Литература

Я работал продавцом в салоне сотовой связи.

Говоря "салон", я мысленно усмехаюсь. Это был не отапливаемый сарай, расположенный в центре городского рынка. Наскоро слепленная фанерная будка, обитая вагонкой. Рабочий день - 12 часов с пятнадцатиминутным перерывом на обед. Продавцам полагалось два выходных в неделю, но ввиду огромной текучести кадров, постоянных болезней сотрудников и прочего идиотизма два дня ни в неделю ни разу не выходило. Отдохнуть хотя бы день было большой удачей. Зарплата моя составляла две с половиной тысячи.

Городской рынок, на территории которого располагался салон, был самой настоящей клоакой. Толпы разношерстного сброда - алкоголики, бомжи, бандиты, цыгане, таджики, азеры и прочие чурки - заполонили его словно при вавилонском столпотворении. За день их проходило тысячи. Орущие, визжащие, ржущие - они вваливались на пятачок перед витринами, на котором было не развернуться и троим, и начинали грузить меня своими тупыми и ничтожными запросами. Одному богу было известно, как я ненавидел покупателей. А с ними - и всё человечество.

-Чё, C100 есть что ль?

-Есть.

-А X100?

-Тоже есть.

Для этой недоразвитой публики две эти модели корейской дребедени "Samsung" были самыми крутыми телефонами.

-А какой лучше?

Это вопрос просто бесил меня. "Да какая тебе разница, урод?" - думал я, глядя в заплывшее тупостью лицо. Я грустно опускал глаза в пол, стараясь сохранять спокойствие. Ответить "одинаковые" значило спровоцировать на новый вопрос "а почему цена разная?", назвать какую-нибудь из моделей - и получить новый вопрос "а чем?" Но разве можно объяснить таджику, который ищет в телефоне щель, чтобы активировать карту экспресс-оплаты, разницу в технических деталях?

-Последнее время больше X100 берут, - отвечал я и это было самым веским аргументом для покупки. "Люди берут" - вот критерий, которому они поклоняются.

-Серьёзно? - щурился мужичонка. - Не обманываешь?

-Серьёзно, - серьёзно отвечал я.

-Берём, - кивал ненавистный покупатель. - Заворачивай!

В советские времена людские потоки контролировались очередями. Худо-бедно люди учились дисциплине и взаимному уважению. Но с наступлением эпохи капитализма очереди отменили, появились "салоны" с брошенными на растерзание алчной толпе продавцами-консультантами - и народ распоясался. Каждый требует к себе внимания и уважения. Вчетвером они подскакивают с разных сторон и в четыре рыла начинают грузить тебя своими ничтожными проблемами. Если ты не уделишь кому-то внимания - а кому-то обязательно не уделишь - Великая Мировая Скорбь опускается на их гнусные душонки, дикая обида за несчастное детство и просранную жизнь прорывается гнойным нарывом и люди приходят в бешенство.

-Эй, продавец! Я вам говорю или столбу?

-Молодой человек, ну вы не отвлекайтесь на других. Начали со мной, так закончите.

-Братан, реально нам карточку купить, или до вечера ждать тут?!

-Чувак, бля! Телефон покажешь, или нет?

Я растягивал рот в вымученной улыбке.

-Одну минуту.

-Подождите пожалуйста.

-Всех обслужу, не волнуйтесь.

-Сейчас, сейчас! Уже иду.

Народ омерзителен в своей невежественности. Ни один человек, покупая телефон, не читал инструкцию, несмотря на то, что все они шли на русском.

-Объясни-ка, как тут заставку сменить?

-В инструкции написано.

-Да покажи ты, жалко что ли!

-У меня времени нет. Народа много.

-Да ёб твою, покажи!

Угрозы - неотъемлемая часть процесса торговли. Они все угрожали мне, эти человеческие мрази. Они понимают визит в магазин как ролевую игру, в которой продавец - отребье, которое должно лизать их обувь.

Ни один не знал условий тарифов при подключении. И наотрез отказывался читать их на стенде. Каждому нужно было объяснить всё устно. Причём не просто объяснить, а разжевать.

Но особенно поражало меня неумение (а точнее нежелание) человеческого сброда активировать экспресс-карты.

-Введите нам пожалуйста, - протягивали они карточку и им было похуй, что в магазине ещё куча народа, которому нужно что-то объяснять, что народ этот уже бесится от тесноты и злобы на весь мир (которую он, разумеется, выплеснет лишь на продавца), главное для них - урвать свой момент, получить свой кусочек идиотского счастья - и быстренько съебаться.

