Литература

Пробравшись сквозь густые волосы, Сара с довольной ухмылкой почесала свой подбородок. Пожалуй, так хорошо ей было только тогда, когда она случайно занялась сексом со стариком Хаимом, жившим в то время по соедству, но, к сожалению, Хаим давно умер и никто не мог доставить такого удовольствия одинокой гермафродитке. В то утро, когда Сара почесала себя, все было как всегда - Матильда опять брила свои подмышки, напевая под жуткий визг лезвий какую-то еврейскую песенку из тех, что, однажды услышав, будешь напевать кажде утро по душем, но ни за что не вспомнишь, где ее слышал и как она называется. За окном светало, птички пели, цветочки распускались. Сара потянулась и молча пошла ставить жестяной чайник на огонь. Кухня была увешена постиранным только вчера бельем. На столе стояла сахарница с одинокой конфетой на дне, облепленная мухами плошка с остатками меда и неубранная со вчерашнего дня тарелка, по которой ползал таракан и шевелил усиками. Сара раздвинула своими огромными руками влажное еще белье, словно занавески, и зажгла огонь. Сара жила одна, ни с кем не разговаривая. Ее любимым и единственным занятием в жизни было рисование бедных женщин. Это то, что она любила и то, что она умела делать хорошо. По средам к ней приходила лавочница Дульсинея, забиравшая рисунки и перепродававшая их на площади. На вырученные деньги она покупала Саре продукты, забирая себе большую половину заработка. К Саре приходили разные женщины. В основном - бедные девушки, которым срочно нужны были деньги. Сара кряхтела, открывала полузасохшие баночки с краской, вытерала свои большие изрезанные морщинами руки о полотенце непонятного цвета и бралась за кисти. Сара прекрасно рисовала акварелью, без смущения вырисовывая все детали молодого женского тела. В этот момент она была ярым исследователем, анатомом и архитектором. Глаза ее превращались в две маленькие узенькие щелочки, без стеснения скользившие по нагому телу позирующей девы, сканируя каждую клеточку, каждый изгиб линии. Девушки вздрагивали, замечая на себе столь пристальный взгляд художницы, однако позу не меняли, так как знали - в этом случае Сара резко захлопывала альбом и молча с каменным лицом уходила на кухню курить сигареты. Больше в этот день ее никто не видел и, вздыхая, натурщица удалялась без заработка.

Однако, вернемся на кухню, где Сара собирается пить кофе. Глубокомысленно опустив чайник на огонь, старушка закуривает прямо от плиты и опускается на ящик из-под картошки. Она думает о цвете, которым она сегодня будет рисовать соски Матильды. Надо сказать, что Сара всегда трепетно относилась к рисованию именно женской груди. Цвет женских сосков приводил ее в художественный экстаз. Труднее всего было подобрать цвет для женской груди. Так уж получалось, что женская грудь всегда скрывала и тень, и световые блики.. Прорисовывание женских грудей было главным акцентом картин старой еврейки и делала она это так, что любой мужчина, проходящий мимо ее картин, не мог не купить их, чтобы если не повесить ее над своей кроватью в спальне, так уж, спрятав от жены, любоваться ею в тайниках, подолгу не вешая ее на стену, а лишь любуясь ею под покрывалами. Передавала еврейка в своих рисунках что-то особенное...

Ну вот так и сейчас, думала она о сосках.Вот уже постучали в дверь, а она так увлеклась, что и не слышит. А нет, услыхала. Вот она, кряхтя, поднимается с ящика, выключает кипящий чайник и бредет к двери открывать Матильде. На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоит Матильда раскрасневшаяся и опускающая глаза. Девушка из бедного района должна на что-то жить, но у Матильды к тому же скоро свадьба, а денег на нее нет. Пришлось идти к Саре. Матильда тоненькая, с черными блестящими глазами словно бусинки, длинными ресницами и толстыми темными косами. Кожа у нее светлая, нежная. Сара спокойно осмотрела Матильду и кивнула утвердительно. Та неуверенно вошла. Проведя Матильду в комнату для рисования, Сара велела ей раздеться и ложиться на засаленную красную подстилку на полу. Девушка чуть дрожащими пальчиками расстегнула платье, скинула его на землю и села, поджав ноги.

- Ну нет, так не пойдет, - недовольно пробурчала по нос Сара и подкатилась к Матильде. Она расплела ей косы и уложила на подстилке, управляясь телом девушки, словно это был материал для лепки. Густую прядь волос Сара расправила на подстилке, так, чтобы она оттеняла особо светлую небольшую грудь Матильды с маленькими розоватыми сосками. Высунув язык от усердия, Сара вырисовывала все изгибы Матильды. А та, словно статуя, не двигалась с места - ведь она была наслышена про жесткий нрав художницы. Однако, можно было заметить то, как она напугана, по дрожавшим прядям волос. Сара полностью ушла в рисование. Пот скапливался у нее на переносице и, скатываясь по крупному носу, капал вниз, на ее кожаные башмаки. Полуденное солнце проникало через циновки на окнах и золотило волосы обеих женщин. Солнечный луч уже добрался до самой картины...

- Одевайся, - наконец распорола напряженную тишину старая еврейка. Однако, Матильда так долго была в напряженной неподвижности, что не смогла сразу встать. Справившись с собой и надев платье, она взяла деньги и стремительно выбежала из дома художницы со слезами на глазах. Сара минуту смотрела ей вслед. Вздохнув, она потрогала уже ставший холодным жестяной чайник и снова зажгла плиту. Никто не знает, что за мысли копошились в голове старой еврейки.