Литература

Вот уже год, как он ничего не писал. Тетради, записные книжки, обрывки бумаги, клавиатура, впрочем, все, все то, что когда-то попадая к нему в руки преобретало бесценность, сейчас было просто ничем. Набор ручек Паркер ,подаренный ему на День Рождения его любимой Таней, лежал в своем кожаном футляре на углу огромного письменного стола из дерева цвета темной вишни и, бесприкословно покрывался пылью. Упомянутый выше стол тоже не избежал участипокрыться пылью, хотя, раньше он блестел. Он дышал его руками, которые ежедневно ложились на него и все время что-то писали. Наверное, если бы все неодушевленные предметы в его квартире ожили, хоть на пару минут, то все, непосредственно все,выразили бы свое фе! Но так как в мире существуют одушевленные, так существуют и недушевленные (вспоминается Лао Цзы), то этим предметам остается только молчать и копить в себе обиду за небрежное отношение и забывчивость их хозяина. Но все же, не будем винить хозяина, а точнее, давайте, прежде, с ним познакомимся. Тридцатидвухлетний молодой человек, среднего роста, с приятным лицом и голубыми глазами. Худой и коротко стриженный. Курит, и носит солнечные очки оранжевого цвета. Его одежду описывать не стану, сейчас он просто сидит в бежевых шортах и белой футболке в кресле качалке и попивает Мартини со льдом. Окна его съемной квартиры в городе Тель-Авив выходят на маленький, но вечнозеленый парк. Сейчас они открыты на распашку и его взгляд направлен сквозь оранжевые стекла очков именно туда. Знаю точно, что природу он всегда любил и, небось, любит и сейчас. И вот он, автор великих книг делает очередной глоток и затягивается, как можно глубже, дымом своих любимых сигарет. В его ногах мирнолежит и дремлет верный пес, его зовут Святозар или Мефтахудын, или Ништяк, или Туборггрин, но он откликается лишь на Рика. Такой вот интересный пес.

Чего он, герой своего времени, ждет? Почему уже год не пишет? Чтослучилось? Да так, в общем, ничего, просто не пишет. Муза погибла, пропала, исчезла, испарилась, расстворилась, сгорела, утопилась, как хочешь, так и называй.Он никогда не называл вещи своими именами, он просто писал и заставлял людей ахать и охать. А сейчас он дымит в потолок и смотрит на вечнозеленый парк своим печально-голубым взглядом.Часы уже закрывали шестнадцатый круг, сиеста подходила к концу. Солнце уже находилось недалеко от горизонта. Если смотреть с берега туда, в сторону горизонта, то оно висело в метрах десяти от линии, которая в древности считалась концом света. Через час должна прийти Таня. Его любимая Таня, его идеал и идилия. Его вечное спокойствие, его жизнь. Она его поила, кормила, одевала, раздевала, мыла, любила. Она все! Все то, что надо! На вопрос а какая она? ,он улыбаясь отвечал кла-а-ассная! ...И она была классной. Тогда еще, до их свадьбы, только познакомившись с ним: молодым, целеустремленным поэтом, писателем, свободным, как птица в светлом небе, читая его произведения, и, приходя в восторг, она приняла на себя участь. Тяжкую, но все же, как оказалось позже, посильную ей участь. Он, на то время, еще (как сказано выше) совсеммолодой любимец женщин, изменник, Дон Жуан, Казанова да и прочие бабники-герои, не принял ее всерьез, не отнесся к ней с подобающим уважением, ведь тогда, кроме всех его альковых похождений у него была Она его муза. Для него Она была не просто муза, Она была его амброзия. Она была всем. Но всем , как и любое другое понятие, очень широкое определение. Ведь Она никогда не была его. Да, физически он с ней был, и не раз. Он наслаждался ей, как и Она, впрочем, им. Тогда, в то тяжелое, переполненное проблемами время, Она была единственной, ублажающей его. Но Она была не его.В тот миг, когда Таня вошла легким шагом в их мир, то Муза подарила подарок, и с заметной нервозностью и переживаниями удалилась. Не хотела мешать. Тяжело, больно, обидно и по новой обидно, больно, тяжело... Она, припустив трисы и погасив свет, плакала. Он занимался первый раз с Таней любовью. В комнате на четвертом этаже было душно и играла музыка. Между, он быстро курил в окно, пуская дым, искры и пепел в жаркую сентябрьскую ночь.

Таня входила тихонько, медленно, но уверенно, не упуская и не пропуская ничего мимо своих добрых и теплых уз. Он, не доверяющий такой ласке, никак не мог в это поверить. Она продолжала жить, с ним и с Таней параллельно. Он, метаясь между совершенством и претенденткой, находил радость и тут и там. Она обижалась, Таня не знала. Время текло, он писал, получал всемирную известность, достигал неведомых высот. Он был гений. Молодой и признанный гений. Все, что ему необходимо, было. Муза великое слово, и она тоже была. Ходила гордая, с чуть поднятым носом. Однажды, он сглупил и заявил, что Таня не муза. Таня обиделась и весь вечер ходила надувшись. Он извинялся, Таня простила и в ту ночь любила его с особой лаской, тем самым, стараясь обвить его и затянуть глубже в свои ласковые сети. Затянула. Он не верил, Она боялась его потерять, Таня была рада и заявила о любви к нему.

- Чего стоит жизнь? Есть ли у нее цена? задавая эти вопросы сам себе он быстро находил ответы. Жизнь ничего не стоит, да и цены у нее-то, в общем, тоже нет. Эти выводы он выносил на бумагу. Его обвиняли в пессимизме и в плохом влиянии на молодежь, он же улыбался и говорил кто не боится смерти, тот бессмертен . Каждый раз, заводя эти вопросы, он находил новые ответы.- Жизнь должна быть наслаждением, - цитировали его литературные журналы, -так как если она им не будет, то нет смысла жить!..Серые будни существуют у тех, кто в них верит, я же в них не верю, поэтому, мои будни всегда в розовых тонах...Его фото на обложках глянцевых журналов кривлялось, улыбалось, презирало, возвышало. Им обклеивали комнаты и кабинеты. Девочки и мальчики, парни и девушки все, все хотели быть как он: свободным и честным, хотя, был ли он свободен или честен они и не знали.Ночами он метался, терялся в объятьях Тани и в мыслях о Ней, а когда находил себя с Ней, то перед его голубыми глазами появлялась Таня. Он начал много пить.Бокал за бокалом он вливал в себя алкогольную горечь, то и дело смешивая ее с обильной дозой болеутоляющих. Душа болела. Душа находилась в безысходном положении, никак не могла определиться, выбрать нужную точку опоры. Старалась-терялась. Больше всего на свете тогда ему хотелось уснуть и проснуться с готовым ответом. Но увы... ответ пока спокойно отдыхал и не имел ни малейшего желания нарушать свой отдых.

- ... Мнишь себя центром мира, считаешься любимцем Бога... так писала про него Она. Центром мира он себя не мнил, так его определили другие, но на счет Любимца Бога, в этом он был уверен. Его Бог точно любил. Любил больше всех на свете. С Его любовью к нему можно было сравнить лишь Иисуса. Наверное, лишь его, своего сына, Бог любил больше, но ведь это всегда так, своих детей любят больше, чем чужих. Поэтому, у него не было претензий на этот счет.Иисус страдал, отдал себя на благо человечества. Он тоже страдал, хотя, человечеству, вроде бы, не отдавался. Он четко помнил слова случайно встретившейся циганки: Беда... горе...ты не доживешь до возраста Христа, помрешь, как он, молодым , - она, даже не попросила денег, а лишь извинилась и быстро ушла, не дав задать ей вопроса. Но он не испугался. Лишь улыбнулся и сказал хорошо. В этот миг над ним просияла аура, но он ее не видел.

- Еще... еще... давай... мне... с тобой... так хорошо!- кричала Она. Неужели, думал про себя он, хотя, пускай. И он пускал в нее свое грешное семя. Он, словно порно-герой, брал ее силой, сам не зная почему, но с ней это всегда было так. Просыпалось звериное чувство. Мелькал Маркиз Де Сад. Почему не дать ей ласки? Нельзя! Ласка для Тани. Для того, чтобы кому-то было хорошо, кому-то, обязательно, должно быть плохо. Вот ответ на Вопрос. И ей было плохо, но Она, как и любая женщина, терпела. Он всегда им поклонялся. По нему, пускай, миром правит матриархат. Простите меня все верующие , - говорил он, - но Бог Женщина и Мессия ваш тоже Женщина! . Его не прощали. Его винили, но все же любили.- Так больше нельзя, я не могу! со слезами умоляла Она, - Таня хорошая, была б другая, согласна, но Таня... я не могу.Он, выжидая паузу и проводя рукой по ее волосам, успокаивал, она, утирая слезы, по-новой, могла. Он, лишенный семени, переполненный идеями, садился писать.

- Я не могу писать, когда все хорошо, - сказал он как-то в разговоре с одним человеком.

- Неужто, ты боишься того, что перестанешь писать, потеряешь музу? спросил тот.

- Не знаю. Я не знаю, боюсь ли я вообше чего-нибудь.

- Ты, ведь, изменяешь?

- Да, сухо ответил он, - но это..., он замешкался, не договаривал. Незнал, как разъяснить проблему своей жизни.

- Ты любишь свою девушку?

- Таню? Да! Сильно!

- Тогда, почему ты изменяешь? настойчиво спрашивал собеседник. Вот ответь, может ты боишься дать ей шанс сделать тебе так хорошо,что ты перестанешь писать?Он молчал. Не давал ответа.Разговор закончился, вопрос остался.

- Я уезжаю, - сказал он Ей, - вместе с Таней.

- Я боюсь, - заплакав сказала она.

- Не надо, не бойся, вспомни, сколько боли ты перенесла из-за меня. Я решил покончить с этим,- твердо говорил он, - покончить, раз и навсегда. Дать тебе свободу, Тане шанс, а себе... он запнулся, - а себе возможность быть человеком. Честным и хорошим, но на этот раз, не в их глазах, а в своих.Они молча курили, потом она сказала: Хорошо. Наверное, ты прав. Так будет лучше. Люби ее, она того стоит. обняв, его и поцеловав, сказала, - Пока .Они уехали. Навсегда покинули свой город. Через год поженились. Ему было так хорошо, что прошлое казалось болью. Он, вроде бы, ответил на вопрос. Он не боялся перестать писать, ведь, все было хорошо. А он писал, но так медленно-медленно, жизнь становилась из хорошо, в супер-хорошо, а из идеала в идилию. Дом и Таня были для него раем. И он перестал писать. Сначала, он не заметил да и Таня тоже. Ведь у всех людей есть передышки, но передышка затянулась. Таня переживала, он нет. Он наслаждался жизнью. Он любил и был любим.

..Настольные часы пропикали. Пять , - подумал он. С минуты на минуту зайдет Таня. Он поднял с пола блестящий пистолет, зарядил и всунул его в рот. Рик вскочил и побежал к двери. Вот-вот зайдет , - мысленно говорил он. Щелчек замка, шорох двери: Любовь моя, я дома! ... раздался выстрел. Нет! , Таня побежала в комнату... в кресле в бежевых шортах и белой футболке, в оранжевых очках сидел и откашливался он, в руке его лежал изувеченный кусочек свинца.- Застряло в глотке, - улыбаясь, сказал он. Таня плача прошептала:- Дурачина, как ты мог? Я ведь тебя люблю! Что ты себе надумал?

- Решил проверить, побеждает ли любовь смерть?

- Ну как? Проверил? еще в слезах, но громче, спросила Таня.

- Побеждает! уверенно заявил он, - кстати, ты знаешь, я уже давно ничего не писал.

- Пиши, - обнимая и нежно целуя, сказала Таня.

- Пиши...Эти слова прозвучали для него, как божий голос. Ведь она и была для него Богом. В тот вечер он начал писать, как оказалось позже, свою лучшую книгу и посвящалась она ей!