Литература

Шизогония – множественное бесполое размножение у простейших.

Биология. Справочник.

- Эээ… Типа не хочу тебя эпатировать, чувак.

- Да…

- Типа эпатировать, знаешь?

- Дверь, я в нее совсем не помещаюсь…

- Нет, чувак… Эпатировать… Ну ты понимаешь. Ты же знаешь о чем я.

- У меня очень широкие плечи, они не помещаются в проем.

- Да ты совсем не о том, старик, я говорю: эпатировать…

- Очень сильно хочется попасть внутрь. Я знаю, что она ушла внутрь. Почему меня не пускают? Почему вокруг так много людей? Чего они все хотят от меня? Теперь уже почти не вспомнить, как начиналась моя и ее одиссея по прекрасным, как серо-голубые бивни мамонта улицам неожиданно возникшего перед глазами провинциального, маленького, лубяного города, в котором все двери были в половину моего тела высотой и нас считали братом и сестрой, гуляющими под мелким теплым дождиком; идиллия, она была нарушена внезапно развернувшейся на наших глазах свадьбой с криками и плясками обезумевших горожан, назвавших ее невестой, а очкарика, что стоял в стороне и мерял лужи своими деревянными башмаками, – ее женихом, и я не успел понять, почему эти люди все еще продолжали видеть во мне ее брата даже после того, как через низкие и узкие двери я успел проникнуть в спальню к жениху и невесте и гнусно надругаться над очкариком, сказав ему все, что я о нем думаю и не только о нем; я не успел понять, почему эти люди продолжали свистеть и кричать даже после того, как приняв мои слова за злую, ничем не обусловленную шутку, она умерла у меня на руках, выронив по ходу наступающей смерти лист бумаги, на котором было написано такое, отчего у всех присутствующих волосы вставали дыбом и из груди вырывались вопли, заставляющие подозревать их в латентной девиантности и общем скудоумии, ведь бумага терпит все, не говоря уже о свободном месте на ваших хард драйвах; отчего же так много шума из ничего? отчего же мне впервые в жизни довелось увидеть никак не задокументированный случай самовозгорания, когда упавший листок вспыхнул и пламя мгновенно перенеслось на ее еще теплое желанное тело? где те силы, которые заставили меня сдержаться и терпеливо досмотреть окончание фильма, ведь перед тем как пустили титры мой старый добрый товарищ соединил на безжизненном Марсе прах наших тел?

- Эээ… Ты меня слышишь?

- Это зависит от того, что ты хочешь сказать.

- Эээ, чувак, я немного напряжен, ты понимаешь?

- Да это так.

- Типа когда у меня в голове что-то важное, я… эээ… становлюсь нервным… все в порядке?

- Кенигсберг не так уж и далеко от Москвы.

- Ты же не сердишься на меня?

- Я еду на подножке зеленого тепловоза, земля так близко, что я могу различать розовые камни на обочине, несмотря на сумерки и устрашающее количество знакомого и незнакомого народа, неравномерно распределенного по составу, в котором где-то в дальнем купе, склонясь над неизвестным предметом ехала и она тоже, что, разумеется, стало мне тотчас известно; ничего необычного, кроме страха за свою жизнь, ведь если мы не найдем комнату в этой полутемной гостинице, нам придется лежать на зеленой скамейке в парке и, накрывшись газетой, я буду рассказывать ей, как встретил на вокзале давно забытую учительницу по литературе, которая тоже ехала в Калининград и, наверное, сейчас занимает нашу комнату в гостинице, где мы так и не смогли найти номер и смеющиеся над нами студенты долго не хотели нас выпускать на улицу, просто потому что на нас не было никаких одежд и намечался чей-то день рождения, я своими глазами видел ящик портвейна, припрятанный под стойкой вахтера; и вот уже поезд мчится назад и впереди на рельсах, томно раздвинув ноги, лежит обнаженная она; хорошая концовка для рассказа, если не хочешь, чтобы тебя обвинили в излишней оригинальности.

- Это все шизогония, чувак.

- Шизогония?

- Да. Не пойми меня неправильно – но это происходит со всеми рано или поздно…

- Вчера весь внешний мир казался мне цветным прямоугольником в окне…

- Эй, мне нужно сказать тебе что-то важное.

- …Такое со мной было, только раз, когда я съел марку и запил ее теплым апельсиновым соком с водкой; флэшбэк был очень отчетливым, мне показалось, что вызванная им частичная депривация может служить неплохим поводом для начала новой депрессии, она незамедлила ознаменоваться приходом в голову мысли, непревзойденная банальность которой нередко повергала меня в суеверный страх перед окружающими меня людьми и животными; моя жизнь это короткий образ в голове какого-нибудь божества, неконтролируемая вспышка его самосознания, сопровождающаяся иллюзорной уверенностью в том, что где-то вот сейчас, где-то вот на этой темной крыше тебя посетило высшее знание о том, что есть истина и все такое; и хотя двести метров над землей не являются оптимальным расстоянием для полноценного созерцания, место на котором стояли я и она, было самым подходящим для того, чтобы увидеть мир таким, каким его хочется увидеть, а не таким, каким мир хочет, чтобы его увидели; впрочем, не в силах ничем себе помочь, я прислонился животом к металлическому заграждению и попытался угадать мелодию из доносившихся из близлежащего кабака звуков, ни ее распростертое внизу тело, ни выпитые перед этим пару рюмок обжигающей перцовой настойки не могли помешать мне сосредоточить свой разум на абсолютной и всепоглощающей идее контроля, которая делала меня в собственных глазах неуловимым всепостигающим божеством, переживающим неконтролируемую вспышку самосознания, сопровождающуюся иллюзорной уверенностью в том, что где-то вот сейчас меня посетило высшее знание о том, что есть истина и все такое.

- Чувак… Эээ… мне кажется… теперь я могу сказать… мне кажется, что ты мой сын… вот так… Я надеюсь, ты нормально к этому отнесешься, а?

- Сын?

- Ну да. Это все твой бред. Шизогония. Я говорил тебе об этом.

- Я посмотрел ему в глаза, и в них отразились бесчисленные ряды чуваков, в их головах были те же образы, что и в моей, они говорили те же слова, что и я, и тогда мне пришла в голову мысль, которая парализовала мое воображение и мгновенно свела к нулю мои жалкие потуги обрести индивидуальность в этом безумно жестоком мире, я понял, что концепты психоделии являлись лишь вирусом, превращающим людей в идентичные сегменты единой цепи, примитивным и действенным средством размножения, забирающим из мозга все ненужное идеальное содержание, да.