

- А кто ж! Больше никого тута не было…

Кровь повторно бросилась ему в лицо. Антон Павлович чуть ослабил воротничок сорочки и тихо поинтересовался:

- А вы не подумали – зачем они мне могли понадобиться?

- Да вот и мне чудно: чай, не бедный человек, в кустюме ходят, а лапти умыкнул. Конечно, сироту каждый обидеть норовит… Что вам до моих страданий? Новые лапти таперича только на Ивана справлю… а это еще семь дён… - её лицо исказилось, - а вам-то всё равно, вам-то это поди плюнуть и растереть! Вот вам как!

Антон Павлович растерялся:

- Но, право же, мне ваши лапти без всякой надобности! Я сам-то в туфлях хожу, вот гляньте! – Он высунул ногу из-под стола. - И в конце концов, я не просто так сижу, вы мешаете мне работать!

Антон Павлович встопорщил усы и нервно огладил бородку. Рука его потянулась к ящику с сигарами, потом передумала и принялась нервически барабанить пальцами по столешнице.

На Маню италийские туфли, видимо, впечатления не произвели. Да и сама комната с ружьями, саблями, тигровой и медвежьей шкурами на стене, по всей видимости, не внушала ей доверия. Рассмотрев каждую деталь, девушка затем подозрительно покосилась на вторую стену, где в рамочках висели обложки книг.

- А вы кто?

Антон Павлович с трудом сдержался, чтобы немедля не выгнать её вон.

«Эта кухарка меня в могилу сведет», подумал он сердито.

- Что значит «кто»? Антон Павлович меня зовут!

- Да нет… вы на кого училися? Кто по прохвессии?

- Я.. кхм… ну, врач… но почему, собственно… я обязан…

Маня с любопытством уставилась на лежащий перед ним листок бумаги.

- А енто чего? Можно потрогать?

- Чего-чего! Письмо деду! – Он начал выходить из себя, – дед у меня на деревне живёт! Далеко!

- А вы и сам немолодой. Деду вашему уже наверно лет 100, ага… - Маня встряхнула грудью и округлила рот, отчего её лицо резко поглупело, потеряв всю свою привлекательность.

- Да, да… Всё, теперь я прошу меня оставить… - Он вновь взял перо и макнул в чернила, показывая, что разговор окончен.

Маня тупо глядела на него:

- Антон, энто… эээ.. – она попыталась вспомнить отчество и не смогла, - Так не вы, что ли, лапти взяли?…

- Голуба, я уже объяснил! Нет, не я!

- А чем докажете, что не вы?

У Антона Павловича встали дыбом волосы.

- Да разве это нужно доказывать??

- Ищо ба!

- Но я интеллигентный человек, врач! Писатель, в конце концов! Это не в моих правилах!

- Не скажите… - Она уперла руки в бока. - Щас любой со шляпой – уже интилигент… Один вон прославился в Тульской губернии об том месяце – тоже в шляпе, пенсне на носу носил. Детишек петушками сахарными потчевал, в потом в кустах с ими… и-и-и, как и сказать-то… сволочь такая, подлец…

- Ну?.. И?… - спросил тихо пораженный до глубины души Антон Павлович, ломая перо в кулаке..

Маня грюкнула стиральной доской об раскрытую дверь. Та загудела.

- А что?! Убили урода, вилами мужики закололи! А вы говорите – шляпа!

- Мария! Мне не нужны ваши лапти… - устало промямлил Антон Павлович.

- А вот докажи! Нервный такой! Знать, совесть нечиста…

- Да ну вас… - Антон Павлович откинулся в кресле и демонстративно закурил.

- Всё равно не уйду, пока лапти не получу… - Непрошенная гостья плюнула и, махнув кулаком, вышла. Из кабинета было слышно, как по крыльцу стучат ее босые ступни.

Сломанное перо полетело в урну. Запасные обнаружились в ящике стола.

«А третьего дня была мне выволочка…» - удовлетворенно написал Антон Павлович и глубоко затянулся.

