Литература

День

Глядя на гранённый стакан, засиженный маленькими оранжевыми мухами, я вырисовывал модель Гребенщиковского бурлака, опираясь на дрожащий голос, выплывающий из динамиков. Бурлак представлял собой неопределённого возраста, бородатого мужика, в красной, потной рубахе, перепоясанной засаленным поясом, и глядящего в небеса ясными, не выражающими ничего, кроме кокаинового счастья глазными яблоками. Справа закипала кофеварка, звук которой походил на приближение поезда. Сигарет не было, а из этого следовало, что нужно надеть маску общественного согласия, и спуститься этажом ниже к Серёже.
Серёжа Контрабасов, являлся типичным представителем среднестатистической единицы, без права на какое либо крохотное просветление, и по всей видимости воспринимал этот мир как само собой разумеющееся, даже не пытаясь задаться вопросом о смысле существования. Он обладал полным набором архетипов сознания, свойственных такой единице человечества. Служба в армии, работа, и жена. Всё остальное, можно было, не напрягаясь, додумать за него, и быть вполне уверенным, что так оно и произойдёт. По всей видимости, в данный момент его совершенно не интересовало его будущее, так как он, занимался чем-то таким, что выходило за рамки понимания. На полу был расстелен большой полиэтиленовый пакет, на котором горкой лежал слой бурой земли. Серёжа разглаживал её руками с маниакальной улыбкой на лице (видимо остаточные, невротические реакции, после прохождения службы в Чечне). Услышав, как я вошёл, он сказал, не то мне, не то сам себе:
- Вот она земля матушка, совсем от неё отстранились, поближе надо быть к ней.
Сказанное произвело на меня ужасное впечатление, смешанное с безысходным чувством неминуемости смерти и попаданием в эту самую землю. Я даже испугался, глядя на него. Мне показалось, что он сошёл с ума. Комья земли сыпались с его пальцев, пока он колдовал над ней, и на миг, я увидел его разложившийся труп в земле. Моё сознание вот-вот готово было упасть в бездну этого понимания, понимания сущности биологической жизни, которая с каждой секундой приближала к полному разложению материального тела. Я увидел перед собой волны распада и сотворения, что-то разлагалось, давая материю создаваемому, которое, в свою очередь разбухало и ссыхалось в прах, и так на все четыре стороны этого моря хаоса. И самое страшное заключалось в том, что существовали только эти четыре стороны, некое подобие религиозного креста, и вырваться из этого невозможно, так как нет, и не может быть пятой стороны. Два перекрёстных начала, решёткой заслонившие всё вокруг. Сансара, растянувшаяся в бесконечность, в градиенте которой и есть иллюзия бытия. И даже спасительное небытиё не могло разрушить этот морок времени и пространства, так как не существует такого существования, которое осознаёт небытиё, потому что даже сознание, это всего лишь набор материальных образов.
- Что хотел? – втянул меня обратно из пропасти голос Серёжи.
- Дай сигарету – налету вспомнил я причину моего появления здесь.
- Возьми на столе.
- А что это? – поинтересовался я, указывая на земляную россыпь.
- Цветок буду новый сажать – как не в чём не бывало, заключил он.
Поднявшись наверх, покурив, и допив чай, я решил заняться изготовлением рун для гадания. Двадцать пять фанерных квадратиков, ждали обработки наждачной бумагой на складе, заваленном старыми айтишными корпусами, вскрытыми мониторами, клюшками, проводами и инструментом. Когда была произведена шлифовка трёх рун, в помещение склада вошёл водитель уазика нашего участка Кривой Володя.
- Привет. – Прогнусил он.
- Привет. – Без интереса ответил я.
- У тебя есть сверло на шесть?
Я молча достал из ящика коробочку, и протянул ему.
- Сам ищи, я в свёрлах не разбираюсь.
- Ой, деловой какой! Только в компьютерах, да? – с иронией спросил Кривой. Слово «компьютер» он проговорил с полной транскрипцией, выделяя буквы «Мягкий знак» и «Ю», что говорило о полной дезориентации его ума, в этой области науки.
- Что делаешь? – продолжал доставать меня водитель.
Секунду я поразмышлял, как ответить ему на этот стандартный вопрос, задаваемый всеми без исключения, не ради того, что им действительно это интересно, а с целью просто что-то сказать, когда сказать совершенно нечего. Не найдя ничего лучшего, я сказал правду:
- Руны.
- Это в машину? Под динамики подставки? – недоумевал он
- Нет. Это магические руны.
- Ой, делать тебе нечего – смеясь прокричал Кривой, и взяв сверло выбежал за дверь.
Мне стало не по себе от этого тупого дурачка, у которого в голове кроме машин, ничего не существовало. Возникало такое ощущение, что всё его мировоззрение опиралось на один огромный механизм или поршневую систему, ради которой, совершенствовалась цепь эволюции, взрывались сверх новые звёзды, и всё происходящее в цивилизации, было лишь маслом, омывающим шестерни и коленчатые валы сверх - машины, главенствующей над бытиём. Ещё я представил такую ситуацию, от которой мне стало откровенно смешно.
Я захожу на склад, и вижу Кривого, что-то начищающего напильником. «Что делаешь? Руны?» - спрашиваю я. «Подставки под динамики в машину» - поколебавшись, говорит он. «Ой, делать тебе нечего» - смеюсь я, и ухожу.
Спустя пол часа, я решил поиграть в «Кармагеддон». Эта жестокая, кровавая игра вдохновляла и расслабляла меня, так как я понимал, что всё вокруг, кровь, трупы, разбитые автомобили, всего лишь шестнадцатеричные комбинации символов, принявшие форму, которую велит им принять описание, в таком же символьном виде. Например зелёная коробка, в которой попадаются так называемые «Бонусы», вовсе не коробка, а набор геометрических характеристик, количество и длинна прямых (которые тоже, просто определённый код), «натянутая» текстура, состоящая из точек определённого цвета в числовом представлении, угол камеры и расположения источника света, «осветляющего» «цвета» в определённом «месте», в зависимости от «расположения» «камеры». Но на самом деле всё даже не так. Ни каких мест, ни каких цветов, ни каких источников света, а тем более камер, просто не существует, не существует даже чисел, есть только заряд и его отсутствие, каскадом проносящийся (или не проносящийся) с бешеной частотой сквозь процессор и обратно. Если пойти ещё дальше, то окажется, что нет даже самого процессора, заряженных частиц, и того, который думает, что он играет в «Кармагеддон», которого тоже нет. А есть только единая материя, из которой принимается форма процессора, компьютера, и того, кто смотрит в этот компьютер. И весь вселенский разум подобен одному человеку, а человек подобен импульсу, пущенному из манипулятора, на порт ввода, который проносится за наносекунду (даже не проносится, а каскадом передаёт эстафету другому, отдавая всего себя, для заряда последующего триггера) через память, процессор, провода, и умирает в транзисторе жидко кристаллического монитора, излучая в одном единственном пикселе, температуру, которая является определённым цветом. А заряд, за свой короткий путь, считал, что судьба в его руках, и он сам делает то, что считает нужным. Но рельсы его жизни, проложены по проводам, и сойти с пути нет никакой возможности. Пока он «думал», что «жил», он просто переносил свою энергию в передний освобождённый участок, так как сзади, за ним спешил следующий заряд, и остановиться не было никакой возможности. Но если бы он понял, что он и есть эта энергия, которая заряжает триггеры и транзисторы…
- Витя не звонил – оборвал ход моих мыслей, внезапно появившийся Анатолий Штруднов.
- Чёртотдаев? – спросил я.
- Да – набирая номер на трубке, сказал он.
- Нет, не звонил.
- Алло. Витя? Не занят? Я насчёт «ССУ666», им форма нужна, и счета-фактуры…
Он углубился в малосодержательный разговор с трубкой «SoftEast», а я тем временем проезжал по коричневому доберману, на кроваво-красном «Орле».

