Литература

Шестая стадия разложения была же и завершающей. После нее смерть. Вадим это знал, поэтому решил покончить с собой еще на первой стадии. Но прежде завершить одно неотложное дело…

Комендантский час наступал в 22.00. К 22.15 в законные права на улицах вступала милиция, отряды общественной дружины, в небе кружили рыскающие прожекторами вертолеты, и, по идее, горожане отключались в тревожном, беспокойном сне.

Погасив свет в гостиной, Вадим втиснулся в свою потрепанную кожанку, перекинул за плечи лямки рюкзака и выскользнул из квартиры.

Даже в подъезде родного дома приходилось соблюдать осторожность, - бдительные соседи, заметив Вадима, могли спокойно стукнуть на него в милицию, в какие-то полчаса его квартал оцепят, и церемониться при поимке не будут, – пуля в лоб, как наиболее гуманный способ устранения «преступника». Так было предписано правилами Комендантского часа, законодательно закрепленным в Конституции его страны.

Тихо притворив за собой дверь подъезда, Вадим быстрым взглядом оценил обстановку во дворе: в полутьме детской площадки и палисадника ничего подозрительного вроде не было.

Аккуратными перебежками на полусогнутых, от кустов к гаражам, наискосок через дворы своего микрорайона, он добрался до кирпичных стен заброшенного алюминиевого завода. Цель Вадима была совсем близка, - железнодорожное полотно, по которому через пятнадцать минут должен ехать товарный поезд. Единственный поезд, который власти выпускали из умирающего города таким вот поздним часом…

По городу шел слух, что в «товарняках» потихоньку вывозили еще не зараженных, тщательно проверенных вирусологами людей. А также выздоровевших, которые приобрели иммунитет к «Н-стадии». Последние врачам нужны были якобы для экспериментального наблюдения, выявления в их организмах факторов, позволивших им вылечится от вируса, летальный исход при заражении которым составлял 99% на общее количество заболевших.

Чиркнув спичкой о кирпич стены, Вадим закурил. Глубоко затянувшись, он достал из внутреннего кармана куртки блокнот, и засветив фонариком страницу начал читать:

«Разговор о Вирусе-Н тягостен, как экскурсия по Освенциму, болезнен, как лечение зуба без наркоза, и необходим, как дезинфекция общественных отхожих мест. Можно было бы еще назвать его (разговор) банальным - но ненависть, как и хлеб, имеет печальное свойство не приедаться. И коль скоро объявленный Фукуямой конец истории не состоялся и в нашей маленькой Европе хватает сил, жаждущих снять новый римейки старых черно-белых фильмов, имеет смысл поговорить о вирусе - не столько как о медицинском, сколько как о психолого-культурном феномене.

Прежде чем начинать разговор, следует четко определить его предмет. Не так редко вполне квалифицированными наблюдателями вируса смешиваются понятия "национализм" и "патриотизм", что в глазах сторонников либерального лагеря кидает густую тень на последний, а в глазах менее толерантной публики реабилитирует первый. Между тем оба этих понятия отнюдь не являются сиамскими близнецами; они даже не дальние родственники.

Патриотизм начинается тогда, когда человек говорит "Я люблю свою родину". Национализм - когда он добавляет - "Потому что она лучше всех". Патриот говорит: "Я горжусь своим народом". Националист продолжает: "Мой народ выше всех прочих, и не ебет…

- Каков же рост твоего народа?

- Метр девяносто сантиметров в среднем, волосы русые, глаза голубые, густая борода, широкие плечи, член 16 см. в нерабочем состоянии, материально независим ни от кого.

- Ох, просто идеальный мужчина, - едва простонала Вера, тщательно подпиливая свои ноготки. – Мне бы такого, не познакомишь Олюнь?

- Совсем охуела? А Меня кто ебать будет? Нет уж, дорогуша, ищи сама себе спонсоров, а с Вадиком у нас скоро свадьба будет…

Вот так всегда. Все красивые, умные, обеспеченные мужики с раннего детства вьются вокруг Верки, а мне (ее лучшей подруге, причем лучшей во всех смыслах этого слова – кто она такая по сравнению со мной?) достаются либо неудачники, либо полные уроды… За что, за что судьба так несправедлива со мной, чем я провинилась так перед <не> богом? <Единым> Жив <человек> был еще в памяти Веры случай, остро показавший ей всю ущербность подруги.

Один раз Вера зашла к Оле в библиотеку и увидела, что сотрудницы рассматривают карты Таро.

- Вот, - пояснила Оля, - погадать хотим, но не понимаем как.

И тут на Веру напало озорство, вспомнив годы, проведенные в команде КВН, она схватила колоду.

- Я могу предсказать вам судьбу.

- Ты умеешь? – недоверчиво спросила Оля. – Откуда?

- Бабушка Фелиция научила, - лихо соврала Вера.

Бабушка Фелиция была матерью отца, жила всю жизнь в Кишиневе, замечательно готовила мамалыгу и не имела никакого отношения к картам. Но Олечка кивнула.

- А, понятно, она же цыганка!

Фелиция была молдаванкой, но Вера не стала поправлять Олю. Она просто раскинула карты на столе и сообщила:

- Ты, Олечка, завтра познакомишься с мужчиной и через месяц выйдешь за него замуж.

<Но> Что <тогда> такое <Дарья Донцова?> накликала на свою беду, Вера поняла только теперь, и слезы навернулись на ее глаза…

Только тут до нее дошел смысл слов, сказанных в детстве ее бабушкой Фелицией:

«Человек, полюбивший сам себя, избавляется не только от комплексов и неврозов; он приобретает способность к счастливой и гармоничной жизни. Он способен действительно многого добиться, потому что ему больше никому ничего не нужно доказывать; ему не нужно вставать на ходули самомнения, чтобы стать выше. Он не боится взглянуть на себя в чистое зеркало: как всякий человек, живущий в гармонии с собой, он не преувеличивает своих недостатков ("какой у меня большой хуй!") и не культивирует своих достоинств ("какие у меня половые губы!"). Он способен - неслыханное дело для закомплексованного неврастеника - относиться к самому себе с юмором. Ему приятны другие люди - со всеми их особенностями и чудачествами. И потому в конечном счете его жизнь удается…хеее».

Украдкой взглянув на часы, Вадим понял, что его спасение, надежда на сладкую месть всем счастливцам, избежавшим заражения вирусом Н, отстает от графика.

Вслушиваюсь в ночную тишину, пытаясь уловить хоть намек на звук двигающегося в его направлении «товарняка», Вадим чуть приподнялся в кустах, расстегнул пальцем ширинку и начал неуклюже, струей задевая собственные джинсы, отливать.

- Умры, корычнэвая собака, да, - неожиданно раздался голос непонятно откуда взявшегося стража порядка и ночную тьму разорвала вспышка автоматной очереди.

Добив преступника контрольным выстрелом ТТ, мент харкнул в его сторону:

- Будэшь знать, как нарушать комэндантский час рэспублыки…

Миссия Вадима была провалена, мир в очередной раз спасен.