Литература

Вид из окна удачно гармонирует с началом трудового понедельника - тусклое небо, серый пустырь с чахлыми кустами и непременной парочкой понурых ворон.

В общем, обстановка умиротворяющая.

Кстати, надо опробовать этот совет из журнала: нацепить улыбку и сидеть так строго пять минут, обещают потрясающий эффект, чуть ли не эйфорию. Улыбаюсь, смотрю в зеркало. Ну, что за звериное выражение? Неужели мозг доверчиво купится? Попробую включить приемник. Надеюсь, не нарушу чистоту эксперимента.

Мужской проникновенный голос умоляет совсем рядом : «Не говорите мне прощай!» Моя кособокая улыбка сползает с лица. Та-ак... Вот тебе и эйфория! Сидел человек, спокойно работал, никому не мешал... Стоп-стоп! Это просто негромкий голосок начитывает под музыку что-то банально-вечное... Без вины виноватый певец обиженно продолжает: «Я это слово ненавижу!» Ну, ладно уж, Антонов, не дуйся. Сам не ведая того, ты стал неким кодом в прошлое. Думаешь, это приятно - подчиняться примитивному рефлексу? Как бы то ни было, код обозначен, и я в принудительном порядке отправляюсь в исходный пункт моего странного романа.

Скинем двадцать лет. Да... Вырывается смешок - недалеко же я продвинулась за это время. Оказываюсь опять в маленькой мастерской, захламленной красками и бумагами. На столе - незаконченные трафареты, за окном - пыльный пустырь, нарезает круги местная дворняжка.

Действие первое.

Распахивается дверь. На пороге пританцовывает мой хронически суетливый начальник. Следом появляется незнакомый парень богемного вида, лучше сказать, молодой мужчина, с первого взгляда в нем чувствуется какая-то вальяжность, своеобразный шик зрелого человека. « Вот- тебе подмога! » - бросает на ходу шеф, и исчезает. «Александр» - с достоинством представляется «подмога» и по-хозяйски осматривает убогую комнатенку. «А фамилия твоя - Блистательный», - без энтузиазма добавляю я про себя, изобразив располагающую улыбку. Налюбовавшись видом из окна, будущий коллега удостаивает меня магнетическим взглядом, который вполне уместно было бы дополнить декламацией откровенной лирики Пастернака, что-то вроде: «Ты так же сбрасываешь платье, как осень сбрасывает листья...» Потом красиво присаживается, неспешно роняет: «Так как же Вас величать, милая барышня?» Знакомимся. Следует вереница изысканных комплиментов. Словом, напарник чертовски эффектен, жаль, что не в моем вкусе. Да, и недолго тебе петь соловьем, Саня! Сейчас я встану, распрямлю свои сто восемьдесят сантиметров, пока что замысловато изогнутые вдохновенной работой, и, прощай, бог весть откуда взявшийся, аристократизм! Я ведь повыше тебя на голову, не меньше. Встаю. Александр гасит за ненадобностью свой коронный взгляд, но продолжает со вкусом витийствовать, плавно сменив тему на нейтральную.

Да, диагноз неутешительный. Это врожденное. Прощай покой и тишина! Вообще-то, насчет тишины я, конечно, погорячилась. Под окнами постоянно слышатся колоритные перебранки водителей на великом русском, да и с покоем плоховато. Мой начальник, на беду, великий эстет. Он сплошь залатал обшарпанные здания автоколонны поучительными лозунгами моего производства и снаружи, и внутри. И, кажется, уже присматривается к неосвоенным агитацией туалетам. И все-же, если учесть, что я махровый интраверт, а Шурик, судя по всему, моя противоположность, то веселенький дуэт получается.

Смотрю на Александра со смешанным чувством неприятия и любопытства. Но какое пиршество взору! Эти глаза напротив смотрят чуть рассеянно, чуть надменно, белокурые длинные волосы артистично зачесаны назад, подбородок с ямочкой, разумеется, приподнят, а породистому носу с изящно подрагивающими крыльями мог бы позавидовать сам Мефистофель. Стоит ли упоминать о костюме и рубашке, искусно подобранных в тон шевелюре и глазам.

Что ж, если на то пошло, мой прикид тоже выдержан в одном стиле: удобные стоптанные туфли, халат, напоминающий палитру во весь рост, спросонья набросанная косметика, на макушке простецкий хвостик, стянутый аптечной резинкой. С досадой замечаю облупившийся лак на ногтях. Везет же кошкам, они-то ловко убирают коготки в мягкую шерстку. Прячу пальцы, складывая их малопривлекательные кулаки. Чертов мачо!

И как это совершенство оказалось на окраине города в захолустной мастерской? Словно в ответ моим мыслям следует вежливо-подробная история о переезде семьи Александра в Сибирь, его ностальгия по родному городу, решительное возвращение и устройство на первую подвернувшуюся работу художника. Ну, что ж, добро пожаловать! Будем вместе писать номера на машинах и бредовые лозунги.

Саня приступает к работе. Под журчание его изящного балагурства несутся чередой дни, недели, и мы вертимся в беличьем колесе рабочих будней, безразлично соприкасаясь лбами и локтями, и уже совершенно не замечая друг в друге представителей противоположного пола. Я привыкаю к ежедневным монологам коллеги и дипломатично киваю, порой уходя в свои размышления, как на прогулку в парк. Саша во всем оригинал. Простые вещи он исполняет предельно-сложным, необычным способом, вызывая немое восхищение начальника-эстета и мои приятельские подколы.

Наше мирное сосуществование, может быть, длилось бы и до сего времени, но семейные передряги заставляют моего напарника рассчитаться и срочно вернуться к родителям в Сибирь.

Действие второе.

Мы сидим вдвоем в моей кухоньке с бутылочкой «Варны» и шоколадкой «Сказки Пушкина» первый раз в нерабочей обстановке. Решили достойно проститься — завтра самолет. Похоже, мы поменялись ролями. Я пытаюсь острить, а странно молчаливый Саня задумчиво разливает вино по бокалам слегка дрожащей рукой. Я первый раз вижу его каким-то уязвимым, кажется настоящим. Неужели он снял маску «Камильфо» и оставил вместе с шапкой на вешалке? Да и я смотрю на него без своей защитной брони — непременной иронии, словно сбросила лягушачью шкуру. Отчего так грустно? Может, наши биополя перемешались в маленькой мастерской без ведома хозяев. Вот тебе и приятели! Уж не собралась ли я плакать? Вот смеху-то! Тушь щиплет глаза. Но с какой стати?! Слезы катятся глупейшим образом. Каких еще сюрпризов ждать от загадочной русской души?

Саша целует меня в щеку по-дружески, очевидно, испытывая то же самое чувство нежданной печали. Потом еще...по-дружески... Поздненько мы сняли маски. Неужели я и впрямь выше его на целую голову? Может быть, все-таки, на полголовы? Мы смотрим друг на друга как-то одновременно по-новому, с совершенно одинаковым выражением удивления, растерянности и некой обреченности. Это любовь? Нелепо же она распределяет свои дары.

Потрясенные внезапным, пронзительным открытием долго сидим безмолвно, не в силах двигаться, радоваться, огорчаться, благодарить или упрекать недосягаемых богов. По радио звучит бесконечно нежное: «Не говорите мне прощай!» Может быть, возможно, счастье?

И вот аэропорт. Две отсрочки рейса. Ненормальная радость по этому поводу. Сбивчивые разговоры в состоянии полупомешательства... Саша улетает. Пустота. Наверное, самое благоразумное было бы на этом красиво и печально-романтично закончить наши отношения. Но нет, мы довели свою историю до прекрасного абсурда.

Действие третье.

В маленьком сибирском городке появляется странная парочка с

безобразнейшей разницей в росте и блаженно-счастливыми лицами. То не брат с сестрой, то не муж с женой - красна девица с добрым молодцем.

Позади сопротивление родных, метровые письма, часовые ночные переговоры с бешено колотящимся сердцем, прогулки на самолете по четыре тысячи километров, чтобы увидеться лишь на несколько часов. И вот мы вместе. Не строим планов. Самое главное - держаться за руку. Это непременное условие обеспечивает полнейшее счастье и покой. Мы бесконечно много разговариваем, днем и ночью, чуть ли не взахлеб, будто предчувствуя недолгий век нашего безоглядного романа.

Сибирь околдовывает. Солнечный морозец, слепящий свет от щедрого искрящегося снега - это так созвучно с хрустальным состоянием души. Кажется замечательным абсолютно все: и то, что горожане запросто топают в валенках, и то, что на каждом углу продаются сметанные пироги, очень вкусные. А на улицах, со всей серьезностью, словно на века, художники делают скульптуры из снега. Огромные снежные существа завораживают, будто гости из детства. Прохожие улыбаются, наверное, на миг становясь беспечными школьниками... А мой миг счастья все длится и длится, словно фейерверк, рассыпаясь в вышине на сотни ярких вспышек. Может быть, некий распорядитель судеб упустил меня из виду и забыл время от времени подливать ложку дегтя в чашу с золотым медом.

Под знаком любви промчался целый год. Понемногу отпускает суеверный страх. Я становлюсь спокойной и, наверное, красивой. Ох, уж эти «особенные» мужские взгляды! А тому виной лишь улыбка счастья.

Полушутливая ревность моего друга кажется милой игрой и даже довеском к наслаждению полнотой жизни.

Чтобы рассмешить Сашу, порой нарочито-подчеркнуто изображаю на улице восточную женщину со скромно опущенным взором, и снова веселые чертики появляются в его глазах.

Мы неразлучны, и на работе, и дома. Кажется, знаем друг друга до ясновидения, подчас разговаривая без слов. И все же, открытия продолжаются, и не все безоговорочно радуют.

Саша - человек крайностей, и сначала мне довелось узнать лучшую из них - экзальтацию любви. А вот теперь, видимо для равновесия, во всей своей мрачной мощи разгорается темный огонь ревности.

Все изменилось — в нашем камерном театре двух актеров поменялся режиссер, и весомым «не верю» перечеркнул прежнюю постановку. Что же теперь на сцене? Да тот же накал чувств, только с отрицательным знаком. Ей, богу, лучше быть зрителем!

Пытаясь скинуть навязанную мне роль, начинаю нерешительно собирать вещи. Может быть, это отрезвит горячую голову милого друга. Но Саша, очевидно, видит в этом подтверждение своих бредовых догадок и устраивает преждевременное светопреставление. Моя сумка летит в сторону, пальто в другую. Рядом бешенные глаза, короткий взмах рукой. Щека горит. Этого не могло случиться... Я не верю себе. Но по его растерянному взгляду я понимаю - это все-таки было. «Как жаль любовь» - это первое, что пришло в голову и теперь неотвязно пульсирует в мозгу. Непривычно пусто в душе. Видно в небесной канцелярии все же вспомнили обо мне и выдали с лихвой весь причитающийся деготь за целый год.

Рядом Саша, прежний. Раскаяние, нежность, боль, - все это рядом, в кротком взгляде. И я верю ему и жалею нас обоих, оттого что не чувствую больше любовь, что-то сломалось. Он еще не понимает, что все кончено. И говорит, говорит.. А я — уже только зритель.

По радио «роковой» Антонов дает дельный совет: «Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется...». Очень мудро. Я уезжаю.

Мои воспоминания прерывает резкий звонок: «Ну что, Танечка, трафареты готовы?» «Да-да, почти, через полчасика!» Наконец, начинаю работать. Пора и совесть иметь. Прощай, Саша, до следующей песни Антонова или до твоего очередного звонка. Прощай.