Вечер

Глядя через окно на огненные облака, тронутые закатом, я докуривал сигарету, и размышлял о душе, подобной капле росы. Мой взгляд упал на высокую, мужеподобную женщину. Джинсы, кожаный пиджак и тугой конский хвост, создавали впечатление чего-то конкретного и непреклонного, а банка алкогольного коктейля в руке и сигарета во рту, напротив, чего-то разбросанного и неустроенного. К тому же, свободной рукой, она качала коляску с находящимся в ней источником плача, эхом разрывающего вечернюю улицу, а под её ногами, копошился ещё один ребёнок, постарше, которого женщина периодически попинывала тупым носом своего туфля на платформе. К ней подошёл пухленький мужчина, по-видимому, муж. Судя по раздражённым жестам женщины, муж в чём-то провинился, и что-то жалобно объяснял. Другая мизансцена, происходила неподалёку от тротуара. Участников было двое. Один - молодой крепыш, в спортивном костюме, по всей видимости, преуспевающий в делах; другой – типичный рудимент постсоветской эпохи, в поношенных джинсах, пьяный, небритый и старый. Рудимент что-то с пьяным остервенением объяснял крепышу, а тот, в свою очередь, всем своим поведением давал понять, что ему это совершенно не интересно, и вообще ему некогда выслушивать пьяные лечки, но с достоинством держался, по-видимому, из уважения, возможно даже, потому, что алкоголик являлся знакомым его отца. Самое интересное в происходящем было то, что такую картину я наблюдал уже не раз, и в каждом таком случае, молодой усердно кивал и поддакивал, смотря куда-то в даль, и думая, по всей видимости о своём (машина, деньги, шмотки). Я затушил сигарету в чёрной, блестящей пепельнице, и пошёл в комнату.

Утро

Чернота начала рушиться, подобно мокрому песку на склоне. Я начал различать в ней вкрапления мыслей. Я почувствовал, что, какая-то необъяснимая стихия сдвинулась с места, и пошла на взлёт. Снова стало темно. Пропало то, что воспринимает темноту. Пропало то, что осознаёт, что не воспринимает темноту. Пропало то, что знает, что не осознаёт не воспринимаемую темноту. Пустота. Вдруг из неоткуда, пришло осознание присутствия, непонятно кого. Непонятно было и то, кто осознавал это. Затем мысли начали порождать Броуновское движение, и из этого хаоса пришло понимание моего Я. Оно тут же сменилось пониманием формы, потом пониманием пространства, времени, сухости в ротовой полости, и самое главное, то, что я опаздывал на работу. Я проснулся. Загрузка прошла успешно. Сервисы и драйвера всех чувств, встали на свои места, правда, глаза ещё не успели откалиброваться. Затем резкое ободрение сменилось частичным псевдозасыпанием, что давало возможность проделать все требуемые, утренние операции без задействования оперативной памяти и ума. Глаза воспринимали только слайд шоу происходящего, в случайном порядке фиксируя картинки действительности. Кнопка чайника. Носок. Зубная паста (проекция ничего не говорила о марке, но по вкусу угадывался «Жемчуг»). Чайник. Окно. Куртка. Окно. Рубашка. Часы. Дверь. Дорога. Лист формата А4, с набранным текстом. Я на работе, пора проснуться.
Я снова посмотрел на документ, который мне предстояло набрать.
…Далее пользователь выбирает время усреднения, в течение которого будет производиться измерение расхода. По истечении указанного времени, на дисплее будет отражён текущий расход и требуемый – с допуском. Если значение текущего расхода попадает в допуск требуемого, то программа предлагает завершить установку расхода и начать…
Думать совершенно не хотелось, и смысл написанного ускользал каплей по стеклу ума. Было ясно одно – что слово «расход» встречается в документе в огромных количествах, и поэтому проще написать макрос, для автоматической вставки этого слова. И почему инструкции пишут на таком сугубо формальном языке? Ведь человек проще воспринимает объяснения на простом, разговорном языке, и все это знают. Но всё равно, с серьёзными лицами пишут эти инструкции, а другие, так же серьёзно их изучают. Явный пример Коллективного Бессознательного. Если представить что миллионы человек, в данный момент, так же как я набирают текст какой либо инструкции, то окажется, что некоторое количество данных людей, думает то же самое. Если пойти дальше, то людей набирающих такую же инструкцию, на таком же компьютере, будет намного меньше. А уж людей, набирающих инструкцию, пьющих чай из граненого стакана и слушающих композицию БГ «Сны о чём то большем» вообще единицы, из которых только я один, за всем этим действием ломаю испорченную дискету. Хотя по теории вероятностей, возможно, что найдется, кто ни будь ещё на Земле, кто делал бы то же самое, в данный отрезок времени. Но на самом деле, в едином сознании, которым является всё во вселенной, не может быть кого-то. Все люди это сейчас и делают, а именно набирают инструкцию, пьют чай, и ломают дискету, просто не знают этого, а знаю это только я, так как я сфокусировал своё внимание на этом. Все мы просто осколки единой, бесконечной мозаики, название которой Вселенная. И все мы делаем одно и то же, подобно мячам в коробке, хаотично отталкивающимся друг от друга, и создавая иллюзию движения. Если посмотреть на действие отдельно взятого мяча, то выяснится, что его привёл в движение другой мяч, а он в свою очередь, передаёт энергию соседнему. Это как тротуар из кирпичиков, каждый кирпичик, служит опорой другому, и вся эта взаимосвязь и является формой тротуара. Так же можно проследить этот феномен связи, в бушующей, под действием паники, толпе. Люди давят друг друга не по своей воле, а потому что на них напирают другие люди. Никто не хочет этого, но никто и не может остановиться. Вопрос. А чья жестокая воля руководит этим хаосом? Коллективное Бессознательное – вот ответ. Так же и вся жизнь цивилизации основана на этом факторе. Я работаю в пекарне, для того, что бы заработать деньги, купить приготовленный мной хлеб и поесть, для того, что бы появились силы работать дальше в пекарне. Не работать? Задавит общество. А для чего вся эта работа? Ведь смысл любого производства заключён в еде и в продолжении рода человеческого. Да, и ещё в обороне. Это является вершиной иерархии любого государства. Все работают ради оружия, что бы затем уничтожить им же себя. А вырваться из этого заключения нет шансов ни у кого, ведь каким бы отшельником не был бы человек, всё равно он раб своего тела, в котором главенствующий желудок требует топлива, для работы всего организма в целом, ради добывания нового топлива. Топливо ради топлива.
Пошарив в стопке бумаг, я обнаружил свежий выпуск производственной газеты. Анатолий, с трогательной, патриотической регулярностью, доставал такую газету каждый месяц, и, не читая, слаживал в стопку. Как правило, содержание такого рода прессы, не обладало широкой информативностью, и все статьи были, похожи одна на другую. Это, наверное, отголоски светлого коммунистического прошлого, безвозвратно обрушившегося само в себя. Чисто машинально, я начал читать.
…Я стал свидетелем того, что в ООО «Тюментрансцендентгаз» очень серьёзно подходят к решению имеющихся технических проблем. Все они рассматриваются с перспективным решением, с учётом факторов эффективности, надёжности и безопасности производства, - говорит ведущий инженер производственного отдела ДКС и СОГ «Уренокалпром» А.И. Горшков…
На столе зазвонил телефон.
- Алло – нервно отозвался я.
На том конце молчали, лишь где-то в телефонной дали, слышался монотонный разговор. Видимо звонящий, не успев договорить, набрал номер. Я терпеливо ждал.
- Да. Два счёта-фактуры и проводим. Проводим. Ну, я же сказал на август перекинуть. Что? Да какой там. Да, раскидываем по участкам и перекидываем на август. И смету не забудь подготовить, – голос начал приближаться. – С понедельника передадим. Алло. Анатолий?
- Нет. Вадик.
- А Анатолий далеко?
- Уехал по делам.
- А ну ладно тогда, – голос отдалился – Забирай бумаги, и чтоб к понедельнику всё было… - я положил трубку.
Почему-то захотелось кофе. Включив кофеварку, я достал сигарету и закурил её.
В сфере моей видимости появилось маленькое чёрное радио «Соната».
- Да, давно я его не слушал – сказал я сам себе.
Странная вещь ностальгия. Вроде бы ничего такого не происходит, ничего не радует, но стоит лишь времени немного пройти, и начинаешь с замиранием сердца вспоминать неприглядные некогда события, вот как, например это радио, которое слушал прошлым летом. Вспоминаешь мелкие нюансы того времени. Диван стоял в другом месте. Два шкафа, закрывали его от входивших в кабинет, создавая подобие условной комнаты отдыха. И, конечно же, радио, игравшее сутки напролёт «Европу +», и иногда «Маяк», звуки которого улетали в голубое и бескрайнее летнее небо. Вот и сейчас оно стоит на том же месте, среди папок с мёртвой документацией, и смотрит своим глазом-динамиком в унылое, осеннее окно. Я нажал красную кнопку.
Черника-Форте, витамины для ваших глаз. Только Черника-Форте снимает усталость с глаз, развивает дальнозоркость и тонизирует…
Я нажал кнопку ещё раз. Слушать этот бред, не было никакого желания. После рекламы средств от болячек, пошёл бы радио цикл типа «Сам себе доктор», далее новости, формирующие и укрепляющие в сознании несовершенство этого мира, ну а затем, наверное, передача про огород.

Снова день

Срочно надо было прогуляться, и я, под видом какого-то дела, взял пару бумаг, и решил сходить в контору. И дело действительно появилось – отдать договор на коммунальные услуги техникам. Выходя из здания, я заметил кучки людей, что-то остервенело объясняющих друг другу. Кто-то бегал, кто-то смотрел на какие-то приборы. Суета. Женя Ископаемов, находящийся в отпуске, по всей видимости, думал, что без его рационализаторского характера, никто не может обойтись, и поэтому бегал, с деловитым видом, в кожаном пиджаке и очках. Ему и с отпуском то, не повезло. Повёз жену избавляться от избытка веса в какой-то санаторий под Челябинском, ну и за компанию решил оздоровиться тоже. Как только они попали в номер, их закрыли на ключ, и не выпускали три недели, с целью не искушаться на продукты питания и дурманящие напитки в местных ларьках. Окна были все зарешечены, а литературу выдавали исключительно религиозную. Посмотрев ещё с минуту на Женю, и не найдя в его действиях никакого осмысленного контекста (он выходил из одной двери, подолгу смотрел куда-то, затем разворачивался, пробегал в другой конец здания, и выходил из противоположной двери, так же, смотря куда-то в даль, серьёзными и сурово-профессиональными глазами) я тронулся в путь, доставая sd-плейер. Откуда-то появился Равиль, протягивая натруженную руку для рукопожатия. Я протянул ему в ответ свою, разматывая узлы наушников, слежавшихся в кармане. Традиция мужского рукопожатия, мне совершенно не нравилась, напоминая что-то грубое и мужикастое (так же не нравились мне женские обмены поцелуями при встрече, в этом было что-то лесбийское), но согласие с обществом, требовало каждый раз переступать через себя, и отдавать каплю своей энергии, чужой руке, получая в замен, несколько другого рода энергию, в которой резус-фактор, не всегда совпадал с моим.
- Что это у тебя? – спросил Равиль, указывая на плеер.
- Мп3 плеер – ответил я, понимая, что это мало о чём говорит ему.
- Приёмник?
- Нет
- А у меня пацан приёмник такой купил – с комичным достоинством сказал он.
Меня удивила наивная глубина не знания этого человека. Он считал, что приёмник намного круче плеера на sd-карте, который понимает три формата звуковых файлов, имеет четыре пресета эквалайзеров, включая x-bass, и выводит на дисплей теги песен. Но это и хорошо, по крайней мере, для него, ведь известно, чем меньше сфера охватываемого знания, тем больше само знание, а когда слишком много знаешь, то открывается всё больше и больше горизонтов неведомого.

Выйдя на дорогу, я как обычно, впустил в своё сознание спешащих куда-то людей, автомобили и осеннюю грязь. Мимо проехал поп на велосипеде, внеся в трагическую индустрию города, что-то простое и необычное. Пробежали два спортсмена. Странно, но факт – спортсмены появлялись всегда не в подходящее вроде бы для них время. То в полночь, на пустынной дороге, то, вот как сейчас, в оживлённый будний день, когда по общему стадному соглашению, все как бы должны работать.
- Ну и хуй на них – подумал я.
- Этот город – это Вавилон. Мы живём – это Вавилон. Я слышу голоса, они поют для меня, хотя вокруг нас Вавилон…- заглушил малоприятный, уличный шум БГ.

- Да Катя, надевай пальтишко, на улице прохладно. Покушай. Там в холодильнике супчик свежий. Да что ты говоришь…
Уже пять минут я стоял в кабинете техников, держа в руке договор. Женщина, давая инструкции дочке по телефону, мимикой давала понять, что она сейчас закончит.
- Ну ладно, пока детка, – она положила трубку – что вы хотели?
- Договор возьмите, - протянул я лист с отпечатанным текстом.
- А, - сосредоточенно смотря на документ, сказала женщина, - хорошо. Всё.
- До свидания.


