Литература

«В разгар хлебозаготовок, когда кулаки организовали саботаж этого важного государственного мероприятия,

не кто иной, как Павлик, раскрыл всю банду зажимщиков хлеба»

«Юный большевик Павлик Морозов». Е.Смирнов, общественный деятель

от имени пионеров и школьников Советского Союза

на суде над убийцами Павлика Морозова

Максимку как-то сразу невзлюбили товарищи по пионеротряду. Всю жизнь мальчика преследовал злой рок непонимания. Даже мать Максима падала в обморок каждый раз, когда видела что произвела на свет. Отцом его был малоизвестный кенийский спортсмен, неизвестно каким ветром занесенный в Мухоперовскую область.

То ли иссиня-черный цвет кожи, то ли желтоватые белки глаз с коричневыми изюмами зрачков, то ли родимое пятно на груди в виде перевернутой пятиконечной звезды – трудно сказать, что именно, но стало-таки причиной того, что Максимка оказался в детдоме. Имбицилы и дауны, окружавшие негритенка в сером здании с решетками на окнах, били его по пятницам. Он и еще один мальчик с заклеенной лейкопластырем линзой на очках били детей из младшей группы по вторникам – так они мстили этому миру за несправедливость.

Надежда появилась, когда ее никто уже не ждал и на мальчике почти поставили крест: малыши из ясельной группы, затаив обиду на Максима, вырезали два осиновых кола и решили его убить. Не надеясь на силу обычного деревянного кола, малолетние изуверы сделали крест из двух заточенных столовским ножом веток. Ночью, когда все спали, малыши с красными горящими глазами затащили оружие в палату. Едва самый старший из них занес над похрапывающим и матерящимся во сне негритенком скрещенные палочки, в комнате зажегся свет.

– Так, Максим, с вещами на выход. Там к тебе родители приехали.

Уже в коридоре затянутое в белый халат толстое тело заведующей прошипело:

– Мать зовут Надеждой. Отец – Афиноген. Фамилия теперь у тебя будет Упырев. Очень подходящая тебе фамилия.

Максимка молча шел, наступая на длинные пижамные штанины.

– А знаешь, куда тебя повезут? – толстотелая заведующая растянулась в улыбке, и из поля зрения исчезли ее маленькие глаза. – Жить ты теперь будешь в Задрокуевке! – громогласный хохот подбрасывал вверх две жирные груди. – Тридцать пять килОметров до ближайшего районного пункта.

Уже дома Максимка понял, что произошло. Запертая на замок дверь, вырезанная из дерева явно мужская фигурка, по всей видимости выполнявшая роль куклы, и миска с каким-то подозрительным варевом на полу логической цепочкой привели мальчика к мысли, что ему здесь не будет уютно.

Как потом оказалось – об этом же твердили и мальчишки с улицы – Максимку взяли с целью выполнения заданий по дому. «Вспахать два гектара пшеницы, прополоть картошку, проредить малину», – записывает на день задания негритенок.

– А чего, ему не привыкать, они в Африке знаешь, как пашут. Я читала, на банановых плантациях, – поплевывая семечки, приговаривала мать Надежда отцу Афиногену, глядя на потную спину мальчика, согбенную над томатами. – А еще они там недоедают. Так что мы его, можно сказать, облагодетельствовали. Пущай токмо не оценит, собачина!

Но Максимка в Африке не работал. Да и не был он в Африке. «Кто вообще придумал, что ежели негр, так сразу из Африки. Разве в России негров нет?» – размышлял мальчишка.

В пионеротряде, куда определили Максима, был свой лидер – Виктор Плохишов. Статный блондин с гипнотизирующим взглядом серых глаз, любил запираться после уроков с девочками для углубленного изучения трудов Ленина.

Несмотря на то, что товарищи по отряду еженедельно, по их словам, в целях антибуржуазной профилактики, побивали Максимку, Плохишов решил найти к чернокожему пионеру индивидуальный подход.

– А что, Максим, веришь ли ты в силу социализма? – прощупывал почву лидер отряда.

– Идеология социализма, в принципе, неплоха и имеет право на существование. Я даже думаю, что на сегодняшний день это наиболее оптимальный путь развития для России.

– Только для России? – подозрительно прищурив левый глаз вопрошал Плохишов.

– Ну не только. Еще для Украины, Белоруссии, Молдавии, Киргизии и других социалистических стран.

– А разве для загнивающего Запада эта модель не подходит? Или ты хочешь сказать, что наши коммунистические лидеры рожей для ваших буржуазных стран не вышли? – замахнулось лицо пионеротряда на Максимку.

– Нет, не в этом дело, – как ни в чем не бывало продолжал малолетний чернокожий философ. – Просто Запад действительно загнивает, и на него уже не стоит тратить силы. Да и не понять им всей глубины социалистической идеи.

Через пять лет Максимку приняли в комсомол. Но жизнь его оставалась такой же, как и раньше: школа-огород-дом-школа-огород-дом. Не покладая рук вкалывал Максимка на семью приемных родителей – Надежду и Афиногена Упыревых. Каждый новый день был похож на предыдущий, изменяясь лишь в одном – росла затаенная обида на социалистических рабовладельцев. И вот однажды, через несколько месяцев после вступления в комсомол, между негром-подростком и Плохишовым состоялся памятный разговор.

– Максим, помнишь нашу последнюю дискуссию о чистоте социализма?

– Это когда ты мне рассказал теорию о том, что необходимо избавиться от всех буржуазных и зажиточных прихвостней?

– Ну да. Максим, скажи честно – на что ты готов ради коммунизма? Ради партии? Ради Сталина?

– Да что за вопрос такой – конечно, на все готов!

– Тогда у меня к тебе дело есть. Помнишь, как-то раз ты говорил, что у тебя есть мечта заветная – вырастить банановую плантацию у себя в огороде?

– Конечно, помню.

– Только тихо – я знаю, где раздобыть банановые зерна!

– Да ты что, серьезно?

– Серьезнее не бывает. Есть только одно место, где можно получить их совершенно честным способом. Знаешь, где?

– Нет, не знаю.

– Нееегр. Только в .... – и Плохишов что-то прошептал на ухо Максимке.

– Да ты что! Они никогда не занимались распродажей семян.

– Распродажей, конечно, не занимались, а вот в обмен на информацию тебе дадут что угодно.

– А что за информацию я могу им дать?

– Совершенно справедливую. Ты ведь хочешь, чтобы все были равны и у нас наступил коммунизм?

– Хочу.

– А знаешь ли ты, что для этого надо избавиться от всех врагов коммунизма?

– Это ты на что намекаешь?

– Родители твои приемные продают хлеб и самогонку из-под полы. Так нельзя. Так мы никакого коммунизма не построим.

– Даааа... И что делать?

– Вот тебе ручка и бумага. Адрес на конверте. Пиши!

Прошло три месяца. Максимка, вернувшись один с суда, распахнул ногой дверь уютного кулацкого домика и, не разуваясь, плюхнулся на диван. В руке он держал заветный пакетик с семенами. Бережно его открыв, Максим отметил, что банановые зерна сильно смахивают на гороховые. Ничего, подумал свободный от кулацких пережитков комсомолец и на утро приступил к посадке.

Через полгода Максимки не стало. Он повесился на веревке, которую сплел из гороховых лиан. В предсмертной записке были написаны всего несколько слов: «Спасибо тебе, товарищ Сталин, йопрст!..»