Литература

В этот день пожелтевшие листья клена стоящего в дендрарии академии падали еще медленнее, чем вчера. Было свежо, однако повсюду господствовал сырой дух, и небо было серым. Несмотря на раннюю осень, было достаточно холодно и немноголюдно. Всего несколько человек закутанных в плащи или ветровки мерно прогуливались по аллеям дендрария.

Я стоял у клена и смотрел, как лист падает на землю. Сперва он срывается с ветки, вернее он просто перестает быть с веткой единым целым. Плавно и незаметно отделяется и парит в воздухе. Вчера лист не делал на своем пути к земле ни единого оборота. Он просто падал, словно нарисованный неумелыми или ленивыми аниматорами. Сегодня подул ветер, и лист вздрогнул, но не стал вертеться, а просто изменил свою траекторию падения. Я еще долго смотрел на то, как он падает, изучая все его маневры и вовлечения в потоки воздуха, пока лист не упал на землю и не перестал двигаться. За ним последовал другой. Этот вертелся все время, пока падал, но так и не очутился на земле. Он остановился всего в паре десятков сантиметров от нее и замер. Я достал из папки с тетрадями очки Давыдова и надел их.

- Проклятая осень, - сказал Сизый Смог и отпустил листик, чтобы тот завершил свое падение, - Никогда не думал, что из-за каких-то глупых дождей возникнет столько неприятностей с пребыванием.

- Тебе не холодно, придурок? Что ж ты в такой мороз переходишь-то?! – брякнул я и огляделся, - Здесь люди ходят. Не разговаривай со мной, а то подумают что я умалишенный!

- Да расслабься ты, Костян! – сквозь стучащие от холода зубы прокряхтел Сизый и потер свой голый живот, - я сегодня в бане был!

- Там же женский день?

- Так я пребывал! – улыбаясь во всю рожу прохихикал Сизый, и почему-то погрустнел.

- Эх ты, бестолочь невнятная! – сплюнул я, - Разве профессор тебе неясно объяснил: Ни в коем случае не использовать способность, в каких либо других целях, кроме поиска зараженных?

- Ты слишком сильно паришься по поводу старика, Пёстрый. Он же ничего не узнает, а мне в прикол! – Сизый вновь улыбнулся одними губами.

Я не выдержал:

- По-поводу старика?!... Сизый, ты видел их?!... Ты видел их исхудалые тела?!... Или, может, обращал внимание на то, как проклятая поганая кровь, обладающая бешенным, несоизмеримым с нормальным, давлением разрывает аорты на их шеях, как они вскидывают свои рахитоподобные головы к верху и кричат в предсмертной агонии! – я сорвался, - Их жизнь взрывается прямо на венах их костлявых рук, и кипящая кровь вырывается наружу, а потом они сдыхают как собаки, отравленные беспокойными соседями. И никто, запомни, Смог, никто, кроме так называемого тобой старика, не способен облегчить их страдания.

Сизый сплюнул в листву и отвел взгляд.

- Ты видел этих детей?! – продолжил я, - Они такие же, как и наши… Они играют в те же игры, только концовка у этих игр совсем другая… Сизый, они просто падают на землю и задыхаются в тисках собственных легких, сжимаемых все тем же давлением в капиллярах, пронизывающих эти убогие органы дыхания.

Я с силой вдохнул воздух и вытер испарину на лице руками.

- Смотри как здесь хорошо! Здесь так тихо и безлюдно. Теперь я часто прихожу в этот парк. Ты слышишь?

Я заметил, как Смог перестал рисовать радость, и его лицо помрачнело. Он спросил:

- Что я должен услышать, Пёстрый?

- Этот запах! Здесь кто-то сдох, что ли? Что за вонь, мать твою! Смог, ты чувствуешь это? – я посмотрел прямо на него.

- Нет, Костян, я ничего не чувствую.

- Конечно, ведь здесь очень приятно пахнет мокрой листвой и чернозёмом. Но я уже не различаю этих запахов, Сизый… Теперь мне все равно…

Смог стоял, опустив голову. Он закурил, и я последовал за ним. Потом я огляделся. В аллее по-прежнему никого не было, кроме одной старушки. Она стояла метрах в пятидесяти от нас и удивленно смотрела в мою сторону. Я заметил, как она открыла рот и стала оглядываться, когда наши взгляды пересеклись.

-Смотри, Сизый! Ведь тебя учили в академии, что люди это просто пища, так ведь?!!! – вдруг, неожиданно для самого себя, закричал я, - Вот как это бывает, Смог, смотри же, Смог!!!

