Той, которая рисовала море Апокриф дождя.
Ну вот и все, только сахарный дождь солит грязные лужи любви. Ну вот и все, ты сегодня уйдешь, я прошу тебя, не уходи. Ну вот и все, в октябре моих слез ты растаешь холодом дня. Ну вот и все, листья желтых берез, извиняясь проводят меня.
Розовый свет льется черным углем из открытых и любящих глаз. Ветер скулит за разбитым окном, вспоминая, наверное, нас. Кто-то свернул солнце в тусклый клубок и забросил в грязь облаков. Ну вот и все, я бы больше не смог написать бессмысленных слов.
Вы знаете, что такое тяжёлое похмелье? Это почти то же самое, когда просыпаешься в четыре часа дня первого января. Именно в таком состоянии я добрался до шоссе. Был ранний вечер. Несмотря на это, небо предательски темнело с каждой минутой. Сначала пропал его вечерне - голубой цвет, потом – звезды. Лишь луна из последних сил сопротивлялась земному климату, беспорядочно бросая на асфальт пучки серого цвета. Фонарь украл из темноты номер проезжающей мимо маршрутки - «94»; я радостно, что есть сил, замахал руками, призывая её водителя подобрать меня…
…Через пять минут на лобовое стекло упала первая капля дождя. Вторая, третья, четвертая. Лысый шофер с украинской внешностью включил успокаивающие дворники, отчего непонятное волнение внутри исчезло. Я заснул, минут на 30, не больше. У меня есть хорошая привычка: просыпаться ровно за одну остановку до собственной. Неуверенным голосом я попросил хмурого водителя остановиться. Дальше стандартно: ларёк, негазированная вода, 100 метров до дома, лифт, куда-то подевавшиеся ключи. - Курить будешь? – спросил меня пьяный отец, выглянувший из-за стенки кухни. - Не-а – Неожиданно для себя ответил я. Курить хотелось. Я открыл окно и достал помятую пачку Мальборо. Там оставалась ровно одна сигарета: перевёрнутая, на желание. «Хочу, чтобы она вернулась», подумал я и подкурил. Резкий поток осеннего ветра неожиданно ударил со стороны двери. «Мама пришла», успел подумать я, прежде чем понял, что выпадаю из окна.
* * *
Это была уже 3 сигарета. Значит – я уже пришел. Значит – я стою у подъезда и ковыряюсь в сумке, пытаясь нашарить замерзшими пальцами колечко с нанизанными на него холодными ключами. Несмотря на мерзкую погоду, настроение у меня было довольно неплохое; настолько неплохое, что я был удивлен. Думая о беспричинной радости и ковыряясь в сумке, я заметил ее. Она сидела на строительной бетонной плите квадратной формы, заботливо забытой у моего подъезда бог знает кем и бог знает когда. Прослойкой между ней и куском холодного камня служила довольно толстая книжка то ли Камю, то ли Стрибера – так или иначе, оба годны только на это %). Её левая рука была перебинтована и беспомощно свисала вниз, правой она заботливо разукрашивала тетрадный листок синим цветом. - Привет.. – сказал я, и подумал, что бы сказать поумнее. - Привет – отозвался голос из-под длинных кудрявых волос. – Похоже? Я посмотрел на тетрадный лист , почти полностью покрашенный в депрессивно-синюю каляку и подумал о том, какую смысловую нагрузку это несет. - Море – сказала она, прочитав мои мысли. – ведь правда оно? Я обнаружил, что до сих пор стою под струями наглого дождя, и поспешил нырнуть под крышу подъезда. «Четвертая» - подумал я и закурил еще одну сигарету. - Что дождь… Это так… Хотя он тоже иногда бывает похож на то, что я рисую – сказала она, говоря как бы сама с собой. Я поднял голову и посмотрел на завесу дождя. Красиво, черт возьми. Наверное, море тоже сначала было дождем, который потом вырос и стал большим. - Что ты любишь больше всего на свете? – спросила она и посмотрела мне в глаза, отчего я невольно смутился. - Что? – повторила она. Почему-то в этот момент я посмотрел в лужу. Лужа была похожа на море, только маленькое. Я плюнул в неё, и маленькие волны спрятали мое отражение. - Для кого ты это рисуешь? – спросил я её. Она удивленно посмотрела на меня в ответ. - Для тебя, конечно! Думаешь, я зря здесь сижу?
Раздался гром. Я поднял голову, посмотрел на небо и улыбнулся ему . - А ведь правда красиво. У тебя неплохо получилось. Только вот твое море теперь на небе. Не жалко? Я повернулся. Её уже не было.
Я вспомнил ее вопрос о том, что я люблю больше всего. Я понял. Больше всего на свете я люблю её.
* * *
Я так хотел поговорить с ней еще, но в тот момент почувствовал последнюю каплю дождя. Еще долго, почти всю ночь, дождь расписывал мое тело, плакал о том и о другом, рассказывал то, что никогда не решился бы рассказать другим. Плакал за меня, на нее, за всех нас. Плакал. Отом, какое это противное качество года. Осень.
|
проголосовавшие
комментарии к тексту: