Литература

Мы с братом спали на разных кроватях, каждый у своей стены. На моей стене висели плакаты, на стене брата - рисунки на обоях: редкий лесок из акварели сменяло голубое озерцо с утятами, размытое небо пронизывал черной тушью журавль, больше походивший на коршуна, а после, насыщенные гуашью луга, полет желтых пчел над желтым полем одуванчиков, от угла комнаты до дверного косяка. Мы переглянулись, поднимая одеялом накрытые головы: шаги матери приутихли, должно быть напоследок взглянула в зеркало, поправила челку, нарумянилась и вышла за дверь, щелкнув замком. Теперь она придет только поздно вечером, усталая от работы, но довольная видеть нас, своих сыновей.

Мы выждали еще мгновение и вскочили с кроватей! Брат побежал подогревать завтрак, ставить чайник, а я вышел на балкон третьего этажа и набрав в легкие воздух свистнул что было мочи. Из-под кустов ежевики вынырнула сначала голова Витьки, сияющие глаза и улыбка, после он сам, в оборванной желтой футболке и грязных штанах. Я махал ему рукой, призывая зайти и улыбался в ответ.

Сестра его училась с нами во втором классе, в третий она не перешла, как было сказано "по семейным обстоятельствам". Ученики вынырнули, согласно кивнули головами и вновь утонули в учебном процессе, решив больше не вспоминать одноклассницу Свету. И даже не посредством нее мы познакомились с Витькой, это произошло случайно, мы гуляли на улице, там и познакомились.

Он постучал в дверь, я открыл, и в дверной проем втиснулся белобрысый Витька.

-Заходи.

Он зашел на кухню и сел на табурет. Брат уже накладывал половником в третью чашку и переглянувшись, мы бросились уплетать за обе щеки суп, или рисовую кашу, или картофельное пюре с подливой. Мы с братом плохо ели по утрам, обычные капризы, но Витькин аппетит заставлял нас соревноваться, кто быстрее съест. Он никогда не просил добавку, но по его глазам мы видели, что он еще голоден, тогда брат безмолвно открывал кастрюлю, наливал вторую порцию и улыбаясь протягивал тарелку Витьке.

Он съедал все или почти все, говорил спасибо и развалившись на табурете, задирал майку, демонстрируя набитый до отвала живот.

После завтрака мы ходили по двухкомнатной квартире и я, как знаток и гид, показывал ему наши пожитки. Я заводил "Романтику" и ставил пластинку "Sandra", девушка на обложке часто мне снилась, светло-русая с зелеными тенями на глазах, я раскрывал створки шкафа и мы любовались своим отражением в гранях хрусталя, иногда и вовсе выходили на балкон и подолгу плевались, наблюдая за полетом плевков: в воздухе они то увеличивались, то уменьшались, раздваивались, а иногда мелкой россыпью окропляли листья подорожника. Найдя плевки скучными, мы начинали пускать мыльные пузыри, тогда счастливые глаза Витьки сияли всеми цветами радуги.

Так мы прогуливали первый урок.

Не зная чем еще себя развлечь, не находя вокруг предметов, которые могли вызвать улыбку или восторг, я подставлял табурет и тянулся к верхней дверце шкафа, где среди груды газет и пакетов с шерстью и вязальными нитками, лежало два журнала с фотографиями голых мужчин и женщин в очаровательно-волнующих позах. Нам с братом было по восемь лет, Витька на три года нас старше, и мы не видели смысла в этих картинках, кроме того, что нагота скрывалась одеждой и не находила одобрения у людей, по этому, листая журналы, мы совершали таинство, вторгались в опечатанные комнаты, угождая своему любопытству. Когда мы показывали журналы Витьке, он похотливо смеялся и глаза его делались широкими, он вздрагивал, переворачивая страницы и тяжело дышал, словно таинство это свершали не мы вместе, но каждый по отдельности, так далек он был от нас, развалившихся на диване третьеклассников.

Для нас с братом, знавшим матерные слова, ни как не понятна была реакция Витьки на фотографии голых женщин, мы не знали физики любви, мы не могли представить процессов происходящих в организме, но то что делал Витька мы внимали немым взглядом, впитывали в себя и подсознание наверстывало первые азы само любви.

При нас живых он стягивал с себя штаны, обнажая сытое пузо и сдавливая в руках эту набухшую штуковину, водил рукой. Витька скулил жмуря глаза и сжимая зубы, изредка поглядывая на фото из журнала, и сигнализируя кивком головы, давал мне знать когда переворачивал страницу. Он постанывал и, кусая губы хватал воздух, все сильнее работая рукой, сдавливая багровый отросток. Апогеем таинства, участниками которого были мы трое, становилось бледно-желтое пятно на покрывале.

-Молофья. - Прискорбно завещал после себя Витька, заправляя штаны.

Мы на глаз изучали молофью и, пристыженные неумением выбрасывать такую же молофью из себя, сворачивали журналы и клали их в стопку с остальными газетами.

Развлечение будоражит аппетит, мы вновь возвращались на кухню и съедали все, что оставалось. А если были не шибко голодны, сваливали из своих тарелок в Витькину и тот, не зная что с этим делать заворачивал в принесенную посуду и нес домой.

Так мы прогуливали второй урок.

Так мы и жили около месяца, чередуя прогулы: не являясь то на первый урок, то на второй, а иногда не появлялись и целый день в школе. Витька даже отъелся и стал наглее вести себя, мы дрались шутя, но в драке легко позабыть шуточный настрой противника. А когда мы с братом, в частности и по отдельности, встречали его сестру Свету, то пристыжено опускали перед ней глаза, она была напыщенна и даже не пыталась сдержать обиду и зависть, так и расходились молча.

И как надоедает ребенку, сколько бы ни была цветная и яркая игрушка, нам надоел наш вечно-голодный Витька со штуковиной в штанах, стреляющей молофьей. Мать скрипела дверью, но каждый из нас лежал на кровати, укутавшись одеялом, симулируя сладкую сонную негу. А когда время подходило к подъему и будильник надрывался и дребезжал, мы поднимались и молча готовились к школе, хотя что он, что я, украдкой друг от друга заглядывали за шторы и находили в кустах ежевики белобрысую голову преданного, в обоих смыслах, Витьки.