Я сорвался с места и быстрым шагом направился в сторону бабули. По пути я выбросил сигарету и снял перчатку с левой руки. Старушка попятилась назад и стала что-то выкрикивать. Я уже не слышал её, я был как на автомате – просто несся вперед и все. Бабуля развернулась и, спотыкаясь, попыталась бежать, но тут я настиг ее и схватил рукой за шею. Послышался хриплый крик и тогда я сдавил кулак левой руки так, что шейные позвонки старухи хрустнули, и она умолкла. Потом я закрыл глаза и сосредоточился. Как Давыдов и учил нас, я нащупал точку, в которой пульс жертвы прощупывался лучше всего и использовал способность. Мир вокруг вспыхнул и побелел. Глаза были по-прежнему закрыты, но меня окружила необыкновенная белизна, до боли в сетчатке. Будто врач проверяет реакцию моих зрачков на свет. Еще мгновение и я почувствовал, как тепло потекло по моим жилам через руку во все тело. Легкие электрические разряды от ног к самому сердцу, почти как оргазм… И торкнуло…

Я открыл глаза, и постепенно зрение вернулось ко мне. Внезапно я почувствовал слабость, отпустил старуху и упал на колени. Я глубоко вздохнул и посмотрел вверх. Когда тело бабули опустилось на сырую землю, вороны с соседних деревьев вспорхнули в облака и закричали. Я сидел молча и не думал ни о чем. Сизый подошел ко мне и сел рядом. Мы так и сидели молча почти десять минут…

Только потом Смог рассказал мне, что он заражен.

Один из ночных кинул иголку в стриптиз-клубе прямо в толпу. Иголка выбрала Смога. Раз! и все…

Уже много лет ночные охотятся за нами. Этот вирус… Его называют “кипящая кровь”. Это их оружие. Они тоже не люди, у них так же есть способности, и все же мы и они твари разных рас. В целом мы жили в постоянной борьбе. Временами были перемирия, и на самом деле мы можем жить, не мешая, друг другу: людей как ресурс необходимый для физической подпитки хватит на всех, это не проблема и не причина наших воин… но все же что-то сподвигло их однажды начать эту войну…

- Кажется, я постоянно слышу их стоны и выкрики, - начал говорить Смог, - Я никогда не сталкивался с зараженными, но теперь я повязан с ними… навсегда.

Он замолчал и поднял голову к небу. Его глаза покраснели, и он тяжело выдохнул.

- Да, Костян, я чувствую этот запах… Чувствую в каком дерьме я оказался. Это просто полный пиздец…

Сизый закрыл глаза руками. Я сидел рядом, и не мог сказать ни слова. Я просто онемел. Бывает, что твой знакомый попадает в неприятности и ты можешь поддержать его или чем-то помочь, но тут… тут просто тишина.

Мы так и сидели молча…

- Я хочу их увидеть, - сказал Смог, спустя несколько минут.

- Нет, Сизый, тебе не стоит, ведь… - я посмотрел в его глаза – он был уверен в своем желании. Он так серьезно смотрел на меня впервые, - Хорошо… - согласился я.

Я встал и разделся, кинул свои вещи прямо тут в парке, рядом с трупом. Затем я перешел, и в аллее остались только остывающая бабуля и моя одежда.

Мы вышли из дендрария и направились к мосту, без одежды было ужасно холодно, но мне уже было все равно. Всю дорогу я думал о Смоге и о Давыдове. Старик ужасно расстроится, когда узнает о том, что его ученик заражен. Да какой к черту старик!!! Сизый теперь сдохнет! От одной мысли об этом у меня кололо в сердце.

Под мостом была решетка канализационного слива - это был вход. Я снял ее и залез внутрь. Пахло болотом и чем-то плесневелым. Мы стали спускаться по ржавой лестнице вниз. Света не было вовсе, поэтому передвигались на ощупь. Когда мы, наконец, спустились, то оказались в невысоком туннеле. Пол был залит водой по щиколотку. Я повел Сизого дальше. Всю дорогу я хотел что-то сказать ему, хотел просто разрыдаться вместе с ним, хотел наорать на него за то, что он лазил там, где не положено нам, но не мог, я просто шел вперед и молчал…

Мы свернули из туннеля в узкий коридорчик, обложенный кафельной плиткой. По мере нашего приближения стали проявляться звуки. Сначала казалось, что это вой ветра в подземных ходах, но чем ближе мы подходили, тем больше эти звуки напоминали вой человекоподобных созданий.

