* * * Серебристые точки на темном пористом асфальте. Снежная крупа. В разрывы облаков виднелась Луна. Ветер в лицо и каждый шаг отдается болью в разбитых коленях. Сани скрипят то по снегу, то омерзительно скрежещут по древнему покрытию. ― Что, Толстый, молчишь. Тяжко? ― Угу. ― То-то и оно, ― под нос пробормотал второй. Он остановился, поправил лямки, достал смятую пачку «Беломора». ― Две осталось. Курить будешь? ― Толстый помотал головой, ― Попозже. ― Ну и хрен с тобой! ― Неожиданно вспыхнул второй. ― Не рычи, Серый! Дойдем ― там покурим, выпьем, девочек пощупаем. Толстый двумя быстрыми уверенными движениями сбил с бороды иней и ускорил шаг. Серый стоял, жадно затягиваясь вонючим табаком, потом растер окурок по асфальту и двинул в след. ― Толстый! Ты б помедленней, а то, как мерин сивый! Впереди показался тусклый огонек и тут же пропал. Снова пробился сквозь снежный муар, и с каждой секундой становился ярче и смелее. Кто-то шел навстречу. Мужчины остановились, отодвинули сани с дороги. Толстый едва гнущимися от усталости руками переместил арбалет из-за спины на брюхо, а Серый достал нож. В такое время свет не сулил ничего хорошего. Несколько человек с фонарями осторожно приближались. Остановившись в нескольких десятках метров, один из них вышел чуть ближе и окликнул. — Ей! Кто такие? — Я — Петро Толстый и друг мой Сидор. В Уэлькаль идем. — А, это ты Петро? — Люди расслабились, кто-то уселся в сугроб, по-доставали термоса с кофе, фляжечки с коньяком и самогоном. — Федька? Ты, какого черта здесь? — Еч-ребята, нет больше Уэлькаля, — едва слышно пробормотал он. — Как нет!? — Сидор выскочил вперед, выпучив глаза. — Вот так нет! Слышал, что в Аградэ было? Аградэ… там ничего не осталось, …а теперь и до нас очередь дошла. — А Сонька, как же Сонька! — Серый рванулся в темноту. — Стой дурак, куда! — его перехватили, повалили на землю и держали, пока не затих. — Вон твоя Сонька, в санях, без сознания она. Из воды достали, наглоталась много. — Сонечка, Соня, — Серый в слезах, как был на карачках, подполз к саням, осторожно развернул сверток, под которым едва угадывалось человеческое тело. Бледно-синее женское лицо, дыхание чуть слышно. Он сидел, рядом теребя рогожу, и повторял непрерывно: Соня, Соня… * * * Неделя пути до Омолона, кто выжил, вспоминали тот кошмар до смерти, но гибель Уэлькаля старались забыть. Серый не отходил от Соньки. Изредка она приходила в сознание, тогда он поил ее бульоном и брусничным отваром, но, несмотря на заботу Сидора, жизнь покидала женщину. Мужчина мрачнел, все чаще срывался, и к нему старались не подходить лишний раз. В Омолоне их, восемь мужчин и три женщины, распределили по домам, из-за войны много пустовало. Вдовы буквально охотились на мужчин и вскоре почти все холостые пришлые жили с бабами, кто какой был люб. Серый поселился у бабки Нюры, он охотился, рыбачил, а бабка присматривала за Сонькой. Теплело. — Сидор Игнатич, зашли бы, как ни будь, а то крыша совсем прохудилась. — Валюха улыбаясь, стояла на крылечке и теребила передник. Уже не молодая, она сохранила в себе свежесть юности, но у себя никого не привечала, жила себе бобылихой, вся деревня посмеивалась, но вот Сидор… — Да некогда мне Валюша, как ни будь другой раз, — и убегал. * * * Сонька умерла спустя две недели. Сидор в тот день напился до чертей. Все пытался поцеловать труп слюнявым ртом, хватался за руки, когда обмывали, его выперли из хаты. В шубе нараспашку, с мокрыми глазами он двинул на погост. Лез, суетился, пытался помочь мужикам долбить еще мерзлую землю, прыгал в яму. Били его несильно, фляга с самогоном за пазухой осталась цела. Серый ввалился к Валюхе, плакал, на коленях ползал: «Как я без нее»; и через минуту уснул. Похороны прошли без него. На следующее утро его видели у дома Валюши. Мужик поправил дранку на крыше, подпер забор, да так и не ушел, остался жить с Валькой. На девять дней пришел помянуть, посидел молча, говорят, сказал лишь одно что, мол, отмучилась баба. А через год он и сам помер, лесиной задавило… |
проголосовавшие
комментарии к тексту: