Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



Кирилл Лемс

Движение смерти (для печати )

$$$

Их было четверо. Все в камуфляже, в масках. Они ворвались в школьный класс, забаррикадировали дверь шкафом, приказали всем молчать. У каждого был автомат, на каждом был пояс со взрывчаткой.

Я не сразу понял, что происходит. Марья Петровна писала на доске уравнение, я писал в тетрадке стихи, Маша накрашивала на задней парте губы помадой… и вдруг крик, визг, автоматная очередь в потолок. Марью Петровну один из них ударил в живот прикладом автомата…

Они переговаривались на чеченском, они постоянно кричали, и единственное, что я понял, что мы оказались у них в заложниках.

Все было настолько невероятным, мне показалось, что происходит это не со мной.

Я проснулся в восемь, поставил в микроволновку бутерброды с сыром, сделал кофе. Почистил зубы. Оделся, пошел в школу. По дороге выкурил сигарету. В трамвае как всегда было много народу. У школы встретил Илью, Машу, и прочих своих одноклассников. Выкурил еще одну сигарету, переодел сменку, поднялся по знакомой лестнице на четвертый этаж, сел за исписанную мной парту.

Когда они ворвались в кабинет, мне показалось, что-то разбилось, разбилось в вдребезги обычное течение жизни, разбилось как лампочка, которую с размахом бросили в стену.

Сначала все сидели в оцепенении, молча глядя на то, как эти четверо закрывают занавески, орут и пинают Леху, который вскочил со стула, когда они ворвались в класс. Потом до нас всех стало доходить, что происходит. Девчонки, да и некоторые парни стали плакать, и стало трудно поверить, что это одиннадцатый, а не первый класс.

Один из «камуфляжников», так я решил их называть про себя, снял маску, и вышел к доске. Его лицо было совсем не похоже на лицо свирепого боевика, как этих людей любят называть в новостях: оно было гладко выбрито, на лбу у него был небольшой шрам, но не это поразило меня больше всего, больше всего меня поразили его глаза. Глаза были темными, зрачок был почти не различим на фоне радужной оболочки, глядя в эти глаза, становилось понятно, что мы все для него не люди, а просто инструмент для достижения его целей. Он сказал:

«Успокойтесь. Сидите все тихо, и останетесь целы и невредимы»

«За что вы? П-п-почему мы… мы же не…» - всхлипнула с задней парты модница Маша.

Главный камуфляжник не удостоил ее даже взглядом.

И вот, мы сидим на своих местах уже десять часов. В классе стоит дикая вонь (вместо туалета мы используем ведро), на улице стоят сотни полторы милицейских машин, видно, как мелькают где-то камеры и репортеры. Видны даже наши родители, что стоят за кордоном, и постоянно что-то обсуждают друг с другом.

Мне страшно. Я не испытывал такого ужаса никогда в своей жизни. Раньше смерть для меня была чем-то абстрактным, чем-то, что не имело ко мне отношения. Сейчас же смерть стоит передо мной, с автоматом в руке. Нам запретили разговаривать, нам запретили ходить в туалет, не спросив. Камуфляжники не спускают с нас глаз… я боюсь смотреть в их глаза. Я боюсь думать о том, что будет дальше. Я вообще не могу ни о чем думать, мои мысли перемешались. Страшно хочется курить, но спросить можно ли закурить, я боюсь.

Странно, как я мало знал о страхе. Я не знал, что это такое.

Страх, он оказывается, впивается в мышцы и сознание сотнями тысяч игл, страх, он оказывается, не дает тебе пошевелится, страх уничтожает личность, он стирает ее, как ластик стирает карандаш. Когда ты боишься, тебя нет. Нет и меня. За столом в кабинете сидит просто живой предмет, а я куда-то пропал…

Камуфляжники говорят по рации о том, чего они хотят. Они зачитывают свой манифест, не заботясь о том, что мы услышим, что они хотят сделать с нами:

«Мы, Бригада Воинов Аллаха требуем, что бы были выведены захватнические войска Российской армии с территории Чеченской республики. Мы требуем, что бы из тюрем были выпущены следующие наши соратники» - они зачитали десятка два фамилий, я не запомнил - «так же, мы требуем, что бы Чеченской республике был присвоен статус суверенного государства. В случае неисполнения наших требований, мы начнем убивать по одному вашему ребенку каждые десять часов». После этих слов страх парализовал меня еще сильнее. Вот она, смерть… вот она тьма в конце туннеля, дождались. Кто будет из-за кучки школьников выводить войска из Чечни? Кто будет освобождать из тюрьмы людей…

«Почему мы? Ведь не мы … вторглись в вашу страну, не мы убивали ваших родственников… детей…» - спросила запинаясь Марья Петровна. После слов «мы начнем убивать», ее лицо побледнело, она перестала рыдать и остановившимися глазами уставилась в лицо главному камуфляжнику.

«Да? Не вы?» - спросил он - «Но не мой двухмесячный сын стрелял в ваших солдат. Тем не менее, он мертв. И не мой отец взрывал дома в Москве, он просто пахал землю. Тем не менее, он тоже убит. Вашими солдатами - убийцами. Я поклялся отомстить, и я отомщу. Хотя, я не должен вам объяснять…»

Я сижу у окна, и я понял, что это хорошо: в небольшую прореху, миллиметров пять, между шторами я могу смотреть на улицу. На улице ничего не изменилось, только машин стало больше. Они все приезжают и приезжают, как будто это поможет нас освободить. За окном темно: уже глубокая ночь, но я совсем не хочу спать. Мне не до сна. Часы, что висят на стене отсчитывают минуты. С момента их заявления прошло девять часов сорок минут. Кто-то умрет через двадцать минут. Может, это буду я. Камуфляжники сидят, смотрят телевизор. Похоже, они действительно верят, что вот сейчас в экстренных выпусках новостей скажут, что из Чечни выводятся войска. Главный камуфляжник волнуется, нервничает, постоянно ругается на своем непонятном языке.

Чем меньше времени остается до половины пятого утра, тем больше у меня на лбу выступает холодный пот. Мне кажется, что я помочился прямо в штаны, может это и так, а может, я просто вспотел, несмотря на то, что в классе довольно прохладно.

За окном деревья, деревья…

Деревья, которые совсем недавно покрылись молодой листвой, как я мог не замечать, какие они красивые, как я мог не видеть, насколько прекрасна улица за окном, мне всегда казалось, что она серая и безумно скучная, когда я сидел в этом кабинете… мне стало казаться, что стрелки часов это два ножа, что с каждым оборотом они убыстряют свой ход, они приближаются ко мне, чтобы покромсать меня на куски. В классе становится темно, хотя горят все лампы. Я не могу пошевелится, я неотрывно гляжу за окно - за окном люди стоят, и у каждого в груди чувство какого то возбуждения, которое возникает при чрезвычайной ситуации. Раньше, когда я мысленно ставил себя в подобную ситуацию, я думал, что у меня будет такое же чувство, но у меня сейчас только одно чувство: холодного, накатывающего страха.

Вот и прошло ровно десять часов. Главный камуфляжник встал, и оглядел весь класс. Все ребята сидели с опущенными красными глазами, смотрели в одну точку. Те, что до сих пор продолжали беззвучно плакать, смолкли; в классе наступила полная тишина. Было так тихо, что у меня звенело в ушах. Я боялся пошевелится, что бы не привлечь к себе внимания. Я боялся посмотреть в сторону главного камуфляжника, который, я знал, выбирал, кто сейчас должен будет умереть, а кто останется жить. Он, наверное, чувствовал себя богом, это безмолвное оглядывание класса доставляло ему огромное удовольствие, он чувствовал полную власть. Он останавливал свой взгляд на каждом из нас, и этот взгляд все чувствовали кожей, все сжимались в комок и начинали дрожать. Валя, которая мне всегда казалась железным человеком, когда почувствовала этот взгляд, описалась, и всхлипнув, зарыдала, положив голову на скрещенные руки. Это длилось долго. Мне показалось, что он оглядывает нас всех еще десять часов.

«Это будешь ты. Пойдем» - услышал я его тихий голос, и сразу посмотрел в его сторону. Он стоял перед Марьей Петровной. Ее начало трясти, она упала перед ним на колени и стала кричать, стала сбивчиво, визгливо умолять его:

«Нет! Только не я, не надо, пожалуйста. Я не хочу умирать, я пригожусь вам, я нравлюсь тебе? Хочешь, я буду твоей? Я все сделаю. Ты не пожалеешь! Не надо… не надо… только не я, возьмите кого ни будь другого… нет… нет! Не надо…».

Он смотрел на нее своим потухшим взглядом и качал головой:.

«Посмотри на них, сука. Они же совсем дети. Я не хочу начинать с детей. Это будешь ты. И точка».

Они схватили ее под руки, и отнесли в угол класса. Она сопротивлялась, она была как не своя. Марья Петровна, такая всегда спокойная, сейчас дергалась, как будто у нее пляска Святого Витте. Это было невероятное зрелище, но не о нем я думал.

Я думал о том, насколько мне стало легко, когда главный камуфляжник выбрал ее, а не меня. «Не меня. Не меня» - повторял я, как заклинание. Я не думал о том, что ее убьют. Когда я понял, что Марья Петровна будет первой, у меня в голове голос стал говорить: «Да! Да! Убейте ее. Не меня, она взрослая, мы дети… Ее! Давайте!»