-На карточке написано, как вводить.

-Мы не умеем, - омерзительно улыбалась какая-нибудь безобразная баба, - помогите уж нам.

-Там нечего уметь. Всё проще простого.

-Ну молодой человек! - вот уже и визгливые нотки, вот уже и годами заученная неврастения. - Вы должны же помогать.

-Нет, не должен, - бормотал я едва слышно и начинал вводить карточку.

"Я ничего вам не должен, уроды! Отъебитесь от меня, я не хочу вас видеть, я не хочу вас слышать, я не хочу быть рядом с вами!"

Хозяином магазина был добродушный толстяк по имени Герман Станиславович. Лёгкий человек. Редкостное чмо. Такой тип людей убеждён в своей безусловной значимости. Они считают, что решают глобальные проблемы. Он приезжал в магазин два раза в неделю, хлестал у себя в кабинете пиво с такими же козлами, как он, которые подгоняли ему гнилой товарец, потом сматывался в кабак - и это называлось у него "работой". На все вопросы он смотрел с устрашающим оптимизмом. Потому что знал наверняка: все вопросы и проблемы будет решать не он, а такие добровольные рабы-долбоёбы, как я. Пару раз я пытался заговорить с ним о графике, о справедливом распределении зарплаты, упоминал о трудовом кодексе, но скользкий, как кусок говна, оптимист Герман умудрялся находить такие изворотливые манёвры от всех этих разговоров, что я лишь удивлённо раскрывал рот. Против этого гибкого центнера я был бессилен.

Не было дня, чтобы я не хотел уволиться.

"Но ведь уволиться - значит проявить слабость, - говорил я себе. Значит стать сродни всем этим беспомощным людям, которые Слабость сделали своей религией. А я не слаб, я силён. Я не они, я стойкий".

И я продолжал работать. Я держался дольше всех продавцов, когда-либо работавших в этом отстойнике - полтора года. Не один не выдерживал там больше трёх месяцев, а я терпел восемнадцать. Как последний идиот.

Но однажды я сорвался.

-Билайн на 5 единиц, - протягивал мне какой-то мужлан деньги.

Из продавцов в магазине присутствовал только я. Стояла очередная пора увольнений и больничных - единственным придурком, который не сделал ни того, ни другого, был, разумеется я. Вяло отбиваясь от наседающих человеческих волн, я пребывал в глубоко безразличном состоянии и даже не особо реагировал на выпады недовольства в свою сторону. И тут вдруг этот барбос.

Есть люди, которые не нравятся с первого взгляда. Не нравятся сильно и невыносимо. Этот не понравился мне настолько сильно, что меня затошнило. Мерзкая уёбищная физиономия, которая каждым своим движением просила кирпича или лома. Презрение и ненависть - вот что демонстрировало мне это быдло. Я почувствовал необыкновенный всплеск ярости.

-В кассу, - ответил я.

-А ты чё, не даёшь что ли? - пробуравил он меня своими маленькими глазками, пытаясь интонацией поместить в разряд касты отверженных.

-Карточки в кассе, - я ещё старался сдерживаться.

-Пиздец, бля! - выдавил он и, развернувшись, вразвалку, с лоховским понтом, направился к кассе.

"При чём тут пиздец? - смотрел я в его спину. - Порядок такой: карточки в кассе".

Однако я прекрасно понимал, что дело было не в его недовольстве условиями продажи, а в его личном презрении ко мне. Он почувствовал во мне глубинное непокорство, и оно его оскорбило. Будучи сам падалью, о которую вытирали ноги более крутые, чем он, он возымел вдруг желание сделать и из меня такую же падаль.

Я уже знал, что купив карточку, он не уйдёт.

-Загони-ка мне её, - вернулся он ко мне.

Я оформлял договор, попутно объясняя функции какого-то телефона.

-Там всё написано, - ответил я.

-Загони, бля, говорю тебе! - голос его был уже близок к крику. - Торгаш ёбаный!

Больше сдерживаться я не мог.

-Ты охуел что ли, мразь?! - посмотрел я в его глаза. - Гнусное человеческое отродье, рождённое проституткой и алкоголиком! Пошёл нахуй отсюда, тварь. Ненавижу тебя!

