… - это ее вотчина. Пахнет в подвале и в самом деле неприятно, как-то не по-человечески - закисшей мочой, кислым потом, а от темных пятен на каменном полу идет тяжелый дух застоявшейся крови. Так здесь пахнет все, даже люди — те, что здесь работают, и те, кто попадает сюда ненадолго. Последние прячутся от нее в узких одиночных камерах, жмутся в углах просторных казематов. … на государственном попечении разрослась она до размеров подвала. Так уж повелось, что всю чистую работу делают наверху — в светлых кабинетах, где преступников не пускают дальше середины, а заставляют стоять у двери. И если, в искреннем порыве кинется такой страдалец за справедливостью к хозяину кабинета, солдат-конвоир припечатает такого пудовым кулаком к полу и оттащит на положенное место. Эти трое попали в подвал уже зная свою вину. В кабинете следователя даже не запирались, только воротили друг от друга вспотевшие морды. Кричали пьяными к кабаке, подзуживая друг друга, хаяли государственную власть, что прилежно было записано верноподданным писарем, имевшим в кабаке свой стол, за которым писал черни всякие челобитные. «Грамотей, — усмехнулся про себя следователь, переправляя в слове «государь» букву «а» на «о». — Как бы сам на дыбу не попал за такие помарки». Отложил перо, для вида полистал документы, потом кивнул подмастерьям: мол, зовите заплечника. Заплечник — сухонький старичок, уже шел сам, на ходу натягивал потертый фартук. Знающие люди поговаривали, что имел этот невзрачный старикашка орден, что для его тихой профессии ну уж очень удивительно. Орден непрост — был сопровожден сторублевой бумажкой и тайным именным указом «за пользу государеву» без указания даты. Молодой государь, как известно, такими наградами не разбрасывался, давал только за раскрытие больших государственных заговоров, от которых по нынешнему поветрию и до революции недалеко. А все-таки по походке видно: старичок — большой специалист. Идет, ласково улыбается. От такого загиба губ у добропорядочных граждан мороз по спине должен бежать. Душегубы так улыбаются, когда в темном переулке деньги требуют. И при случае не только кошелька, но и жизни лишить могут — все ж хлопот меньше. Мужички в углу перешептываться перестали. Глядят, как помощники вокруг заплечника хлопочут: один к жаровне кинулся, другой инструмент протирает. — С какого начнем? — спросил старичок у допытчика. — С того, мордатого? — Тебе должно быть виднее, не мне же работать, — недовольный задержкой ответил допытчик, разглаживая чистый лист бумаги. — Ну, подавай бородатого, — скомандовал заплечник подмастерьям. — Зачнем! Бородатого вытащили к широкому деревянному столу в центре каземата, уложили спиной на столешницу. Не торопясь растянули его, словно лягушку, веревками. Тело мужика сжалось, начало выгибаться, словно по всем его мышцам разгулялась огромная судорога. А сам сквозь зубы хрипит, будто пытается смеяться: — С-с-страшно… Потекла кровь из губы — сам себе прокусил. Заплечник, не чураясь мужицкой крови, промокнул ее чистой тряпицей из собственного кармана, потом отступил на шаг, оглядел распятое тело. Шепотом предупредил мужика: «Ух, сейчас больно будет, ты уж держись, не порть работу…» Дернулся бородатый в своих путах от ласковой жути, побелел страшно, закричал. Подскочил к нему обеспокоенный заплечник, всмотрелся в расширенные зрачки и весело скомандовал помощникам: — Этого прочь, сщас все расскажет! Другого давай! Бородатого быстро развязали, усадили за стол к допытчику. На простые вопросы мужик отвечал обстоятельно, в сложных путался. Но на себя наговорил достаточно, не забыл о собутыльниках. При этом плакал… — Второго давай, чего стоите? А у того уже голова на бок свесилась, пена изо рта течет, ноги свинцовые – не шевелится. Затянули на стол. Заплечник на его животе нежную кожу щипчиками поддел и аккуратно повел вверх. С хрустом. Бородатый, краем глаза все видит, голову в плечи втянул и посыпал скороговоркой: «Детей невинных резал… В сговоре с дьяволом был…» Допытчик сказал недовольно: — Что за хрень несешь ты, дело говори! — Против государя-батюшки недоброе злоумышлял… — Вот так… Только самое главное говори — кто, когда и с кем, а то под топор сам пойдешь… Мужика с окровавленным животом кинули в угол — «Дожидайся очереди!» За третьим заплечник пошел сам. Присел рядом, потрогал за плечо и удивился: — Никак, готов… Из-за своего стола поднялся допытчик, чтобы убедиться в смерти. Наклонился над мужиком, пульс на руке поискал… Вернулся за стол. В протоколе аккуратно дописано: «… пытки не выдержал…» А бородатый вначале осторожно, потом все громче запричитал: — Сердцем слаб был… Кто теперь детишков его кормить будет? У него ж их семеро. Деревне столько ртов не прокормить. По миру пойдут… Бородатый от своих слов лицом потемнел. Как будто наяву увидел: стоят над умершим семеро малышей и плачут — голодные и разутые. И все они здесь — в темном и душном каземате. О своих вспомнил — что водка проклятая с мной делает! Эх, раз живем, чего уж тут. И бухнул: виновен во всем, чего угодно скажу, только скажите — что. Смертушка-то в спину дышит, за плечом стоит, одобрительно кивает в такт словам и на другого поглядывает — чего он там молчит… И мужика из угла, словно от тяжести того взгляда, повело: он на коленях пополз к допытчику, что-то уже бормоча заготовленное — а вдруг назад бросят! Страшно как: жутью здесь пахнет… нелюдью. — это ее вотчина…
Собрано 11 июня 2002 года
|
проголосовавшие
комментарии к тексту: