Я носил ей отпечатки цветов. Маленькие чёрные карточки, они вставлялись в проигрыватель, и по комнате разносился запах, допустим, фиалок. Фиалки мне нравились больше всего, как и ей, впрочем. Не знаю, почему карточки называются "отпечатками”, я бы назвал их как-нибудь поизящней. Хотя, если подумать, отпечатки – это как раз то, что они из себя и представляют. Слепки. Электронные воспоминания. Суть одна – это матрица, восстанавливающая что-то, уже не существующее на бренной земле. Бывают карточки с запахом хвойного леса, с пением жаворонков, стрекотанием кузнечиков… Словом – всё, что когда-либо слышал и обонял человек. Чтобы добраться до её дома, мне надо было пересечь Свалку и Мост. И если Свалку я преодолевал как можно быстрей, то на Мосту обычно задерживался. Останавливался, снимал с лица дыхательную маску, вдыхал пропитанный смертью весенний воздух, кашлял, вдыхал, кашлял… Мост, неудобный, кривой, скрипел железом, - он явно лишний в окружающем пейзаже. Он соединяет два склона глубокой канавы, заросших грязно-жёлтой, в чёрных проплешинах, травой.Внизу плещет масленая вода, медленное течение несёт мимо мусор и консервные банки. Должно быть, они в конце концов попадают в Океан. Во всяком случае, мне было приятно так думать, глядя, как весь этот хлам скрывается из поля зрения, проплывая под Мост. Прямо передо мной, в нескольких километрах, словно подпирая небо, ужасающие и жалкие в своей фалличности, высятся трубы Завода Вершины их скрываются в чёрном смоге, плавно переходящем в низкие грязные тучи. Сколько себя помню – они всегда тут торчали, отравляя всё и вся в округе. Естественно, с некоторых пор это меня мало волнует – таким людям, как я, терять нечего. Самое главное – при этом у нас, живущих на окраинах, нет никакой возможности выбраться из этой помойки. Пожив здесь с моё, Вы, конечно же, поймёте – какой гармонией этот простой факт наполнят всё твоё естество. Не важно, что ты делаешь. Не важно кто ты. Родился здесь, значит, и умрёшь здесь. Причём, скорее всего, – молодым.И вот, когда едкий воздух забивал лёгкие полностью, когда ветер пробирал до костей – я натягивал маску и шагал к ней. Карманы были забиты карточками, украденными прошлой ночью в одном из бесчисленных магазинов городского центра. Да, да, это я. Таинственный, никем не узнанный и не пойманный вор, обкрадываю честных налогоплательщиков. Честно говоря, совесть меня уже давно не беспокоит – не волнуйтесь. Так вот, я, широко шагая, насвистывая ничего не значащую мелодию, добирался до её дома. Обшарпанный, старый, но, тем не менее, – уютный, с круглыми окнами-иллюминаторами, он издали бросался в глаза. Говорят, дом она получила в наследство, я не знаю. Может, это и так.Прямо за домом (хоббичья нора – я его называл) начиналась Степь – огромнее поле, заросшее всё той же жёлтой травой по пояс. И, словно шагающие металлические великаны, высились вечно гудящие столбы электропередач. Они выходили с территории Завода, шагали мимо и исчезали где-то за горизонтом, раздвинув проплешину в чёрной полоске далёкого леса. Можно было стоять тут. Долго. Вслушиваться в гуденье и ветер. И начинало казаться, что нет больше ничего на свете, кроме поля, проводов, туч – и до самого Океана заполняют они пространство. А можно было сразу зайти в дом. Внутри его заполнял тягучий полумрак. Солнечный свет вызывал боль. Свету не было здесь места. Она сидела в кресле, читала книгу под тусклой лампочкой. Она вообще, много читала, в отличие от меня. А зачем все эти мёртвые знания, если ты проживёшь, максимум, ещё пару лет. Помню, я как-то начал читать книгу. "Библия” называлась. Прочёл пару страниц, и бросил… Бог создал мир – ну не бред ли? Не мог он создать этот мир. Какой-то другой, давным-давно, - вполне возможно. А этот создали мы, и только мы. *** - Опять фиалки?- Тебе ведь нравятся? - Да… Что ты видишь? - Фиолетовый. Фиолетовый цвет. Нет – звук… Или запах… Её волосы рассыпались по подушке. По крыше барабанил дождь. Сквозь выпуклость окна-иллюминатора виднелись размытые, витающие в сыром ночном воздухе тени. - Мне всегда было интересно – как ты это чувствуешь? Для большинства людей эти карточки всего лишь убогая имитация запахов. Или звуков. Но всё вместе – никогда… - Не знаю. А ты, как ты чувствуешь? - Тссс…- Что?- Там, в поле… - она указала куда-то в окно, в дождь. На фоне кругляка окна, чуть более светлого, чем мрак комнаты, очертания её руки показались хрупкими, точно это была рука ребёнка. - Там мышь… Я чувствую. Метров пятьсот отсюда… - Мышь? Я думал, они все вымерли. - Ей холодно и страшно. Мне кажется – она от кого-то прячется… Скорей! Накинув куртку, она выскочила в ночь. С трудом за ней поспеваю. Ноги шлёпают по грязи, спешно натянутые джинсы тут же промокают до колен. Дождь закончился, в небе видны звёзды. Такое бывает редко, но мне некогда любоваться. По земле стелятся удушливые испарения. В овраге слева сквозь мутную белую дымку светит зеленоватым светом. Зря я не надел маску – запах чёрный, заполняет лёгкие, душит. Сгибаюсь, дышу часто-часто – так легче. Шатаюсь.Она появилась, как приведение, – из под куртки белая ночная рубашка, из под неё – белые облепленные грязью ноги. Прижимает к груди что-то маленькое, живое. - Его чуть змея не съела… И, подождав немного, добавляет:- Назовём его - Мышь. Я утвердительно кашляю. *** Она умерла через несколько месяцев. Ночью, во сне. Всё, что осталось – металлический крест в поле (на месте, где я закопал кубическую урну с прахом), и книги. Много-много книжных полок. Я утешал себя тем, что, скорее всего, мне тоже осталось не так уж долго. Кашель усилился и после приступов, на платке, я обнаруживал капельки крови. Маленькие, едва заметные, но с каждым разом их становилось всё больше. Часто кружилась голова, я даже чуть было не попался на глупой краже в супермаркете – еле ноги унёс. А Мышь превратился в здоровенного Крыса. И признаться, я решил, что у меня к тому же ещё и шизофрения, когда он заговорил со мной.Это случилось однажды вечером, когда я, как часто бывает, торчал на Мосту. Крыс крутился у моих ног, потом, встав на задние лапы, посмотрел на меня чёрными бусинками-глазами. - Играть! – раздалось у меня в голове. Конечно не слово – образ. – Большой, играть! - Ты говоришь? – спросил я ошарашено Крыс ответил потоком образов, смысла которых я совершенно не осознал. - Играть! - раздалось снова. Крыс бросился прочь, в траву. *** Игра заключалась в том, что Крыс наворачивал круги по полю, я же усиленно делал вид, что пытаюсь его догнать. Топал, нарочито сильно шелестел травой.Однажды, Крыс натолкнулся на её могилу. Встал на задние лапы. Он часто это делал, когда хотел рассмотреть что-либо получше, или просто задумывался(впрочем, я не уверен, что его мыслительные процессы можно было охарактеризовать этим словом). - Жаль, - сказал Крыс. Это был образ, включающий боль, разочарование, обиду и жалость одновременно. Если мыслями и можно убивать – то только такими. - Жаль, – повторил он и скрылся в траве. *** - Ты уверен, что нам надо идти? - Двигаться. Быстро. Иначе будет жаль. - Хорошо, – закидываю на плечо рюкзак, и мы выходим из дома. Дверь я не запираю – может кому-то понадобится жилище, кто знает. Идём вдоль гудящих столбов. Через несколько километров, когда полоска леса становится гораздо ближе, останавливаемся. Снимаю дыхательную маску, с размаху кидаю её куда-то в траву. Воздух почти что свеж. Лямка рюкзака режет плечо. Там книги. - Крыс, как думаешь, с чего начать? - Про мышей есть? - Есть. "Цветы для Элджернона” называется. (c)Григорий Дерябин |
проголосовавшие
комментарии к тексту:
