Литература

Глава третья, которая, чтоб не подвергнуть испытанию терпение Читателя и, не дай бог, не нагнать на него скуку раньше времени, перенесёт нас лет на десять вперёд

Пустые улицы, застывшие тёмно-бесцветные шторы за окнами, глухая тишина встретили Эл. Она шла по городу. Дворники, почтальоны и трубочисты ещё медлили над своей кружкой кофе с голубой каёмкой и отколотым краешком и не принимались за дело. Эл шла и рассматривала ряды серых домов, от которых в другое время отвлекают взгляд снующие цветастые прохожие. Очень хотелось есть. В животе громко мурлыкнуло. Ну, когда же они проснутся? Эл остановилась напротив маленького кафетерия. На вывеске значилось "Сахарок!". Заведение не подавало признаков жизни, как, впрочем, и всё вокруг. Эл терпеливо стояла. Улицы посветлели и благодаря проглянувшим лучам солнца приобрели немного цвета. Прошло ещё время, и улицы потеплели от дыхания первых прохожих и наполнились первыми неуклюже гулкими звуками. Пыльные жалюзи на окнах "Сахарка!" затрещали и сложились. Замок на входной двери щёлкнул.

- Э! Ну, я так и знал, что не надо было! Ты, значит, думаешь, что здесь теперь каждый день кормиться можно? - по-утреннему чёткий голос заведующего кафе Саши прозвучал дружелюбно, и Эл продолжала молча глядеть на него снизу вверх и ждать. Вчера вечером, закрывая кафе, он заметил её. Она сидела на тротуаре и грызла ноготь. Щёки и нижняя губа её были запачканы чем-то засохшим. Одежда, похоже некогда белая, была вся в размашистых мазках грязи, кое-где к ней пристали травинки и комочки земли. Он ни на минуту не усомнился, что она бродяжка. Он подошёл к ней, кинул ей на колени недоеденный бутерброд с салями и кружочком надкушенного помидора и зашагал к себе домой. Сегодня они стояли друг против друга посреди пустого и нетронутого ещё посетителями кафе. Заведующий кафе задумчиво постукивал указательным пальцем себе по губе.

- Ну, хорошо. Я дам тебе небольшую работёнку. Будешь хорошо её выполнять - сможешь забирать себе объедки клиентов.

Завкафе Саша вот уже несколько недель беспокоился одной неустранимой проблемой: тараканы. На кухне это было вполне естественное и безобидное явление. Там никто ничего не имел против. Более того, тараканы составляли неотъемлемую часть особой дружно-деятельной атмосферы кухни, которая устанавливалась там, каждый раз когда все принимались за работу. Тараканы игриво юркали то тут то там между подносов, кастрюль и сковородок с окаменелостями канцерогенного жира на боках; взбирались на горы грязной посуды, торчавших из моек; отражались в стёртых от длительного использования столовых приборах, сваленных в кучу в покорёженном жестяном ведре; тщательно инспектировали качество разложенных на разделочном столе продуктов, которым вскоре суждено было сложиться в аппетитные гамбургеры, чизбургеры и чикенбургеры; бесстрашно трусили под занесённой с ножом или тесаком рукой повара, приветствуя и поощряя его бодрым подрагиванием усиков и совершали ещё много милых и привычных всем мелочей. Но в зале... В зале это была беда, настоящая катастрофа! Девочки, девушки и тётеньки, "всё равно каких калибров и мастей" (так с раздражением на них говорил себе Саша), и даже некоторые мальчики, то ли подражая девочкам, то ли и в самом деле испугавшиеся, вскакивали с визгом со своих мест. Опрокидывались стаканы и тарелки. Их содержимое пачкало одежду и скатерти и скатывалось или стекало на пол. Ложки и вилки летели под стол и металлически звенели оттуда. Многие отказывались платить и требовали жалобную книгу. На днях одну девочку вообще стошнило прямо в тарелку с куском аппетитнейшего вишнёвого пирога, украшенного замечательной вишенкой с загнутой ножкой! И всё только потому, что она увидела таракана, который, совершенно уверенный в законности своих действий, пересекал вплавь почти допитый уже ею каппуччино! Разразился совершенно неприглядный скандал, и кафе тут же как веником вымело! Можно было подумать, что это не рядовой таракан, а сам вирус Эбола плавал в чашке с каппуччино! Саша роптал матом себе под нос и зло смотреть на перекатывающуюся под одним из столиков опрокинутую кофейную чашечку. Да и та спустя мгновение замерла. Всё стихло. Наступила полная неподвижность... Ему кто-то посоветовал завести кота: уверяли, что эти звери очень даже увлекаются тараканьей охотой. Но Саша был рассудительный молодой человек и сразу же выявил для себя все минусы такого тактического хода. "Тогда уж у нас тут точно на зоопарк похоже будет! А если этот кот ещё и мышей по залу гонять начнёт... Дети станут с ним играть, подкармливать... Он разжиреет, обнаглеет, будет лазить по столам и есть из тарелок, слизывать взбитые сливки с коктейлей... Кусаться! Царапаться! Да меня по судам затаскают!" - ужаснулся про себя Саша. И тут-то ему подвернулась Эл. Он подумал, прикинул и решил, что терять ему нечего, а если всё пойдёт как надо, то ему ещё и спасибо скажут. Согласившись на этом сам с собой, он обратился к Эл и разъяснил ей принципы и задачи свежевведённой должности: работа её состояла в том, чтобы отлавливать и умерщвлять тараканов (для наглядности он указал пальцем на раздавленный труп, присохший к ножке одного из стульев) в зале кафе, и делать это без шума и лишней возни, ни в коем случае не привлекая внимания посетителей. "Ну бегает ребёнок по залу, ну ползает под столами... Ведь у нас и так тут целыми днями детский сад тусует. Авось пройдёт..." - расправлял свой скукожившийся оптимизм изобретательный заведующий. Прежде чем Эл приступить к исполнению её новых обязанностей, он препоручил её заступившему на пост уборщику с тем, чтобы тот отряхнул с неё ссохшуюся грязь и вытер ей лицо.