Ее поставили на колени, двое держали ее за волосы, а третий подошел сзади и перерезал горло. Из быстро разошедшегося разреза потекла багровая кровь. Кровь заливала ее белую блузку, кровь хлестала на пол, и когда Марья Петровна перестала дергаться и хрипеть, лужа багровой жидкости была под моими ногами.

Они взяли ее тело, и быстро открыв окно, выбросили его вниз. Внизу раздался глухой звук, а потом визг наших матерей.

Хочется есть. Хочется курить. Я хочу выйти из этого класса, и бежать. Я бы пробежался по улице, освещенной рыжими фонарями, я бы бежал, бежал без остановки сто, тысячу километров, только бы подальше отсюда, из этой комнаты, пропитанной смертью, потом, и страхом. Я не хочу умирать здесь. Не так. Пускай эта смерть наступит сейчас, но по другому…

Я не хочу ждать, когда меня отведут в угол комнаты, и умело, натренировавшись на баранах, перережут горло. Я не хочу.

Я смотрю в окно. Где-то в восьмистах метров от здания школы проходит дорога. Дорога довольно большая, и по ней, я вижу, ездят сотни машин. Я вижу, что все эти люди едут на работу, к женам и детям, им нет дела до нас…

Я вижу, как по этой дороге медленно проезжает белый лимузин, я вижу жениха и невесту. Они стоят, высунувшись из люка в крыше, и целуются. Они пьют шампанское, и да же не смотрят в сторону осажденного милицией здания. Я не могу поверить, что совсем недавно для меня это зрелище было нормальным. Сейчас я понимаю, что я другой.. Эти невеста с женихом, там, а я здесь. И меня от них отделяет не 800 метров, а что-то совершенно другое. Это не свобода, и не счастье, не отсутствие у них страха. Нет, сейчас, может быть, их лимузин поедет под откос и они умрут, а я останусь жить. Меня отделяет от них знание. Теперь я знаю, что такое смерть. Я вижу ее движение, я знаю, как она дышит и говорит. Смерть похожа на легкое колыхание воздуха в комнате, где работает старый, еле крутящийся вентилятор. Она проходит сквозь нас, и тычет пальцем каждому в лоб, как будто говоря: «скоро твоя очередь, ты следующий». Я никогда больше не смогу быть таким, каким был раньше.

В новостях все обсуждают, сколько жертв повлечет за собой штурм. Эти суки не лучше, чем камуфляжники. Они относятся к нам, как к неживым предметам, они говорят о наших жизнях, выражаясь в цифрах:

…штурм можно считать удачным, если погинет не больше десяти процентов заложников…

…двадцатьвосемь школьников были захвачены вчера вечером в школе номер…

Я ОДИН ИЗ ЭТИХ ДВАДЦАТИ ШКОЛЬНИКОВ! Я МОГУ ПОПАСТЬ В ЭТИ ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ! А Я ЖИВОЙ, Я ЖИВОЙ!! И ХОЧУ ЖИТЬ! Я НЕ КАКАЯ-ТО ЦИФРА, Я ЧЕЛОВЕК!

В новостях показали наших родителей, что стояли перед думой с плакатами: «Спасите наших детей! Долой захватническую войну в Чечне! Вывести войска!»

Я увидел своего отца, который орал эти лозунги громче других, хотя всегда говорил, что «этих чурок надо давить».

Но мне все равно. Мне уже ничто не важно.

$$$

Выглянув в окно, я увидел, что все плавится. Плавились машины, плавился асфальт. Люди внизу вспыхивали, как спички. Стекло в окне стало похожим на целофан. Я дотронулся до него, оно было, совсем не горячее. Я увидел, как плавятся в руках у камуфляжников автоматы, они стекали на пол лужей железа, я увидел свет, который шел откуда-то сверху, он был таким близким, что мне уже стало плевать на то, что происходит. Я не смотрел на то, как стены превращаются в желе, я не смотрел на то, как парты вспыхивают невидимым пламенем. Я смотрел на свет.

А потом я умер, как и все, кто был в здании и на улице. Мы взялись за руки, все- милиционеры, террористы, и мы - заложники, и пошли по зеленым улицам. Мы шли долго, мы смеялись. Все дома вокруг нас расплавились, стали землей. И в небо взметнулись огромные сосны, и птицы стали петь нам прекрасные песни. И я подумал, что это рай. Но это было не так.

01.08.2004



проголосовавшие

Для добавления камента зарегистрируйтесь!

комментарии к тексту:

Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Братья с лорца

лимерики
Апология пизды
Удмурдский эпос о батыре Елдетее
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.034231 секунд