«Нервы пошаливают, - подумал он, - надо быть спокойней. Это же прислуга…»

Достав из ящика стола бутыль спирта с автографом Менделеева на ярлыке, купленную по случаю на аукционе в Петербурге, он плеснул себе оттуда в мензурку и, проглотив, смачно выдохнул.

- Ну вот и нормально… Теперь можно писать.

Он сунул кончик пера в рот и глубоко задумался, чувствуя, как неприятный эпизод начинает испаряться из памяти.

- Там, энто, дождь идёт… Не мочиться жа мне сызнова, я уж тут как-нибудь, у вас…

Маня стояла на пороге, чеша правую грудь. Сосок выпирал из-под ткани как пуля. Глядя на это безобразие, Антон Павлович решил, что не худо бы сейчас застрелиться.

- Чего тебе? – спросил он сухо, ломающимся голосом.

- Отдайте лапти! – вдруг взвизгнула Маня, сделав злое лицо. – нет закона такого. Чтоб всякий… чужую собственность воровал! Украл – положь!

В довершение речи она громко топнула, отпечатав на паркете грязно-черный овал пятки.

Это был конец. Чернила разлетелись по всей странице и строка оборвалась, не родившись. Голову Антона Павловича внезапно пронзила тупая железная боль, и тяжкий призрак умственного безумия заглянул в кабинет. Чувствуя, как давление в груди подскакивает до критической точки, хозяин дома медленно поднялся из-за стола. В горле у него заклокотало, и из зева вырвались звуки, от которых цветок на окне тут же увял и свесил головку. Глаза Антона Павловича выпучились, а усы встали дыбом, исказив лицо до неузнаваемости.

- Сука! Блллядь!! Я же тебе сказал!!! Нету у меня!!! Нету!!! – взревел он, хватая ртом воздух и тяжко роняя слюни на халат, - Я интеллигент!!!!! Интел-лигент!!! Блядь! Слы-шишь??! Сука!! Я!.. Не!.. Брал!.. НА-ХУ-Я… МНЕ…ТВО-И… СРА-НЫ-Е… ЛА-ПТИ!!!!!

Кухарка замерла, как громом пораженная. На её пухлых малиновых губах комкалась деревянная улыбка. Нижняя челюсть клацнула, становясь на место.

- Э-гм... – нерешительно икнула Маня, пятясь.

Красный как помидор Антон Павлович утробно взвыл, чувствуя, как его душит гнев.

- Пошла на хуй, дура!!!! – изо всех сил заорал он, перегибаясь через стол.

Маня отерла с лица налетевшие слюни и наконец оттаяла, с уважением глядя, как полубезумный от злости Антон Павлович поправляет воротничок.

- Так это… простите, барин... так бы и сказали сразу… обозналась я…

Сглотнув, она округлила глаза и выскользнула на дверь.

Антон Павлович достал бутылку и махом выхлестал поллитра. Его вырвало на стену. Отершись рукавом сорочки, он разъебал бутылку об стол. Зазвенела чернильница, всё тут же заплыло черной лужей, мокрые осколки поскакали по паркету.

- Вот... сука… лаптей ей жалко!! Лллаптей, бллллядь… Сука! Скупердяйка! Деревенщина!

Он раскрыл верхний ящик стола, достал оттуда рваные ношеные лапти и, присев на диван, долго рвал их в клочья, фыркая, отдуваясь и площадно матерясь.

О ту пору на дороге стояло два цыганенка с самокрутками.

- Это чего? - Спросил один, прислушавшись.

- А! Родня вся уехала, так Чехов сразу Маньку драть, – пояснил второй, длинно сплевывая, и, увидев интерес в черных глазах, придержал первого за рукав, – стой, не ходи туда, барин сегодня злые…

Солнце садилось за рекой, птицы одна за другой умолкали; сад постепенно погрузился в дремоту и опустел. Цыганята ушли, унося с собою ведро вишен. Звуки иссохли и забылись. И только ветер раз за разом разносил среди деревьев истошный мужской крик:

- Получай, шалава, получай!..

2002.10.08