Литература

Досадная неприятность, случившаяся с Иваном Петровичем вчера Утром, в 11 часов Иван Петрович проснулся; проснулся сам – будильник был отключен по причине того, что на работу сегодня идти не нужно было и его уютное тиканье успешно разряженной бомбы только способствовало утреннему сну. Иван Петрович лежал в тёплой постели, вытянувшись в длину и думал о предстоящем свободном дне; собственное тело ощущалось огромным и немного чужим – так, вероятно, восточный диктатор ощущает свою империю, лакомясь осыпанным белой сахарной пудрой лукумом в обществе многочисленных наложниц. Иван Петрович лежал на спине, закрыв глаза, и чувствовал солнечные лучи, пробивающиеся через закрытые веки алыми тенями. Судя по тому, как скоро алое тепло сменялось прохладной темнотой, по небу довольно быстро бежали облака, а значит, день предстоял ветренный. Иногда Иван Петрович сладко зевал, широко открывая рот, но привкус на языке с утра был неприятный – обострение гастрита давало о себе знать. В голове неспешно текли обычные утренние мысли, иногда протекая одна через другую насквозь и тем самым взаимно уничтожаясь, хотелось почистить зубы и умыться, но было жаль выбираться из тёплой постели – что-то подобное ощущает, по-видимому, младенец за пару дней перед родами. Наконец Иван Петрович сел на кровати и попытался открыть глаза, однако у него ничего не получилось – веки дрогнули, но остались плотно сомкнутыми. Ещё не понимая всего ужаса происходящего, ещё не проснувшись до конца и всё ещё находясь во власти утренней дрёмы, Иван Петрович попытался открыть глаза ещё раз, но опять ничего не вышло. Он схватился за глаза руками, и, леденея от страха, ощутил отвратительную гладкость кожи на месте разреза глаз – даже не было никаких следов от ресниц. Глазные яблоки, испуганно мечущиеся под тёплой кожей, как мыши, внезапно накрытые в погребе мешковиной, вызвали у Ивана Петровича приступ тошноты. "Что за чертовщина!" – сказал он вслух, и отчётливый звук собственного голоса немного успокоил его. Сидя на кровати, Иван Петрович слушал звуки утреннего города – шум машин, высокие детские голоса, воркотание голубей, лай собаки, где-то вдалеке работал отбойный молоток – и мучительно пытался осмыслить случившееся. "Итак, у меня заросли глаза - подумал он, - внезапно заросли глаза. Наверное, это не так уж и страшно. При современном уровне медицины это совсем не страшно. Главное, что сами-то глаза целы. Нужно всего-лишь сделать разрез в коже, покрывающей глазное яблоко, и всё будет в порядке. Даже здорово – можно будет самому выбрать себе разрез глаз. А ресницы можно пересадить с бровей". "Всё будет в полном порядке" – хотел сказать он вслух, но открыть рот не удалось – губы срослись тоже, хотя только что ему удававалось открывать рот. "Что за чертовщина!", - подумал он, неловко поднимаясь с постели и наощупь пробираясь через комнату, - "Что за чертовщина!" Иван Петрович с грохотом уронил стул и остановился. Стоя по середины комнаты он замер, пытаясь осмыслить происходящее. "Итак, у меня заросли глаза и рот", - думал он – "итак, у меня заросли глаза и рот". Внезапно звуки окружающего мира стали значительно тише. Иван Петрович ощупал свои уши, уже подозревая о причине резкого изменения слишимости – и действительно, уши тоже заросли бесследно. Иван Петрович стоял посередине комнаты, и по спине стекала мерзкая стуйка пота, в желудке засосало тошнотворной пустотой. "У меня зарастают отверстия тела, у меня зарастают отверстия тела" - вертелось у совершенно растерянного Ивана Петровича в голове. Внезапно ему стало тяжело дышать, и он стал мучительно задыхаться. Судорожно ощупывая свою голову, Иван Петрович обнаружил, что она теперь стала похожа на тёплый футбольный мяч. Лёгкие Ивана Петровича судорожно сокращались, пальцы скользили по поверхности футбольного мяча – "у меня зарастают отверстия тела" - вертелось в голове. На какую-то долю секунды Ивану Петровичу показалось, что ему вовсе и не нужно дышать, после чернота навалилась сверху, перед глазами пронёсся рой разноцветных огоньков и, скорчившись на полу по центру своей комнаты, Иван Петрович умер.