Ночь

Мне срочно нужно было найти информацию в Интернете, о каком-то художнике импрессионисте. Я углубился в просеивание ссылок, выданных поисковой машиной, но ничего не находил. На душе была горечь воспоминания о недавней ссоре. Но с кем? Сзади кто-то схватил меня за футболку, и, обернувшись, я идентифицировал маленькую девочку, в белом платье и с потрёпанным плюшевым медведем, который, от чего то походил на автопортрет Леонардо Да Винчи.
- Что? – спросил я.
- Я потерялась - сказала она, сопровождая ответ жалобным взглядом голубых глаз.
- Где ты живёшь? - услышал я свой голос.
- На Гагарина - ответила девочка
- Ну, пошли.
Девочка взяла меня за руку, и я, почувствовал некоторое неудобство, так как вокруг нас шли злые озабоченные чем-то люди, и неизвестно, что они могли бы подумать.
Мы шли под навесом высотных домов; проходили под бетонными мостами; поднимались в гору, то спускались с неё. Девочка что-то рассказывала про маму и про своего мишку, но я не придавал этому значения. Как-то незаметно, мы оказались на пустынном речном пляже. Идти стало тяжело, так как под ногами был жёлтый, сухой песок, и мы, дойдя до моста, который вёл на другой берег, остановились. На другой стороне реки стояла не то избушка, не то сарай - невозможно было определить, из-за безнадёжной обветшалости строения, и густого белого тумана. Кто-то вышел из избушки-сарая, и направился через мост к нам. «Кто-то», оказался пожилой женщиной, в ободранной, и серой, от грязи фуфайке, дырявых болотниках, и причёской формата Анжелы Дэвис. Она подошла к нам почти вплотную, от чего у меня спёрло дыхание, и на распев проговорила:
- День добрый. Вы, как я вижу, хотите перейти через реку?
- Здравствуйте. Да хотим - ответил я.
- Девочка останется здесь, а ты пойдёшь со мной - отрезала старуха.
- Хорошо. - Сказал я. Затем повернулся к девочке, и посмотрел в ее грустные глаза:— подождешь, ладно?
- Ладно - ответила она, едва сдерживая плач.
Я двинулся за растворяющейся в тумане фигурой женщины. Спустя несколько минут, мы оказались перед развалинами сарая. То, что это был именно сарай, я определил по выцветшей и облупленной табличке над дверью. На некогда красном фоне, под трафарет, было отпечатано «ОВОЩЕХРАНИЛИЩЕ». Женщина постучала узловатым кулаком в трухлявое дерево двери, и сразу же после этого послышались торопливые чавкающие шаги, которые издаются исключительно мокрыми болотниками. Дверь, скрипнув, открылась, и из утробы овощехранилища повеяло зловонием гнилого картофеля. Открывающая дверь женщина, практически не отличалась от той, которая меня привела сюда, только причёска её была скрыта под круглой пыльной шляпой. Она, улыбаясь, предложила войти. Мне предложили сесть на старый стул, какие обычно стоят в старых конторах (тонкие полированные составляющие, жёсткое, оббитое подобием мешковины с изображёнными на ней узорами, седалище, и неизменно выломанная планка из спинки).
На столе стояли трёхлитровые банки, с неопределённым содержимым, старые весы с погнутой красной стрелкой, и покоилась целая гора проросшего картофеля. Одна из старух схватила картофелину, и отправила в рот. Комнату заполнил звук пережёвываемого корнеплода, судя по некоторым скрипящим эффектам, овощ был в песке. Дожевав и проглотив, бабка подала голос:
- Мы, таких как ты любим. Короче ты закатываешь глаза, и мы вас пропускаем.
- Куда пропускаете? - недоумённо спросил я.
- Как куда?' - женщина улыбнулась, обнажив мелкие ряды гнилых зубов. На некоторых из них налипла картофельная кожура - Через реку.
- Смотри - толкнула меня в бок другая старуха, указывая на картофельную гору.
Она взяла четыре мелких картофелины, и попарно поставила друг напротив -друга. Затем между ними положила промасленную линейку, так, что конструкция стала напоминать собачью кость.
- Это, - она указала на своё творение - упрощённая карта моста. Слева вы, справа мы. И если ты не закатишь свои глаза, - она подняла картофелину, которая по её раскладу, символизировала меня (или девочку, странно, но я так и не спросил, как её зовут), и поднесла к своему рту.
- Зачем я должен закатывать глаза? - спросил я, начиная нервничать.
- А вот за чем.
Женщина встала, и подошла к какому-то шкафу. Она достала ключ из кармана фуфайки, и вставила его в замок, причём проделала все это с бесстыдным сладострастием, отображённым на лице. В недрах шкафа послышалось спертое рычание.
Я повернулся, и посмотрел на девочку. Она превратилась в жука.



Воспоминание

Выйдя на улицу, я обнаружил очевидную истину, что пришла зима. Об этом кричал грязный снег, выпавший, по-видимому, ночью. В связи с этой метеорологической аномалией, на меня нахлынула волна специфических воспоминаний, связанных с давно минувшим днём, во время которого я употребил огромное количество вещества, растительного происхождения, содержащего в себе канабиол.
День подходил к концу, и я, двигался в густеющих сумерках, по скрипящему, первому снегу. Крыши пятиэтажек, обросли белым мхом, из которого, как кресты на могилах, торчали индивидуальные, телевизионные антенны. А пар, валивший из вентиляции, дополнял адскую картину простого, среднестатистического существования. Мысли наползали друг на друга, пережёвывали и рождали новые и новые геометрические фигуры, в индустрии сознания. Но как ни странно, всё это, казалось очень красивым, и счастье сотрясало, электрическими импульсами мой расслабленный организм. Сухость во рту была скорее негой, чем неудобством. Очевидный перекур… Перекур на лицо… или как правильнее сказать? А правильнее или правильней. Мои мысли – мои скакуны разбегались во все возможные и невозможные стороны, и попытка вспомнить, о чём я начинал думать минуту назад, что бы понять, что привело меня к мысли, о которой я в данный момент думаю, заканчивалась началом новой, переворотной мысли. Иногда бывало страшновато. Пройдет, какой ни будь человек мимо, а в голове выкристаллизовывается молоток.
А как правильно? Правильней или правильнее? Сколько времени? Но я только что смотрел на часы. А, у меня нет сейчас часов. А где же я видел часы. Что это? На улице мороз, а он сидит в машине на пассажирском сиденье. Странно. И машина вроде не работает. Или работает? Так что я слышу. Где-то работает телевизор. А машина - нет. И из выхлопной трубы ничего не выходит. А может он умер, ну замёрз? Не могу же я пройти мимо умершего человека, не помочь ему. Или как правильно сказать? Не помогав ему. И вообще я что, говорю вслух? А какая разница, если он всё равно труп, чем я ему помогу? Вызвать скорую. А какой у неё номер? Так, ноль один это, по-моему, горгаз. Или нет, милиция. Свят свят свят. Ноль два – пожарник, или нет, по-моему, скорая. Стоп, у меня же нет телефона. И вообще, у меня думка началась. Пусть сидит себе там, а то начну спасать его, а он мне пиздюлей ещё навешает. Ого, как я реально представил как он меня пиздит, прям визуальная дифракция, какая то. Курить. В каком кармане сигарет?. Вот странно, вроде здесь лежали. А почему я одной рукой… А, они в руке. Где зажигалка? Блин у кого бы подкурить? О. Мужик идёт. Тихо. Не, у него не буду подкуривать. Почему? Да потому что он с пакетом. Ну и что? А то. Ты знаешь, что у него в пакете? Я вот тоже не знаю. Блин с кем это я. А что же у него действительно в пакете. Странно. Вот идёт простой мужик. А быть может он барыга. И в пакете у него, ни что иное, как пятикилограммовый кусок плана. А может это отрубленная рука? А зачем он её отрубил? А может это просто пузырь водки и палка колбасы, и он идёт бухать? Или там находится молоток, которым он через пол часа будет заколачивать гвоздь в податливую древесину. Всё равно он уже давно прошёл. А я так и не подкурил. О, что это валяется в снегу. Коробок спичек! Вот клёво, спасибо господи. Блин нагибаться стрёмно. Вдруг за мной наблюдают? Или вдруг снайпер где то на крыше сидит. А если менты? А уменя в кармане косяк. Да какого хуя менты будут за мной наблюдать? Что это за гон такой? Нагнулся и поднял. Делов то. Блин меня спалили. Вот лажа то. Подумают ещё бомж какой-то, бычки собирает. А в принципе это просто семейная пара, и им похуй на меня. А с другой стороны, вот прийдут они сейчас домой, и будут меня обсуждать за ужином. Все кости мне перемоют сволочи этакие. Не, не бери в голову. Блин, спичка горелая. Фу, и бычок ещё. Меня сейчас вырвет. Зайти в подъезд. А куда это я иду? И самое главное откуда. Мужик с пакетом. Труп в машине. Одинокая коляска. Спортсмен в петушке. А что было до спортсмена. А ну да, курили, где-то в лесу. Нет не в лесу. А, там просто фотообои были. Ну да точно. Вот же блин глюкануло. Что я делаю в этом подъезде? Ой, блевотина, какая. Фу. Вырвет сейчас. Да нет, не вырвет. Сушняк не пропустит. Всё к ебеням склеило. А я что, уже домой пришёл? Да нет, не мой подъезд. Что это у меня во рту? Сигарета. Блин прилипла. Пол губы чуть не оторвал. А, надо стрельнуть огня. Неужели я решил по квартирам звонить, что бы подкурить? Да нет, это уж чересчур. Кто-то спускается. Тихо. Кто это может быть? Мужчина в очках, в шапке и с сигаретой. Ой, он, что гавкать умеет? Нет же, это собака. Видимо маленькая, судя по лаю. Это бабка с собакой. А как у неё спросить подкурить? Бабушка или женщина? Или может просто - извините, не дадите подкурить? Какой нахуй подкурить. Это же бабка. А бабки не курят. Или курят? В любом случае, это не выход из положения. Прочь из подъезда. На свежий воздух. Ой, дочиркался зажигалкой, карман пропалил. Сейчас вонять будет… Зато руке как тепло… Блин. Как же все-таки прекрасно вокруг. Всё подсказывает нам, о непостоянстве бытия. Вчера всё было серым, а сегодня всё белое белое. А ведь я сделан из всего этого. Я и есть этот мир. А он и есть я. Как же я счастлив. И почему все вокруг этого не замечают? Я курю? Но у кого я подкурил? Боже я так углубился в мысли, что и не заметил, как моё тело у кого-то подкурило. Трое стоят. Один с бутылкой пива. Меня увидали. Тихо. Если будут что-то спрашивать – прикинуться глухонемым. Странно они как-то стоят. У всех одна рука в кармане. Сейчас пройду мимо них, а они из карманов петарды мне под ноги набросают. И убегут. Вот сейчас бабахнет! Что это я? Блин, вот накрыло. Сейчас крыша протечёт. Что он на меня так смотрит? Блин, может я ботинки забыл одеть? Да нет, в ботинках. Прошёл. О чём это они разговаривали? Какая-то колёсная база. Какой-то клиренс. Какие-то форсунки. Странно. Через кусты идти опять. Ой, туда я не пойду. Вдруг там собаки бешенные. Поздно. Сейчас как прыгнет на меня, и горло перегрызёт сука. А собака Баскервилей светится интересно? Мне говорят, ты сошла с ума, а я говорю, разберусь сама… Что это? Кто-то стучит. О, гаражи пошли. Но кто же это стучит так поздно? Может, в каком-то гараже машину делают? Дверь открыта. И свет горит. Странно. А вдруг там мертвеца разделывают. Убили и избавляются от него. Стук стих. Шаги. Блин как страшно. Дед, какой страшный, и с топором. Господи помилуй. Как же страшно. Дверь закрыл и опять начал стучать. Куда я иду? Я же четыре года назад переехал отсюда. Чёрт, обратно переться. Курить. А у меня зажигалки нет. Погоди. Нашёл! И деньги какие-то. Блин. А ведь деньги – это просто бумага. Но на что-то же они опираются? Ведь можно напечатать столько денег, что ими можно было бы покрыть всю планету в десять слоёв. Но не так всё просто. Существует некая денежная сущность, можно даже сказать организм. Он всегда полон. Ничто из него не выходит. Ничто его не пополняет. Все происходит внутри него. Круговорот себя в себе. И он всегда ценен. И информация имеет такую же сущность. Она всегда доступна. Ведь закон сохранения энергии всегда существовал. И знал сам о себе. Но когда кто-то его доказал, он стал общеизвестным. Думка пошла. Отпускает. А вот и дом. А код на двери, какой? Забыл. Лестница, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, ступенька, во воткнул. Дверь. Так, тихо вытащить ключ и провернуть его в замке. Раздеться. Убрать кроссовки. Включить компьютер. Дождаться загрузки. Включить музыку. Боже, опять в тепле растащило. А жара то какая. Так, Prodigy, Enigma, Era, чёто всё в лом. Пот с головы течёт. Бля. Я шапку забыл снять…



Медиа - видение

За белым, ровным заборчиком, фасад двухэтажного частного дома. Каменная тропинка, словно черта, разделившая два полушария газона, засаженного канадской травой, и поливаемого из двух крутящихся поливочным приспособлений, ведёт к великолепному крыльцу, с трогательно оставленным рождественским венком на двери. Звуки соседской газонокосилки, приглушаются за тяжёлой дверью… Вешалка усыпана бейсболками; в столовой на столе дымится кем-то оставленная индейка; на холодильнике хаос содержащий липкие записки, Полароидные фотографии и россыпь магнитиков… Полосато-звёздный флажок воткнут в вазу с хризантемами. Американские архетипы просто кишели в телевизионном приёмнике. С начала художественной ленты прошло всего пару минут, а в сознании уже бушевал ураган ненависти к этому народу. Не хватало только пунша и Джорджа Буша, Окэээй, Ееас, Уаууу! Я просто сидел и курил, а телевизор включил ещё с утра коллега. Я всего лишь невольно, даже незаметно для себя, сфокусировал своё сознание на происходящим за кинескопом, и в туже минуту происходящее сфокусировалось на мне и захватило власть над моим умом. Какая же всё-таки ужасная вещь это телевидение. Какие-то два брата-дегенерата Люмьер показали толпе поезд, и началось… Планету зомбифицировали…
Я выключил этот ужасный аппарат и пошёл к компьютеру.



Когда нечего делать

Делать было нечего. Я сидел за столом, держа в руках футуристическую шариковую ручку, напоминающую супер оружие из кинофильма Люка Бессонна «Пятый Элемент». Ничего не оставалось, как нацелить оружие на белый лист бумаги «Снежинка», и выдать очередью трассированных мыслей. Я взял простреленный лист, словно контрастного человека-мишень на стрельбище, и оценил результаты попадания.
«Ложное эго человека, сказывается во всех его проявлениях и действиях. Если не учитывать тот факт, что они получают материальные тела, под гнётом кармических проявлений, и полностью отождествляют себя, с этим объектом, то можно проследить ещё множество явных признаков забывчивой души. Возьмем, к примеру, одежду. Иногда создаётся такое впечатление, что по улицам города, спешат по своим делам не люди, а комплекты курток, штанов, юбок, шапок и ботинок, собранные случайно в один движущийся субъект. Этот набор одежды, полностью заполняет данного индивидуума, и является, своего рода, идентификатором окружающих его сознаний. По набору одежды, можно узнать человека со спины, издалека, и даже в темноте»
Далее, была изображена жёсткая орально-анальная вакханалия, в которую входили два инопланетянина и неопределённого возраста самка человека.



Будни

Вот уже несколько недель, я занимался оцифровкой старых аналоговых носителей информации. Видеокассеты, с личными записями; пластинки «Аквариума» и инсценировки Сказок (особенно нравилась «Волк и семеро козлят»); аудио кассеты с редким содержимым. Всё это хозяйство имело свойство саморазрушаться, от чего график качества воспроизведения неумолимо стремился в нижнюю отметку. А конвертация волн и синусоид, с плёнки или винила, в нолики и единички, хоть и была делом муторным и долгоиграющим, но зато гарантировала сохранность информации, как минимум на всю оставшуюся жизнь. В связи с этим, рабочий кабинет последние две недели, напоминал студию звукозаписи. Конечно не такого монстра как, например Sony Music, но всё же. На штативе покоилась видеокамера, рядом чёрной плитой, лежал старый видеомагнитофон, а рядом с ним, такой же плитой располагался профессиональный кассетник Technics. В общем, пластинки крутились, сканер сканировал, и тонны аналоговой информации, ежедневно сливались в кластеры жёсткого диска.
Когда пришёл Анатолий (я узнал это по щелчку выключателя, и миганию разогревающихся неоновых ламп, свет он включал постоянно, даже в тех случаях, когда в окно лился яркий дневной свет, так же, он закрывал дверь строго на два ключевых оборота, когда, как мне кажется, хватает и одного, он мне напоминал майора Культяева, из части, где я проходил псевдовоенную псевдослужбу, который поступал так же, закрывая дверь клуба, исключительно на два оборота), я цифровал композицию «Paranoid», от чего мне в голову пришла мысль: о шизофренике вспомнишь, он и появится. Анатолий уселся за стол, и закурил. Выражение его лица, можно было в какой-то степени назвать отрешённым, если бы у него в руках не было изучаемой инструкции какого-то прибора со страшным названием. Зазвонил телефон. Анатолий вздохнул, вложа в выдуваемый воздух из лёгких, небольшой мат, и поднял голубую пластмассу трубки.
- Шленёв. Привет. Нормально, а у тебя? Да ты что? Тойоту? Ну молодца! А ту куда дел? Как? Продавать надо. Я вот компутерами занимаюсь. Куплю, а через месяц продаю. Да? Зачем? А я дочь учиться отправил. В Нижний. Да, имени Лобачевского. Ну, говорят крутой, ценится. А он кто? Начальник или директор? Как какая разница…
На кануне вечером, я читал Бхагават-Гиту. И всё, что я извлёк из неё, относительно материальной скверны, трёх гунн природы, и самсары (аналог сансары), я услышал из Анатолиного диалога с трубкой. Какое спасение души? Какая небесная Юдоль? Какое незамутнённое сознание? Куда важней продать, купить и снова продать, а потом ещё по круче, а душа… Да какая может быть душа, когда институт имени Лобачевского, может быть не самый крутой, а Тойота не у него, а у голубой трубки, и между начальником и директором разница размером с пропасть. Но, по всей видимости, Анатолий даже не задумывается кто же действительно такой тот, на кого надет этот начальник-директор.
Оцифровку видео (цифровал отпуск), прервала небольшая вставка на плёнке, отличная по тематике, которая в данным момент воспроизводилась (снимали по видимому на какой то свадьбе, и случайно перепутали кассеты, но быстро всё исправили). Молодой и упитанный мужчина, в белой сорочке, сидел за столом. Вокруг все разговаривали и смеялись, но их не было в кадре. На фоне стояла полированная «стенка» с посудой и книгами. Мужчина, как мне показалось, был женихом. Он с недовольным выражением лица взял хрустальный бокал для шампанского с чем-то красным (может морс?) в одну руку, а маленькую стопку-мензурку с бесцветной жидкостью (водка?) в другую. В этот момент, кадр заполнила женская рука (не знаю почему, но мне показалось, что это была невеста, а тот факт, что она не была в свадебном наряде, объяснялся тем, что, наверное, это был «третий день») с блюдом, в котором стояла раком жареная курица (с запечённой до блеска корочкой, которая, наверное, ещё и хрустела как сумасшедшая). Блюдо встало на стол, а рука исчезла. Мужчина, выжав воздух из лёгких (то, с каким лицом он это сделал, наводило на мысль, что лёгкие у него очень тяжёлые) куда то в область плечевого сустава, пригубил красной жидкости из бокала, и с выпученными глазами опрокинул в себя содержимое мензурки, запрокидывая при этом голову назад, и чуть не разбивая стекло «стенки» своим теменем. Всё это представление занимало на плёнке секунд семь, но за этот промежуток времени я успел обдумать столько, что хватило бы на небольшой самосвал. Я, представил мужчину и его невесту, сидящими в шкафу «стенки», совершенно голыми, между которыми источала запах бесформенная куча кала, выпорожненная ими за несколько недель их совместной жизни. У мужчины на голове стояла мензурка с водкой, а у женщины, в области высшей чакры покоилась жареная курица, с которой текли тягучие капли раскалённого жира, от чего она не могла даже открыть глаза. В заднем проходе у неё, торчал флакон лака для волос, но от чего то, она его не хотела вытаскивать. В шкафу на этот момент уже имелись телевизор, холодильник, и пластмассовый детский манеж, но куча кала росла, и им требовался новый шкаф, чтобы спрятаться в нём от запаха. И так сидя в шкафу, и мечтая о новом шкафе, они просидели до осени, которая с помощью своего ветра, подхватила их с несколькими жёлтыми обрывками листьев. Две выцветшие фотографии, изображавшие мужчину и женщину, сгнили под гнётом слежавшегося снега, а весной, когда снег растаял, на этом месте не осталось ничего, кроме влажной земли, по которой прошла, оставив свой след, похожий на пацифику без окружности, молодая и полная сил, деревенская курица. Она пару раз клюнула, мигнула тупым жёлтым глазом, и исчезла в старом сарае, в котором уже некому было наблюдать за ней.


Просто праздник какой-то!

Проходя по предпраздничным улицам города, и глядя на строящиеся, как во времена коммунизма - с космической скоростью, обелиски зданий, я сделал следующее умозаключение: Люди, моделируя в своём сознании этот мир, и делая его таким, каким они хотят его видеть (на самом деле, просто подстраиваются под его условия, которые диктуются сопротивлением сознания и разума), панически (на подсознательном уровне, конечно же) боятся забыть про этот мир, со всем его скаталогическим содержимым, и обрести вечное спокойствие. Но им нужна скверна бытия. Они строят, переделывают, копают, ограждают, подсвечивают окружающее себя пространство, что бы, не замкнуться на статической картинке бытия, и не забыть про него. Ведь как легко муравьям расползтись во все стороны от муравейника, и жить в бескрайнем лесу, легко и свободно. Но их общее сознание, спаянное до такой степени, что никакой автоген просветления, не способен разрушить эту конструкцию разумов, называемую СИСТЕМА, заставляет и заставляет таскать мёртвых насекомых, веточки и сосновые иглы, в такое не прочное муравьиное мироздание.
Мои мысли прервал противный автомобильный клаксон, я повернулся и увидел автомобиль «Волга», за рулём которого гримасничал с пеной у рта какой-то дебил в свитере. Я чуть отошёл в сторону, и дебил проехал мимо, обдав меня из заднего прохода автомобиля, тёплым бензиновым выхлопом, от чего стало совсем холодно.
На детской площадке (как в прочем и повсюду) всё было пропитано предстоящим днём города. На фонарных столбах, под напорами осеннего ветра, звенели разноцветные лампочки, и трещали глянцевые треугольные флажки. Жилищно-коммунальные службы докапывали траншеи, с недоделанным водопроводом. Асфальтоукладчики, под гнётом своего барабана, оставляли покоиться мусор, бетонные плиты, и свою несуществующую мечту. Кирпичики слаживались в мозаику тротуаров, по свежепроявлённым каменным лицам которых спешили куда-то люди (такие же, по своей сущности, кирпичики), и вновь и вновь, резиновый поршень молотка, вбивал в очередную ячейку пустоты, безликий кирпич, увеличивая тем самым площадь тротуара. Дома, стоящие в радиусе видимости с центральной автодороги, (должны были посетить знатные гости) облицовывались синим и белым, металлизированным сайдингом, а тот факт, что они обрастали сайдинговой чешуёй только с лицевой стороны, а на остальных частях так и оставалась плесень давно минувших дней, наводил ассоциативную связь с чем-то таким, что вмещается во фразу: «На первый – второй расчитайсь! Налево! Побелить карбидом забор. И чтоб до обеда, полковник с проверкой приезжает!».
Когда я дошёл до ракушки сцены, которую недавно выкрасили в детские, яркие цвета, я заметил на её боку два плаката. На одном были изображены застывшие цыгане с волосатыми грудями (один из них был в красном вечернем платье), сверху жёлтыми буквами было написано «ШТАР». На втором, между мужиков с балалайками, домрами, и трещотками, в непристойной позе стояла и улыбалась баба, похожая на доярку, только вымытая и одетая в национальные одежды, вместо ватника. Надпись гласила: «Народный ансамбль песен и плясок». Именно эти вокально-инструментальные ансамбли и должны были посетить наш город-именинник. Ещё обещали салют над рекой, выступление хоккеистов-ветеранов (один из них, четыре года назад ушёл в Валгаллу, но мэр города Маньяков, по видимому умел вызывать и с того света) в отстроенном к этому дню Ледовом Дворце (на дворец он не тянул, а как минимум на аэропорт), ну и как обычно завезли побольше пива в палатки. Короче говоря, Содом, со своими вакханалиями отдыхает, пока народ будет праздновать день своего города.
Ледовый Дворец, вообще, достоин отдельно взятой книги. Мега-дорогостоящее здание, покрывающее собой огромнейшую территорию, и ухмыляющееся своим футуристическим дизайном, в лица прохожих, сыреющих в двухэтажных «деревяшках», было отстроено мэрией города, в состав которой входили в основном спортсмены и бывшие физкультурники. И вообще, в жизни города, преобладала тенденция спортивности среди начальства. Мой начальник, Груденко Женя, даже однажды сломал на футбольных состязаниях указательный палец, и очень, видимо, этим гордился. Однажды Костя, знакомый электронщик, поведал мне интереснейшую историю разговора с Груденко. Женя хвастал перед ним, что они, со своей командой (куда входили мастера и начальники), уже катались на катке, ещё не отстроенного к тому времени Дворца. На вопрос Кости, «Ну и как?», Груденко, с выражением истинного и неподдельного счастья в глазах прошептал – «Сказка, сказка». Из этого следовало, что он любит спорт всей своей маленькой душой, и расчётливым (но не глубоким) умом. На это указывала огромнейшая сумка, вратарская каска, лягушка с ловушкой (или как она там называется), и профессиональная клюшка, весом с теннисную ракетку. Всё это хранилось на складе, и доставалось во время матчей. И мы решили соединить, каким-нибудь образом Хоккей с его фамилией . Получился у нас «Буренко», симбиоз Павла Буре и Евгения Викторовича Груденко. Перед парадным входом Дворца, застыли два бронзовых хоккеиста. Создавалось впечатление, что скульптор, во время изготовления памятника, пользовался ногами вместо рук. Они замерли в непристойных позах (один был нагнут, а второй напирал на него сзади), из-за этого клюшки, главный атрибут хоккея после шайбы, не сразу идентифицировались умом. На их бульдозероподобный ликах, словно мухи в янтаре, замерли лукаво-оптимистические улыбки. Мы с Константином, обдумали вариант, появления вместо хоккеистов, Евгения, но концепция сразу отпала за отсутствием правильного позиционирования. Женя был вратарём, а сложная фактура сетки ворот, была не под силу рукам скульптора, вернее ногам. Почерк памятника, явно прослеживался и в другом памятнике, находящимся на площади центра культуры и досуга «Камертон» (я бы назвал его «Метроном», в связи с пульсирующими басами, глухо звучащими во время дискотек, если находиться на улице). Танцовщик и танцовщица, остановились в своеобразном па, под ногоподобными руками изваятеля. Поговаривали, что скульптор, лепил танцовщицу с натуры, а именно со своей дочери. Может быть, только ему для этого надо было переспать с инопланетянкой, чтобы родить эту самую дочь.
Я отогнал проваливающиеся сами в себя мысли и достал сигарету. Как раз, в этот момент, я проходил мимо бетономешалки и бетономешальщика, камуфляжная фигура которого чесала за ухом. Какой-то простоволосый мужик, тоже проходя мимо бетонного тандема, улыбнулся камуфляжу. Тот улыбнулся в ответ.
- Работаешь? – спросил простоволосый
- Работаю. – Ответил камуфляж, после чего собеседник отправился дальше.
Невероятно, но факт. Сказав, друг другу два одинаковых слова, с разными окончаниями, они рассказали друг другу о семье, зарплате, футболе, планах на будущее, тещах, детях, и о вчерашних новостях. Судя по их глазам, это было именно так. Ведь работаешь – значит живёшь. Удивительная аналогия со словом «раб». Странно, и почему этого не замечают люди? Я бросил окурок и вошёл в здание.
Костя сидел в медитативной позе, и мечтательно смотрел в окно. Кабинет был завален разобранными микроволновыми печами, телевизорами и телефонами. На стене, висела картина, изображавшая контрастную обнажённую женщину. На столе перед ним, лежала груда метизов, а на персональном компьютере, мигал индикаторами «Аудиограббер». Я вспомнил о бетономешальщике.
- Грабишь? – иронично спросил я.
- Граблю – не растерялся он.
Разговоры с Константином, напоминали мне разговоры Кастанеды с Доном Хуаном. Хуаном, естественно был я. Костя посмотрел на груду болтиков и гаечек перед собой.
- Видишь метиз? –спросил он.
- Вижу.
- Я хочу все его составляющие склеить, и, когда мне кто ни будь, скажет, что, у меня на столе бардак, то я возьму всю эту конструкцию, и повешу на гвоздик.
- Клёво.
Ещё он рассказал что-то про музыкальный центр, в котором плавают рыбки; динамик, над входом в его дверь, который активизировался при прохождении человека, через своеобразный турникет, фотодиодом, и проигрывал вав-файл «Рота подъём!!!», чем, по его словам, должен был пугать входящих; лебёдку в квартире, слив на болванки бразильских телесериалов, и много ещё чего. Я, в свою очередь, поведал ему о нанокомпьютерах, вводящихся с помощью шприца в организм; стиральную машину, с сабвуфером вместо центрифуги, в которой качество стирки определялось жёсткостью музыки; и паровозных автоматов, выдувающих струю опьяняющего дыма, после опускания в его щель пятирублёвой монеты. Такие гонева, мы раздували ещё с Павлом, во время отдавания двухлетнего долга родине. Там был и пластилиновый лабиринт смерти для насекомых, накрытый оргстеклом, для того, что бы наблюдать за бедными мухами, которых на каждом повороте могла ожидать зажигалка, пьезоэлемент, или струйка воды из шприца; и майор, посаженный в полый шар, в котором звучала одна и та же фраза (цитата из «Стража Балтики»), по голове била механическая нога, а к его спине были пришиты сиамские близнецы; и рисование синусоид звуковых волн, по обкурке, мелом на доске.
Далее разговор направился в другое русло.
- Ты знаешь – говорил Костя – почему у Путина на столе, стоит обычный, совковый телефон с механическим номеронабирателем?
- Нет.
- Да потому что, во время ядерного взрыва, вся микросхемная хуета, просто загнётся, под электромагнитными волнами, а эта хуета – он ткнул пальцем в жёлтый телефон с диском наборника – нет.
- Ну тогда надо ему было шахтёрский повесить.
- А у меня был шахтёрский. Я когда на заводе работал в Киргизии, отнёс его в никелировочный цех, так мне его так классно захромировали, прям Терминатор «Т1000» какой-то.
- Нет, надо было Путину сконструировать такой телефон, чтоб он был механический, но на кнопках. – Сказал я гордо – Чтобы кнопки, были различные по длине и крутили диск наборника, который стоял бы вертикально, относительно кнопок. Например, вдавливаешь десятисантиметровый «ноль», а он обратно выпазит, таким образом, совершается десять импульсов. Или хотя бы добавить в телефон, каких ни будь фишек, типа прорезиненной диафрагмы, приятно принимающей размеры пальца, ведь как делали телефон? Брали среднестатистический палец страны, и под него подгоняли размеры дырочек. А если какой ни будь боксёр, с пальцем размером с баклажан решит позвонить. Что тогда? Насадок-переходников конструкторы не предусмотрели. Накладных дисков с увеличенными отверстиями тоже. А диафрагма в самый раз. А если ещё подшипник на каждую цифру поставить – то вообще будет замечательно. Ведь гораздо приятней, когда после набора номера, скажем Нью-Йоркского, палец не натирается.
Я отдышался.
- А ты вдумайся в слово телефон – заговорчески сказак Костя.
- Ну, сокращение, это же очевидно.
- А как его расшифровать?
- Теле. Фон. Даже не знаю.
- Телеграфический фонограф – гордо, выговаривая каждую букву, ответил он.
- А если пойти ещё дальше, – не растерялся я – то телеграфический и фонограф, это тоже сокращения. Ладно мне пора на работу.
- Пока – отворачиваясь к окну заключил Константин.
В таких разговорах, мы могли сконструировать такие механизмы, что, если бы мы жили во времена генеральных секретарей и КПСС, то мы были бы передовыми рационализаторами страны. Я бросил взгляд на зеркало, которое отражало развёрнутый к стене телевизор, с выключенным звуком. На экране открывал и закрывал рот грязный ребёнок. Кадр сменился спящей кошкой, и движение камеры сфокусировало какого-то коренного жителя малочисленных народов в оленьих шкурах. Он начал беззвучно что-то читать с листа бумаги, который находился в его руке. Я, посредством зеркального отражения крутанул ручку громкости. Костя ни как не прореагировал на это. Хант монотонно говорил на национальном языке, меня удивил тот факт, что его никто не переводил за кадром. Камера чуть опустилась, и в кадр попал белый ноутбук, с развёрнутой таблицей Экселя. Это было очень необычно, прямо постмодернизм какой-то.
- Наверно ведёт учёт оленей – сказал я, и вышел в коридор.



Сиеста

Войдя в свой кабинет, я сразу же выключил свет, оставленный Анатолием, и сел на диван. За окном, желтели листья, которые, сгорбившись, созерцала вечно удивлённая голова фонарного столба. Затем всё куда-то исчезло и появилось вновь. Я встал, и колебания эфира, произведённые моим телодвижением, плавно осели на лице. Неожиданно для себя, я понял, что я полностью обнажен.
- Ведь я шёл по улице – сказал я сам себе.
Внутри меня начал растекаться ледяной антифриз. Я всегда боялся выйти из дома, и понять, под недоуменными взглядами прохожих, что я забыл одеться, или мне кажется, что на мне одежда, но на самом деле её нет. И вот это произошло. Я всегда считал это лёгким симптомом шизофрении, которая находилась в материальном разуме каждого человека, в той или иной форме и пропорции, некоторой манией преследования, но это действительно произошло со мной. Моё тело покрылось пупырышками от холода, и почему-то вспомнился камуфляжный раб-бетономешальщик. Я откровенно завидовал его грязной робе. Я побежал к выходу, так как возле него стоял шкаф, в котором могла находиться верхняя одежда. Я открыл его, но вместо тряпья, развешенного на вешалках, я увидел маленькую квадратную комнатку, тускло освещённую матовой лампой. В каждой стене белела пластиковая дверь, с золотым шариком ручки. Я вошёл внутрь. Почему-то сразу же, я прокрутил ручку левой, от меня, двери, и она, с неподходящим для пластика скрипом открылась. Там было пусто. Вторая дверь открылась без скрипа, но там не было пусто. Верней было, если не считать три белых пластиковых двери. Войдя туда, я открыл правую, от меня дверь. Три стены, два угла и потолок с полом, подсвечивались тусклой лампой, прямо на меня смотрела картина, на которой была изображена эта самая комната с картиной. Я подошёл ближе, чтоб разглядеть картину в картине. На ней было изображено то же самое, с удивительной чёткостью прорисованное. И сколько же терпения было у художника, что бы воспроизвести как минимум десять раз, одинаковых, постоянно уменьшающихся сюжетов. В остальных дверях оказалось тоже самое, только в одной из них, на картине была изображена не бесконечность, а штаны и куртка, висящие на вешалке. Я вышел оттуда. Оставалась ещё одна дверь. Открыв её, я окоченел. На меня смотрел голый человек, стоящий на фоне комнаты с тремя белыми дверями. Я моргнул. Он моргнул тоже. Это был, несомненно, я. Это была зеркальная комната. Я повернулся назад, и увидел длинный коридор, перспективно уходящий в темноту, по обе стороны которого равномерным забором удалялись двери.
- Вадим
Я открыл глаза. Передо мной улыбался Контрабасов.
- Спишь опять?
- Сплю – ежась ото сна, ответил я ему.
Я посмотрел на свою грудь и ноги. Они были в одежде.