- Ну, Гришенька, можешь поздравить деда, - бабушка лукаво улыбалась, ее глаза блестели как жирные маслины, в правом в уголке засох гной. Я почувствовал, как багрянцем покрываются щеки. Спина взмокла. - С че-ем? – робко проблеял я. Неужели, козел, опять про день рождения забыл? - Дед, покажи уж внуку, - и бабушка сама кинулась к серванту. Через секунду на свет была извлечена бархатная коробочка с какой-то картонкой и вручена деду. Дед, в свою очередь, скромно передал ее мне. Я бережно поднял крышку: медалька на полосатой ленте. Ничего особенного. «Детям-труженикам тыла» и подпись президента на открытке. - Это к Девятому мая, да? – и как сразу не догадался. Дед же Козерог, как и я, день рожденья у него зимой, в январе, что ли… - Дед твой с десяти лет работал на заводе, а потом четыре класса и на разрезе, а потом студентом, мы поженились тогда, а я шила… - Иди, ты бабка, врешь все. Когда мне десять было, война еще не началась. Иди лучше чаю поставь, а я пока внучку все правду расскажу. Ты ж, Григорий, наверняка ничего про войну не знаешь, как тяжело нам было. Это сейчас у вас все есть, избаловали вас, молодых, а раньше...ууу, - дед отложил кроссворд и чуть подался вперед в кресле. Блин, это надолго. Заебало уже про войну слушать. В школе пиздят. Патриотизм, йопт. Но не хотелось обижать деда, а то мама потом сердиться будет. И до маршрутки еще полчаса точно есть. Мне тогда двенадцать лет было. Или тринадцать, не помню уже точно. 1943 год шел. Ох, тяжко тогда было, Гриша. Жили мы в деревне, семья была дай бог: восемь братьев, да одна сестра. И мать с отцом. Отец скоро умер, так и не застал победы. А есть нечего было. Собирали гнилую картошку, что с осени оставалась в земле и пекли из нее лепешки. Да колосья иногда находить удавалось. Отец сделал ручную мельницу, так мы зерно туда кидали и сразу мука выходила. Но это редко было. Я пацаненком был, чуть младше тебя, когда работать пошел. Мне поручили доставлять фляги с молоком с одного комбината на другой. Тяжеленный они были, дай боже. И опечатанные, конечно, чтоб не воровали. Я через лесок ездил, по дороге часто встречались такие же обозы. А как-то мне поручили не молоко везти, а зерно. И вот еду я как обычно, лошадку не тороплю – тощая она, больно смотреть, ноги как спички – того и глядишь проломятся. А навстречу мне обоз идет с флягами, два мужичка сидят и кричат мне: - Постой, парень! Остановись! Встал я, а ко мне один подбегает. В фуфайке. Лицо обветренное, загорелое. Мордастый такой, скулы не торчат, глаза не провалились, не бедствует, видимо. - Отсыпь, парень, пшенички. Я в долгу не останусь, - и протягивает пакет. У нас как-то две девки пригоршню казенного зерна украли, там им пять лет дали. А у меня четыре центнера в телеге. Авось, думаю, не заметят. Отсыпал ему. А он с меня кепку сорвал и насыпал туда бумажек каких-то ярких. - Это что? – удивляюсь. - Конфеты. Бывай, малый, - второй мужичок подмигнул и дернул за вожжи. Телега тронулась и начала удаляться. А я стоял как обалдуй и пялился в кепку. Потом подцепил одну бумажку, развернул, а там брусочек такой маленький лежит подозрительного цвета. Я лизнул раз, другой, откусил. И тут я такое испытал… Я до этого никогда сладкого не пробовал. Даже не подозревал, что такое бывает. Растеклась сладость по всему телу… - Вауу... ты все сразу все съел, да? – я пытаюсь представить, какого это, ни разу за двенадцать лет ни попробовать конфет. Получается слабо. - Конечно, нет, Григорий. Я две конфетки съел, а остальное домой принес. Сестренка плакала потом от удовольствия. Мелкая, а понимала, что такого больше может не быть. А на следующий день мне велели как и раньше фляги везти. Я иду я опять той же дорогой. А навстречу вновь эти два мужичка. Улыбаются, подмигивают как своему. Я остановился на том же месте, сам не знаю зачем, зерна-то у меня не было. - Ну, как конфетки? Понравились? - Еще бы… - Пшеницы, я гляжу, у тебя нет, малый? - Нету… и не будет, наверное, больше… А конфеток, дяденька, ох как хочется! Хоть бы еще разок опробовать! Мужички хитро переглянулись. - Ну если уж так хочется, то можно заработать, - он выдерживает паузу. - А как дяденька? Я вот что угодно, лишь бы еще разок! Только зерна не… - Опустись на колени... Он зачем-то подошел ко мне, начал стягивать штаны. - А дальше, деда? - А дальше внучек все как в тумане… Прошло не больше десяти минут. Солнце было в самом зените. Мне жгло обгоревшую шею. Я слабо что помню… помню только что трусов у него не было… да вкус во рту такой был, будто кошки там ночевали. Зато мне потом целую кепку конфет насыпали, даже с горкой. И разъехались. - Ух, ты! - Сестренка теперь уже не рыдала, а смеялась. И я решил ее с собой взять. На следующий день как назло мне сказали на комбинате остаться. Зато через день велели ехать снова на лошадке через лес. И опять те мужички встретились. Они очень были сестренке рады. Особенно тот, мордатый. Пока я стоял на коленях, сестренка своими худенькими пальчиками теребила ему мошонку, а он легонько подергивал ее за косички, как лошадку за вожжи: «Пр-руу» и смеялся. Обратно пришлось ехать быстрее, чем обычно. Сестренка, свесив ноги с телеги, болтала чумазыми пятками. А я кусал потрескавшиеся губы и тихо ликовал, потому что в этот раз догадался захватить кепку старшего брата, побольше… Дед замолчал и стал задумчиво протирать очки. Я в нетерпении теребил край пледа. - С тем обозом мы еще несколько раз пересекались на дороге, а потом он пропал. Может быть, они маршрут сменили, может быть, завод тот перестал молоко поставлять… да мало ли что может быть… Я потом ночами облизывал припрятанные фантики и вздыхал… Пока я шел на вокзал, поднялся ветер, пригнавший за собой вереницу грозовых туч. Рюкзак за плечами ощутимо потяжелел и гнул к земле. Так и есть, бабушка запихала какой-то паек. Я распотрошил сверток. Там лежало два апельсина, «Каракум», шмат пирога с мясом, выстиранные носки и ванночка с холодцом. В первую очередь я выкинул конфеты
|
проголосовавшие
комментарии к тексту: