Литература

Стерегущий сидел в дверном проеме и раскачивался на стуле. В полоске света так же раскачивалась его тень на тени от стула. Стерегущий глядел на синие дрожащие звезды сквозь зеленый ивовый шелест и длинно сплевывал. Стерегущий любил порассуждать "за жысть", как он это называл, то есть был отчасти философ. Вот и сегодня синь сумеречного неба растравила ему душу, и Стерегущий рассуждал.

"Интересно,--думал он,—Что будет почетнее, когда звякнет колокол: искать ли алую кошку в кафельной комнате, особенно когда их там две, или же вновь и вновь хоронить своих дохлых мышей?"

Кафельных комнат Стерегущий не любил, потому что в любой кафельной комнате из стен обязательно торчали обгызенные сваркой сиротливые культи водопровода, и там непременно валялся какой-нибудь вонючий кирзак с каким-нибудь крысиным гнездом внутри, и из него омерзительно торчали наружу скользкие розовые хвосты, или валялась там разбитая оранжевая каска с надписью "ТРУД", или в пожелтевших пятнах журнал "Работница", и, главное,--там было сумеречно и гулко, и от этого начинало как-то сбивчиво и с оттяжкой стучать сердце ,и в ушах звенело, и голову словно распирало изнутри, что-то страшно пустело в животе, и вместо алой кошки всегда являлась белая птица, и стерегущий вдруг находил себя на берегу замерзшего ручья, по колено в снегу, схватившимся за куст мерзлой калины, с которого острый снежок летел за шиворот.

Белая птица всегда улетала, не беря стерегущего с собой, и от этого стерегущемустановилось грустно и неловко, и он особенно остро чувствовал промокшие по колено штаны, и лед в сапогах, особенно в лопнувшем левом, и на ум отчего-то приходили теплые и ласковые девы, и устраивали на этом самом уме раскардаш, и потом приходилось брести домой за семь верст, и потом по три дня был во рту металлический привкус и голоса в ушах.

По - другому дело обстояло с похоронами мышей. Наступал момент, когда перволедок безудержно таял под ногами, когда самые милые дамы отворачивались к стене, и на арфе струны рвались одна за другой с изысканным стоном, и не поднять руки, и не разомкнуть глаз, и губы целующих -- как жесть, и вот тогда-то и понимаешь, что все, баста,--пора, пора хоронить своих дохлых мышей. И тогда роешь в разбомбленном немцами детском саду норку красной детской лопаткой в песочнице, и поешь медленно и печально, тихо раскачиваясь из стороны в сторону, и садишь в каждую норку по дохлой мышке, и кладешь на ее серенькое волосатое пузико новенькую блестящую гайку.

И тогда ватными толчками в голову снисходит на тебя простая и светлая печаль, что сродни неземной благодати, подобная Небесному Граду Иерусалим, и в носу щиплет, и хочется плакать,.. ВОТ тогда-то можно легко и безнаказанно оторвать ноги от земли, можно нелепо и противоестественно качаться в дверном проеме, качаться, чуть склонив голову с перепутавшимися волосами к левому плечу, качаться, высунув язык и со стеклянным взглядом -- качаться всю ночь на скрипучем стуле в полосе света, ни о чем не думать и глядеть, длинно сплевывая, на синие звезды сквозь шелест ивовых ветвей.

Но больше всего Стерегущий любил башенный кран. Еще в детстве кран зачаровал его, явившись шесть лун подряд в предрассветных снах. И теперь не было большего утешения Стерегущему, как подняться босому среди ночи на кран, и глядеть, как за привольной извилиной Большой Реки тлеют разбросанным костром яркие огни Царства Бу.

Как славно в ветренную ночь расхаживать на головокружительной высоте по шатким мосткам крана и большим разводным ключом греметь по арматуре зыбкого и неверного ограждения!

Звякнул колокол.

Стерегущиймедленно перевел взор с Венеры на Сириус, с Сириуса на верхушки серебрящихся осин, оттуда -- на залитую солидолом и пятнами желтого света землю. Потом нагнулся, поднял разводной ключ, расшнуровал заляпанные грязью ботинки, и пошел босиком во тьму, туда, где маячили желтыми пятнами золотые глаза Крана. Задребезжала железная лестница, а полоса света из распахнутых настежь дверей все качала и качала тень от стула, и на ней -- тень глядящего на звезды сквозь зеленый ивовый шелест. Вновь звякнул колокол.