Литература

Мы не должны быть вместе, но мы вместе. Как рыбы кит и прилипала, мы не нужны друг другу, но мы вместе, и теплое течение времени Гольфстрим определяет наш жизненный путь, но не мы сами. Мне было приятно трахать тебя в том парке, а тебе понравились розы, и я, признаться, вспоминал Фауста с его мгновением, но ты шептала что-то о маме, о гвоздиках, о любви своей мамы к гвоздикам, желая убедить меня в том, что ты унаследовала от матери эту любовь к флоре. Но флора и Фауст близко не стояли! Но тем не менее, они вместе легли и вместе просыпались каждое утро, что говорить, первые ночи вообще не смыкали глаза. Так Фауст променял научные труды, сулившие звание доктора наук, на пестрые гвоздики, и ему ничего не оставалось, как смириться с этой участью.

Но по законам жанра возник черт и внес в нашу идиллию раздор.

И я знаю, что нахально полагать, что ты во всем прав, что твои слова и мысли распорки, держащие мир, что черепная коробка выполняет функцию строительных опалубок, сдерживая давление цемента и щебня, что все дороги ограничены бордюром твоих противоречий и, наконец, слова твои острей пронзают самую суть, чем шпиль кирхи небо. Кому же хочется оставаться в самом конце? В конце автобуса, где дымит соляркой печной вентилятор, в конце беговой дорожки, когда твои соперники надувают воздухом грудь, спеша дотронуться и разорвать-таки финишную ленту, в конце последнего акта Гамлета, где диалог героя «…Насмешки ближних, дерзкие обиды/ Тиранов, наглость пошлых гордецов…», отливает монотонностью нервного света луны и непониманием? Конечно же, я сотни, и видят звезды! тысячи раз пытался найти золотую середину, но то золото было самого наихудшего качества и вместо пробы на глади металла сплошь царапины, от нестриженных воровских ногтей и зубов, усомнившихся в подлинности, что уж говорить о середине, когда каждый тянет на себя? Попробуй, выдохни и утери рукавом проступивший на лбу пот, - судья беспощадно отнимет очко и придется находить силы, чтоб вновь его заработать.

В итоге, я начал понимать, что перетягивание каната бесполезный спорт, куда проще вывихнуть суставы и растянуть сухожилия, нежели завоевать или отдать победу сопернику, я вдруг осознал, что не стоит подпускать к себе человека ближе чем на дюйм! Но как же это возможно применить на практике, в отношениях между мужчиной и женщиной? Безусловно, акт сношения - это добровольное соглашение обеих сторон на наложение биополей, но стычка не наблюдается! Даже напротив, - любовь побеждает страсть, страсть проигрывает ревности, ревностное отношение к своему эго. Все замечательно, пока член не спит на карауле, а влагалище дышит теплом, завлекая караульного в уютные стены казармы. Но что-то начинает рушиться с самого утра, или когда он застегивает ширинку, а она не терпит с застежкой на бюстгальтере, когда не можешь выдавить из себя проклятое «люблю», задымляя ей волосы табачным дымом, улыбаясь в них, сдерживая смешки. Что-то рвется на корню, летит в тартарары, срывается с петель, рушится на пол, взрывается, черт возьми! В этот момент две частички вашего Я поднимают мечи, щиты, шпаги и дубинки, что там у вас в арсенале, и колотят друг дружку до одури, подставляя под удар самые больные места. Но за что, собственно, битва? Где котелок с золотыми монетами? Борьба за территорию? Где принц и принцесса, где обещанные полцарства? Где, будь она не ладна, правда, а где ложь? На предмет чего клинки выбивают искры, а пот волной накрывает глаза, превращая поле битвы в белую пелену опорожненных мыслей?

Из вороха вопросов я не могу ответить ни на один. О, если бы это происходило интуитивно, само по себе, как нечто незначащее и незначительное! Я зажал бы интуицию в тиски, запер бы агрегат на ключ и схоронил у ближайшего дерева, как в детстве мы хороним поломанные игрушки. Но не в этом дело. Я подпустил ее ближе чем мог: я не ухожу на кухню, чтоб налить чаю и с облегчением пропердеться, нарочно завожу будильник на восемь, и ей приходится торопиться, чтоб не опоздать на автобус, я бросаю где попало носки, и когда она что-то ищет, сгорбившись над тумбочкой или столом, то находя, вертит у меня под носом и кричит: я нашла твои носки! Я заставляю ее смотреть «плохие фильмы» и запрещаю слушать «хорошую музыку», я завожу ее рассказами о литературном гении худощавого аргентинца, но в ответ она начинает сдержанно толковать сюжет очередного детектива, я ухожу в комнату и делаю душе больно, включая Бена Вебстера на всю катушку и откупоривая бутылку Толстяка.

Она стыдится «пукать» при мне, но если это случится по чистой случайности, сгущает на себя весь красный цвет мира, и мир выглядит ущербным, лишенный агрессивной гаммы, он поджимает хвост и прячется в тень. У нее короткие ногти на пальцах ног, ее раздражает, что я чертовски-нерешителен, и вообще, с чего это я должен ей подлизывать? Моя мораль противится оральным ласкам, правда для себя любимого делает исключение, но ведь это совсем другое дело! Она не говорит, почему поздно вернулась с работы, почему остригла волосы, не справившись меня о том, как она будет после выглядеть, она проворачивает ключ в замке один раз, когда я привык совершать два полных оборота, сражаясь с неприступной стеной, преграждавшей путь в мою обитель, и я не нахожу интересной беседу о возможности неудачного приплода у собачонки чао-чао, которую содержит ее милая подружка.

Ты кошка, гуляющая сама по себе. Но и я кот! У меня тоже есть гордость, когтистые лапы и звонко-мяукающий голос, погляди, как дыбом встает на спине шерсть! И я страсть, как голоден до подвальных случек, но с тех пор, как мальчишка-сорванец связал наши хвосты в узел, с тех пор, как мы вместе и порознь, как штанины брюк, как лыжи неумелого покорителя снежных холмов, кто обвинит меня в блуде?

Я готов купить тебе щенка, утомись ты наконец вести со мной споры, опусти рапиру, хватит карябать мой доспех, начищенный гордостью, забери себе мягкую подушку, я готов спать на жесткой! Ты слышишь? Да! Я оставляю себе жесткую подушку!

Но нет же, кончится тем, что я прострелю себе висок!

Но настал тот момент, когда мы растворились сами в себе и друг в друге. В которой из ночей, прикасаясь к твоим волосам, моя рука падала на подушку и находила опору в вылезших перьях? В который из наших совместных завтраков я попросил у тебя нож, чтоб содрать с колбасы кожуру, но нож упал на пол, оказавшись у меня в руке, пронзил мне ступню и вонзился в дощатый настил, не причинив мне боли, не поранив меня? В который раз мы встречались в дверном проеме, и по всем законам физики должны были упасть на задницы и схватится руками за лбы, но мы проплыли через друг друга, как призраки сквозь стены в готических английских рассказах? Когда впервые я обнаружил, что мой член извергает сперму в тугую простыню, а ты обнимаешь бедрами воздух? В котором из вечеров, укутанных светом фонарей и разноголосицей соседской ребятни, мы потеряли друг друга? Как так вышло, что ключи не открывали запертую дверь и ты, нагроможденная пакетами, бросила их у порога и, еще способные друг друга слышать, ты сказала:

-Пошел в жопу!

А я ответил:

-Сука…