Эл взялась выполнять поручение. По её понятиям, это было очень даже увлекательное занятие и она отдалась ему с увлечением прирождённого охотника. Вот он бежит: чёрное - белое, чёрное - белое - пересекает чёрно-белую шахматную доску кафешного пола. Замер. Водит усиками. Раздумывает. Рядом покачивается огромная женская нога в розовой туфле на небольшом каблучке рюмочкой. Эл не сводит с таракана глаз. Она видит его чётко, во всех подробностях его хитинового* тельца. Ей кажется, что она может проникнуть в его тараканьи мысли и уловить его тараканьи страхи. Её тело - сплетение гибких мускулов - вдруг неслышно срывается с места и течёт, извивается сквозь частый лес металлических ножек столов и стульев. Они касаются её и холодят горячие руки, с по локоть загнутыми для удобства рукавами. Таракан обернулся было усами в её сторону, но поздно - он уже зажат между большим и указательным пальцами её руки. Лёгкий нажим подушечками пальцев, и он раздавлен. Розовая туфля продолжает размеренно качаться...

К вечеру первого рабочего дня пальцы Эл заскорузли от присохших к ним останков insectas non gratas*. Кафе закрылось и она отправилась восвояси. С тех пор как она спустилась с Горы, она стала ночевать в одной яме в лесополосе, что на окраине города. И теперь это углубление в два метра к центру земли перестало быть безымянной ямой и превратилось в "Яму", новый дом Эл. Там было спокойно, и никто не тревожил её сон. Хороший, полноценный сон был ей необходим, чтобы восстанавливать силы, а по утру вновь тратить их, впитывая, точно губка, новые впечатления этой удивительной жизни Внизу. Она шла сквозь пригородный лесок. Ночь была душной и влажной как дыхание коровы. Все чувства срослись в судорожно-сладостном напряжении и всасывали реальность сверхчувствительным насекомьим хоботком*. Раньше ей снились стерильные хрустальные звезды. И только. Теперь во сне её одолевали ощущения. Они приобретали очертания, у них был и цвет и запах, они даже могли звучать и причинять боль. У них были руки. Разные руки: руки мягкие с холодными подушечками пальцев, руки мохнатые с заусенистыми когтями, руки липкие с жёлтой кожей вокруг посиневших ногтей. Очень разные. Просыпаясь, она облегчённо откидываясь на жухлую листву, застилающую дно Ямы. Но сглотнув и глубоко вдохнув земляной сырости, она улавливала горчинку разочарования, как бывает, если надкусишь плод с гнильцой.

Дети ко всему легко привыкают. И спать на земле, даже не почистив зубы, тоже. Ночь в Яме была сырой, зябкой и густой, как пюре из чёрного гороха. Луна ещё не вышла. Кроме тусклого, едва уловимого свечения глаз Эл ничто не освещало недра Ямы. Но Эл не нужен был свет. Она приоткрыла рот, чтобы дать своему хоботку под верхней губой почувствовать воздух, шевелящийся от волн потайных мыслей, что стелятся по земле во мраке. Закрыв глаза, она видела: эти стаи кружатся над людским жильем, как какие-нибудь хищные твари кружатся над своими гнёздами. Ей хотелось потрогать их. Схватить за хвост. Она зарылась рукой в дно Ямы и сжала изо всех сил то, что попалось ей в кулак. Сухие листья, земля и какие-то студенистые холодные комочки. Она почувствовала, как между её пальчиками просачивается что-то склизкое и уже неживое. Ей понравилось это чувство: держать в руках кого-то во много раз слабее, чем она сама.

Наверху, в лесу, было тепло. Мёртвая листва была раскидана по ароматной земле. Заходящая звезда окрашивала синеющий лес в золотисто-оранжевый цвет. Наступил яркий сумрак. Невдалеке слышались гогот, завывания и визг. Когда Эл прислушивалась к этим звукам, то видела красные сокращающиеся мышцы под свежей и нежной, как шкурка персика, кожей. Нужно было вылезти на поверхность. Она обтёрла руку, чтобы избавиться от раздавленных слизняков, чьи трупики уже загустели, сделались клейкими на её ладошке, и выбралась из Ямы, цепляясь руками и ногами за выступающие корни и камни…