И он вдруг дрогнул - я явственно почувствовал это: он дрогнул. Он ожидал увидеть в моём лице очередную человеческую вошь, лишённую всяких представлений о достоинстве, а я вдруг выступил против него так яростно и отчаянно, что он растерялся. Пару секунд длилась в нём внутренняя борьба, но ярость, пылавшая в тот момент во мне, была такой огромной, что он не рискнул с ней бороться. Униженный, размазанный как плевок, он развернулся и вышел из магазина вон.

А я торжествовал! Люди испуганно смотрели на меня, но теперь я не прятал от них глаз. Я испепелял их своей ненавистью, которую скрывал в себе так долго.

-Что уставилась, пизда с ушами?! - заорал я на какую-то девку. - Что тебе от меня надо?! Гнойная ебливая сучка! Что, с нетерпением ждёшь ночи, чтобы тебя пустили по кругу четверо прыщавых подростков? Это и есть твоё представление о счастье?

-А тебе что от меня надо, мужик?! - накинулся я на усатого мужичка. - Почему в твоём взгляде столько скорби? Ты обо мне скорбишь? А почему ты не скорбишь о себе, человеческая гниль?!

-Почему ты так испугана, женщина? - подскочил я к непрерывно моргающей тётеньке. - Ради чего ты живёшь на этом свете, бесполезный кусок человеческого мяса?! Ты нашла в жизни любовь, встретила понимание? Ответь мне, ты встретила понимание?

Побелевшая тётенька что-то мычала.

-Не знаешь ты ни о каком понимании! Тебя все ненавидят, а в ответ и ты ненавидишь всех, потому что только взаимной ненавистью вы и можете питаться, мерзкие порождения природы!

Толпа смотрела на меня как на сумасшедшего. Они меня боялись.

-Но вы даже не представляете, - выжигал я их взглядом, - как я ненавижу вас! О, как же я вас ненавижу!!! Я готов уничтожать вас ежедневно, ежесекундно, чтобы вывести эту мерзкую человеческую породу с лица земли! Вы недостойны жизни, твари!!! Вы недостойны намёка на жизнь, потому что вы - ошибка!

Толпа быстро рассосалась. Люди уходили из магазина молча и старались не смотреть на меня. Вскоре я остался в помещении совершенно один.

Торжество в моей душе длилось ещё пару минут. А потом вдруг накатило раскаяние. Мне стало неимоверно стыдно за свой срыв, стыдно и безумно горько.

"Дурак! - шептал я себе, - какой же ты дурак! Разве можно так обнажаться перед этим сбродом?! Разве можно вообще обнажаться перед кем бы то ни было?! Ведь это закон, непреложный закон - никому и никогда не показывать свой внутренний мир. Только так можно выжить".

В салон стали заходить новые люди. Они задавали мне какие-то вопросы, машинально я отвечал на них. Рассказывал о тарифах, объяснял про телефоны - через несколько минут всё происходившее уже казалось мне моей фантазией.

Но фантазией оно не было.

После работы меня подловили и грохнули. Четверо мужиков лет по сорок с "гандончиками" на головах и повадками пятнадцатилетних гопников тормознули меня на выходе из рынка и без долгих предисловий стали топтать. Одним из них было тот самый мужик, с которым я сцепился в магазине.

-Ты знаешь, кто я такой?! - орал он, опуская на мою голову свои тяжёлые ботинки. - Знаешь?

"Да кем ты можешь быть, уёбище? - шевелились в моей голове мысли. - Одной из бесчисленных человеческих тварей, которых миллиарды! Всё равно я ненавижу тебя".

Любой из этих мужиков грохнул бы меня, дохлого и больного, в одиночку. Но они пришли стаей. Это правило: альбиноса должна загрызать стая. Чтоб другим неповадно было. Это ёбаная матрица социума: она мгновенно вычисляет, какой из элементов в её системе стал давать сбои и тут же высылает к нему бригаду возмездия.

-Спасибо, - теряя сознание, бормотал я окровавленными губами, - большое спасибо! Искренне благодарен вам. Вы научили дурака.

Две недели после этого я лежал в больнице. Урон здоровью был нанесён серьёзный: проломленный череп, отбитые почки, выбитые зубы. На работу в магазин я разумеется не вышел. И был безмерно рад этому.

Сейчас работаю сторожем. Слушаю по ночам радио, дрочу и читаю книги.

Совершенно один. Счастлив.