Литература

— Произошёл несчастный случай, на дороге, — молодой хирург доктор Грин был бледен и мял в длинных пальцах марлевую повязку, — это был огромный грузовик… поверьте, она совсем не страдала, не успела, даже не поняла, что случилось. Мальчик сильно ранен, но я… мы надеемся… ему нужна срочная операция.

— Вы должны подписать разрешение на операцию, — нетерпеливо вставила опытная медсестра по имени Кэрол, как значилось на бейдже. — У вас нет страховки, эту операцию не делают бесплатно. — Кэрол уставилась на доктора Грина, который смотрел вниз и в сторону, его лицо из бледного становилось насыщенно розовым.

— Это необходимая формальность, — выдавил доктор, — дело в том, что я не могу гарантировать благополучный исход операции на все сто процентов, но у нас есть единственный шанс спасти его… нельзя не воспользоваться этим шансом…

— Я бы не простила себе, — снова перебила Кэрол, как бы бурча себе под нос, но нам хорошо были слышны её слова, — никогда бы не простила, если бы хотя бы не попыталась вытащить парня из лап смерти. Единственного сына… как тут можно колебаться из-за денег?!

Контракт был перед нами на стойке приёмной, в нём значилась сумма — шестьдесят восемь тысяч. Цена жизни ребёнка, как уверяли врачи.

На Майкла страшно было смотреть. Я знала, что дело не в деньгах, он отдал бы всё ради Энтони, отдал бы собственную жизнь не задумываясь, но сейчас он выглядел так, как будто уже сделал это — он выглядел как ходячий труп, его лицо было серым как пыль, и будто бы даже волосы вдруг начали седеть. Мне казалось, он вообще не понимает, что ему говорят, а его губы как будто шептали имя жены — Элис, Элис… Я взглянула на медсестру, она не сводила с Майкла глаз и выглядела очень напряжённой. Что так волнует её — деньги? Я вспомнила собаку на картинке из детской книжки, пойнтер в охотничьей стойке, вытянутый как струна и чуть не падающий вперёд, но застывший в немом ожидании… в лице Кэрол, пожалуй, было что-то собачье. В то же время её лицо можно было назвать добрым и симпатичным… чуть полноватая, немного неуклюжая, сначала она произвела на меня приятное впечатление, когда просила нас не волноваться и немного подождать, пока выйдет врач. Но, узнав, что я не имею отношения к пострадавшей семье, просто подвезла Майкла в больницу, Кэрол очень резко потеряла ко мне интерес, и как только в дверях приёмной появился доктор Грин, Кэрол быстро подскочила к нему и шёпотом, наверное, обрисовала ситуацию — объяснила, кто мы такие, может быть даже — в каком мы психическом состоянии.

— Я должен увидеть сына, — монотонно, как автоответчик-часы, вдруг произнёс Майкл. — Дайте мне увидеть его.

Повисла странная пауза… Кэрол снова требовательно смотрела на молодого доктора. Я медленно сделала несколько шагов назад. В дальнем углу холла стоял негр-санитар. Он вошёл через несколько секунд после появления доктора Грина, в ту же дверь. Я подошла к нему ближе. На зелёных брюках я заметила мелкие брызги крови, но верх костюма у него был совершенно свежим, только что заменённым. Как странно… у негра тоже было совсем серое лицо, и губы дрожали, он посмотрел на меня почти с ужасом, и прежде, чем я успела к нему обратиться, выскочил за дверь.

— Вам нельзя к мальчику, — говорил доктор Грин, уже твёрдым голосом, было похоже, что ему удалось наконец совладать с волнением, хотя руки всё так же теребили тряпку. — В палате соблюдается полная стерильность, и вы только навредите. Besides, — его голос вдруг дал петуха на этом «кроме того», — мальчик действительно получил очень тяжёлые травмы, его вид может взволновать вас. А вы должны быть собранны и действовать быстро и чётко. Поставьте подпись на контракте, и вы запустите слаженные действия профессионального коллектива по спасению вашего сына. — Подавившись этой фразой из рекламного буклета, молодой доктор умолк, и в атаку на несчастного отца пустилась Кэрол. Но, по-моему, Майклу было всё равно, что бы они ни говорили. Я подумала, что он не верит… ну конечно, пробиваясь остатками потрясённого разума через шоковый ступор, он просто пытается не дать им себя обмануть — а что, если… Я потянула доктора за рукав, уводя его чуть в сторону от такой участливой, такой заботливой Кэрол, порхающей вокруг обмякшего Майкла — та лишь стрельнула взглядом в нашу сторону, но не могла оторваться от готовой сдаться добычи.

— Энтони действительно ещё жив? — тихо спросила я у Грина, сама почувствовав неуместное, циничное спокойствие в тоне своего вопроса.