Вот впереди показалась ржавая массивная дверь. Мы подошли и остановились рядом. Я последний раз посмотрел в глаза Смога. Он был спокоен, будто вернулся домой после длительного путешествия. Он просто кивнул мне, даже не поглядев в мою сторону. Стоны и вскрики были слышны достаточно четко, но слегка приглушенно.

Я повернул рычаг и открыл дверь…

В тот вечер Шакил возвращался домой из института. Было начало осени, и улицы начинали желтеть. Шакил спустился по ступенькам и вышел на остановку. Его маршрутка подъехала сразу. Он сел и поехал. Всю дорогу он вспоминал свою молоденькую преподавательницу по русскому языку и литературе. Она еще давно ему понравилась… Тот момент, когда она сказала: “А сейчас Шаки прочтет нам отрывок из первой главы Евгения Онегина” и играючи улыбнулась ему, уже давно застрял в его воспоминаниях. Он вновь вспомнил об этом и улыбнулся.

Шакил приехал из Северной Африки как иностранный студент и сразу поступил в институт. Его записали в группу, где было трое африканцев, пятеро китайцев, и одна девушка из Бразилии.

Маршрутка остановилась, и Шакил вышел. Было уже совсем темно. Он направился в сторону дома, в котором снимал квартиру.

Двое молодых людей: Сергей и Владимир, потом ответят на вопрос следствия: “Этим черножопым сукам не место в нашей стране. Пускай грызут ебаный гранит в другом месте. Этот будет примером для остальных.”

До этого эти двое коротко-стриженных ребят нагонят его сзади и ударят в затылочную область головы тупым тяжелым предметом. Затем они отволокут его в близлежащие кусты и отобьют ему все почки, что бы тот очнулся. После этого они еще долго будут издеваться над ним и отрежут ему язык “что бы он не пиздил на своем ебаном языке.” Никто из прохожих “не услышит” болевых криков и глухих ударов. Никто не захочет услышать их…

Шакил умрет мучительной смертью – ему исполосуют ножом весь живот, а потом перережут горло. Словно звери, насытившиеся своей добычей, эти двое рассмеются, когда кровь забрызгает их пуховики и лица с взбешенными взглядами…

Нет, нет, что вы, в этом нет ничего такого! Как вы могли подумать об этом! Сергей и Владимир - хорошие ребята. Они с невероятной охотой выполняют свой жизненный долг! Они верны своим стремлениям и убеждениям… Они такие же люди, как и мы…

Фюрер был бы доволен ими…

Я повернул рычаг и открыл дверь…

В лицо ударил поток теплого смрада. Перед нами открылась картина сравнимая разве что с чистилищем, нет скорее с адом.

Повсюду лужи кипящей крови. Тела, словно куски мяса с подливкой. Кто-то умирает на наших глазах. Маленькая девочка подползает к женщине, на руках которой вскакивают волдыри, и она вскрикивает от жуткой боли. Девочка плачет и бьет маленькими ручонками по полу, а мать тянется к ней, чтобы успокоить ее… она все еще пытается заботиться о ней, даже в момент своей смерти… ее руки разрывает на части…

Кто-то еще может ходить. Они относят трупы в отдельное помещение и складывают их там в кучу. Как описать то, что написано в их взгляде… Это ни страх и не паника, нет… Скорее это невероятно жуткая, пробивающая до пота безысходность, смирение перемешанное с ожиданием смерти.

Они ничем не питаются или едят, крыс и то, что прибывает в потоках канализации.

Никто не замечает нас, как будто нас тут и нет вовсе… Им абсолютно все равно. Никто не хочет подойти и поговорить с нами. Никто не хочет сказать нам: “Вы тоже заразились? Что ж, мы тут все такие, но не расстраивайтесь, все образуется…” Полная апатия. Те, кто может передвигаться, пытаются облегчить страдание тех, кто уже кипит. Они как будто сами знают, что делать, как будто они понимают друг друга без слов…

Сизый пошел к ним. Он даже не сказал мне ничего. Просто пошел к ним и, как и все, стал что-то делать. Я еще долго смотрел на него и на других…

Мой разум был словно в тумане, но один единственный вопрос четко стоял перед моим сознанием: “Почему?”

Да… ночные всегда говорили о чистоте нации. По их мнению, раса ночных должна быть единственной в своем роде… Они всегда говорили о доминировании над нами. Скорее даже о тотальном истреблении нас…

Я еще долго думал об этом. Теперь я развернулся и хотел уйти из этого зловещего места. Я поднял взгляд и увидел на двери с обратной стороны надпись, написанную кровью: