Литература

Автобус. Плотный строй человеческих тел впрессованный в сталь и пластик. Горячий, вонючий воздух. От удушья не спасают ни форточки, ни люки. Крайнее место у задней двери на небольшом возвышении занимал худой неопрятный мужчина. Он не выходил из квартиры уже несколько лет и если б не чертова повестка в военкомат не вышел бы еще столько же. Вспомнил маму: «Сынок ты должен служить, с военкоматом не шутят». Мама давно умерла. И отец тоже.

С тех пор как развитие Интернета позволило работать и неплохо зарабатывать, не покидая дома, он сделался затворником. Выбор был сделан. Все необходимое он заказывал по сети. Еду, одежду, запчасти к компу приносили энергичные молодые люди, коротко жали на звонок и дышали в темноту мятной жвачкой, пока он расписывался в получении. Потребности, правда, быстро сократились, если раньше во время учебы он думал о внешнем виде, то теперь было плевать и порванная в трех местах, вылинявшая до полной потери цвета футболка вполне устраивала.

Внешний мир был противен. Сейчас в полном автобусе, ощущая тошнотворную близость этих грязных никчемных баранов лишь по ошибке названых людьми… «Лучше не думать об этом…»

Почему-то вспомнилась школа: пустота фойе — он опоздал и его выгнали из класса; тишина и запах мочи под лестницей где он прятался от одноклассников на переменах; раздевалки где регулярно закрывали, избивали, обирали и пр…

Он задыхался. Стальная скорлупа автобуса, консервы. Неужели никто не замечает как с каждой секундой, каждым вздохом воздуха остается все меньше и меньше. Они воруют воздух! И даже грудной малыш на коленях у мамы, забавно морщась требовал отдать ему кислород, хватал пространство вокруг хилыми ручками и заталкивал в ненасытную пасть.

Остановки были спасением. Осень, давно забытая, давно потерянная в бесконечных ночах перед монитором, врывалась внутрь, но свежей силы хватало на секунды, двери закрывались, и возвращалась прежняя обворованная духота. Осень была еще слишком молода. Когда-то давно он любил осень…

На одной из остановок, когда плотность толпы достигла невозможного, к его месту притерло тетку, — типичную продавщицу, измученную работой, алкашом-мужем и маразматичной матерью. Жирные набрякшие щеки, узкие прорези свиных глазок. Она оплывала, как плывет горящая свеча к концу жизни. Он сидел к проходу коленями. Ноги, длинные худые, казались ненужным придатком. На рытвине автобус основательно тряхнуло и тетка, издав неясный звук, навалилась промежностью на колено. Горло сдавило. Со всей ясностью, что только возможна, он ощутил сквозь два слоя ткани влажную дурноту, червей, белых маленьких червячков расплодившихся в ветхости и нетронутость среди капель соленого жира и тугих волосков. Кровь отхлынула от лица, стремительно похолодели губы, измученное бессонными кофейными ночами сердце не выдержало.

— Человеку плохо! — истошный визг тетки… перед глазами осень, последняя осень, что он помнил. Тогда… давным-давно. Рыжая со сбитою коленкой девчонка. Последний взмах ресницами, жалобная улыбка и она растворилась в темноте. Теперь навсегда.