Литература

В проективной плоскости все прямые пересекаются.

А разве наша жизнь не одна из возможных проекций?

Когда я сегодня стояла в аптеке в очереди, очень надо было купить зубную пасту, случайно услышала разговор фармацевта с покупательницей. Та, невзрачная какая-то пенсионерка в сером пальто, рассказывала, что у её собаки заболели уши. В этот момент у меня в голове пронеслась такая волна боли, которой мои, совсем, кстати сказать, не собачьи ушки, просто затопило. Я невольно зажала руками голову: боль так и пульсировала в ушах.

Потом я, с покупкой уже, не спеша, возвращалась домой. Не ограничивая свои мысли, не прерывая себя, я всё думала об этой собаке. Эта собака ведь в сущности я. Я. Не я – семнадцатилетняя девчёнка, а Я. Уже на лестничной площадке мне стало безумно интересно, а сколько же всего на земле меня. Вот я-студетка матфака, вот я-собака. Кстати я была бы совсем не прочь узнать, какой же я породы, какого цвета, скольких людей я уже успела покусать, и как сильно у меня болят ушки. А ещё в тот момент я бы многое отдала за то, чтобы узнать, а думает ли обо Мне я-собака.

Случившееся в аптеке я тогда восприняла так: видимо, когда существующие параллельно друг другу многие мои я всё же пересекаются, что не является ни неизбежностью, ни случайностью, возникает какой-то эффект который любая я чувствую. Это просто случается.

Уши больше не болели. Тьфу-тьфу-тьфу.

А ночью, слушая радио и лёжа рядом со мной, Илья попытался мне что-то рассказать. Одни его смс типа «marhaban drakaya ya hotch esli mogna nagmite ya tbia lblo kak dumaesh ya briedu» заставляют меня напрячься и только потом уже понять, в чём же заключается их смысл, то что уж говорить об устном общении. В сущности что мне до его ораторского искусства и знания русского языка? Первое время я как всегда не слушала, а разглядывала ободранные у потолка обои, недоклеенный бордюр на стене, исписанную дверь и пластиковую пальму. Больше всего меня всегда интересовала эта дверь. Она была коричневая, тёмная, поэтому очень сложно было определить цвет фломастера на ней. Думаю, это всё же был жёлтый.

Когда я в очередной раз установила этот факт, рассказ Ильяса принял несколько более интересный поворот. «Мой брат сегодня видел тебя в этом, ну в этом месте, где, ну где доктора, медицина. Нет, не больница, а, ну ладно, завтра спрошу у брата, позвоню тебе и скажу.

Как меня узнал в аптеке его брат, это, видимо, так и останется для меня загадкой, ведь я не видела его ни разу в своей жизни. Но эта история позволила мне задуматься над тем, сколько чужих, абсолютно незнакомых мне людей было рядом со мной в ту минуту, когда я соприкасалось с жизнью меня другой, когда я узнавала маленькую подробность из жизни меня-собаки. Нас всегда окружает такое количество ненужных нам людей.

Я больше не думаю о себе собаке, я никому не рассказываю о ней, я просто учу матан к экзамену.

По телевизору как-то сказали, что, когда человек становится буддистским монахом, ему даётся один из, допустим, семидесяти вечных вопросов, которым он должен всю свою оставшуюся жизнь задавать во время медитации, чтобы, возможно, найти таки на него ответ. Вопросы эти невероятно дурацкие, вроде «что это?». Так вот я думаю, что человек, занимаясь таким сомнительным делом, как медитация, да при этом задавая себе такой вопрос, на которого и ответа-то не существует, постепенно, поступательно и неизбежно становится crazy. Это выражается в том, что он теряет ориентацию в общественных устоях и принципах жизни. Он попросту не думает больше о еде, питье,о том, как бы постильнее одеться. Он просто живёт ради этого своего вопроса. Думаю многие сошлись бы во мнении, что он близок к просветлению. То, что люди сходят с ума, это хорошо для буддизма?

Иногда я всё же думаю о том, что мне бы очень хотелось, чтобы где-то существовала я-мишка. Я очень люблю медведей. А ещё мне бы хотелось, чтобы, просуммировав все мои жизни по i от единицы до k и взяв в качестве слагаемого коэффициент счастья, получили бы положительное и довольно большое число. Мне бы хотелось знать, что Я счастлива.