— Oh God, конечно,— буквально пролепетал Грин и сглотнул, — на самом деле никогда нельзя точно предсказать исход в таких случаях, у него травма головы, кома, но вы же понимаете, чем скорее будет сделана операция… у него хорошие шансы вернуться к полноценной жизни, — я пропустила мимо ушей названные им цифры, видимо опять из рекламного буклета, — молодой организм, он будет бороться, наша задача — только вовремя ему в этом помочь…

— Энтони. Зовите его Энтони, если вам не трудно, — попросила я. — И лучше покажите отцу… его… или то, что от него осталось… — Я взмахнула рукой, не давая Грину выразить возмущение моими страшными словами. — Вы не гарантируете исхода на все сто процентов… но поймите, среди знакомых Майкла Торна найдётся пара-тройка блестящих юристов… вы же не хотите столкнуться с обвинением в том, что вымогали у отца деньги, когда Энтони был уже… мёртв? — всё-таки мне не удалось произнести последнее слово совершенно спокойно.

Опять какие-то общие слова… я не запомнила, что отвечал Грин, всё это было так несущественно, в этот момент я вспомнила лицо санитара и пришла в ужас от собственной мысли.

— Так это был огромный грузовик? — перебила я, — Элис погибла мгновенно? То есть её размазало по сиденью, как букашку? А Энтони пострадал… насколько меньше? Может быть, отец просто не захочет продолжать его мучения, если увидит его?

Кажется, я спрашивала что-то ещё, и доктор Грин ответил не сразу, но когда всё-таки, облизнув в очередной раз губы, он заговорил, в его словах было больше уверенности — и больше души — чем до сих пор:

— Если бы парень был моим братом… — всё-таки он упорно не называл Энтони по имени, — я бы согласился на операцию не раздумывая… Нельзя решать за него, жить ему или нет… Мы зд… я здесь повидал всякое, и могу сказать откровенно, я всегда был готов приложить любые усилия, чтобы только спасти Жизнь… главное — это Жизнь, и все имеют право на последнюю надежду… Я повидал всякое, но мне было… страшно… увидеть мальчика. Однако он жив. И его отцу будет ещё страшнее видеть его. И я не могу допустить, чтобы мистер Торн… дрогнул, и… — Грин не смог продолжить, я закончила за него:

— Эта подпись, а если я гарантирую вам подпись? Слышите: я сделаю так, что он подпишет контракт — но вы должны пообещать, что он увидит мальчика. Хоть на несколько секунд… вы же повезёте его в операционную, мы можем стоять в коридоре, у лифта, где угодно и в каких вы скажете халатах, но после того, как будет подпись — вы покажете Майклу сына. Если это будет последний раз… будем утешаться тем, что сделали всё возможное, хотя на самом деле его ничто уже не утешит… — Я обернулась на Майкла. Кэрол всё не сдавалась, она потрясала в воздухе заветной голубой бумажкой. — Итак. Я даю вам его подпись, а вы даёте взглянуть на Энтони перед операцией. Иначе, по-моему, никакой операции не будет…

.

У доктора Грина не оставалось выбора, и он согласился. Всё-таки они почему-то очень хотели эту операцию. Всё случилось очень быстро, и мы с Майклом действительно стояли в коридоре возле лифта, когда мимо поспешно провезли Энтони на каталке… Он был под капельницами — на двух штативах висели два раздутых пакета, полных крови, но с той же скоростью, с какой кровь поступала в его организм, а может быть, даже быстрее, она выливалась обратно, стекая по жёлобу в закреплённое на каталке большое пластиковое ведро. Толстые шнуры от капельниц уходили куда-то под простыню, но вся простыня была уже пропитана свежей алой кровью, а то, что простыня накрывала, казалось жалким обрубком, не достаточным, чтобы быть человеческим телом… Майкл вытянулся в напряжении, он должен был увидеть лицо сына, и я тоже привстала на цыпочках, лишь бы разглядеть лицо — пытаться подойти, прикоснуться к мальчику нам категорически запретили, но пока каталка приближалась к нам по коридору, голову мальчика от нас загораживали обступившие его санитары, и вот она поравнялась с нами… но в этом месте коридор немного заворачивал в противоположную сторону, и как раз когда мы могли увидеть лицо, голова Энтони качнулась — и мы увидели… Мы увидели его мозг там, где должны были быть глаз и щека… Всего на долю секунды, а с ближней к нам стороны лицо мальчика, бледное и бескровное, выглядело целым, нормальным, таким безмятежным… Каталка проехала мимо и скрылась за раздвижными дверями…

Через несколько секунд я решилась взглянуть на Майкла. Он скрючился на полу, забившись в угол между банкеткой и белым передвижным ящиком, он плакал, и его рвало. Я подумала, что нужно прикоснуться к нему, постараться утешить… и позвала санитаров.

.

В конце дня я узнала, что молодой доктор Грин лгал с первых слов, обращённых к нам. После того, как Майкла увезли, именно мне пришлось идти в морг, опознавать части тела его жены. Когда я спросила, разрезали её спасатели, доставая из машины, или сразу её так разорвало, раздавило, скрутило, — мне никто не ответил… но им пришлось показать мне её лицо. Не страдала? Не успела понять? Это лицо и сейчас стоит у меня перед глазами…