Литература

Посвящается моей матери, похудевшей за полгода на сорок килограммов.

Заебала эта работа! Пока по вызову едешь, еще трех-четырех на улице подберешь. Места мумии занимают мало, их укладывать можно хоть штабелями. Вкатил им дозу жратвы пер ректум или внутривенно — и дальше погнали. Пер ректум — это для тех, у кого еще более-менее функционирует кишечник. Чаще всего вводим глюкозу. У некоторых мумий все вены исколоты. До изобретения эмулятора так же выглядели «наркоманы». Это уже не «скорая помощь», это какой-то милицейский патруль получается.

Допустим, очередной дистрофик потерял сознание за рулем. Машина встала. В лучшем случае встала — не будем о грустном. Пробка. Мы стоим. Машину увозит эвакуатор, а дистрофика подбираем мы. Снимаем и уничтожаем эмулятор. И в стационар. Ненадолго, конечно. Откормим немного — и обратно. Некоторые попадают к нам по три раза за месяц.

Полгода назад готовили законопроект, хотели запретить ЭЕ. Никогда не видел столько дистрофиков на улицах — вышли на демонстрацию, облезлые, с самодельными плакатами в хилых ручонках и дурковатыми улыбками на еблах. Они даже подарили ЭЕ президенту. Конечно, ЭЕ не запретили. А жаль.

Жрать хочется пиздец как. Попросил водителя остановиться у продуктового магазина. Еды, как всегда, мало — какие-то макароны, консервы и одинокий кочан капусты. На полках стоят серые банки с наполнителем для желудка — белок, протеины, углеводы и витамины. По вкусу похож на обычную сперму. Мерзость. Его полагается принимать под эмулятором, но это делают, конечно, не все. Забывают. Или нарочно не принимают, потому что там углеводы — от углеводов ТОЛСТЕЮТ. Понимаете, толстеют! У мумий атрофируются мышцы, висят как тряпочки, а им все кажется, что это жировые складки.

За кассой сидит молоденькая дистрофичка. На голове — редкие пучки фиолетовых волос, на плечах висит несвежее беленькое платьице. Жевательно-глотательные движения, все с ней ясно. Минут пятнадцать орал, чтобы отодрала жопу от стула и дала мне этот самый кочан капусты. Хотя о чем я, у нее жопы давно нет. Очухалась, мотнула башкой в сторону полок: «Берите сами». И взял. Может, мне еще и чек за нее выбить? Нет, чек выбила сама, своими хилыми птичьими лапками.

— Девушка, вы сегодня ели?

— А?

— Я говорю, ели сегодня?

Ее глазенки мутнеют. Зову фельдшера. Хватаем ее за тонюсенькие ручки, ведем в фургон. Она слабо отбивается ножками. Фариз, наш водитель, спокойно собирает консервы. Все равно на месте этого магазина скоро откроют салон эмуляторов. Покупателей-то нет. Может, и хозяин давно загнулся. Их трупы даже не разлагаются, они превращаются в настоящие мумии.

Еще полчаса искали кафе, в котором подают еду. В остальных были одни соки-воды. Ну и наполнитель, куда же без него. Я вообще не понимаю, зачем держать кафе или ресторан, если в нем поесть нельзя. Они там, видите ли, «общаются».

Нашли какую-то пышечную, у входа бабка в мохеровой шапочке. Внутри сидят такие же старики, едят беляши с мясом. Они их называют «гастритики». У меня аж слезы хлынули. Я эти гастритики с мамой ел, когда был маленьким мальчиком. И большие резиновые пышки, посыпанные сахарной пудрой. И запивал все это кофе с молоком.

Пышечная называется «СССР», я даже на карте города это место пометил крестиком. Цены там, правда, «кусаются». Буду туда друзей приглашать, как в шикарный ресторан. Заходим. На фельдшера и водилу сразу начинают недобро коситься, потому что они оба — азеры. Да вы на них молиться должны, кретины старые. Фариз и Малик пробираются к свободному столику, мохеровые бабульки перешептываются. Осмелели. Ну конечно, когда появились ЭЕ, многие азеры уехали домой. Рынки-то позакрывались. Я думаю, ЭЕ не запретили еще и потому, что азеров из-за них стало меньше.

Малик разворачивается:

— Виктор Сергеич, пойдем отсюда! Тут грязно.

— Ты спятил, что ли? А может, эмулятор купил? Ну?

Малик низенький и жирный. Конечно, никакого эмулятора у него нет и быть не может.

— Ну, вообще-то, купил... — Он краснеет. — Не могу же я все время жрать эту гадость.

— Дай сюда!

— Виктор Сергеич, успокойтесь. Что, я маленький? Не смогу за собой уследить?

— Дай сюда, говорю!

Фариз хватает его сзади. Я задираю зеленую форменную куртку Малика. Так и есть, на шее болтается маленький эмулятор «Сони-Эриксон». Обрываю его, кидаю на плиточный пол.

— Виктор Сергеич, вы охуели, там встроенный телефон!

— Нахуй! — Я разбиваю каблуком пластиковый корпус. — В моей бригаде этого говна не будет. Усек?!

Бабки притихли. Смотрят. Кто-то дергает меня за рукав:

— Сядь, покушай, маленький. Подобреешь.

На улице стемнело. В небе светится лазерная реклама очередного эмулятора. Если бы они выключали звук, я бы не обращал на нее внимания, но куда тут денешься? «Новая нокия «френч»! Французская кухня, французский секс, ваши любимые наркотики, фильмы, мобильный интернет. Нокия — создана для жизни!»

Еще одна пробка. Так мы не доедем до больницы никогда. Наши мумии потихоньку оживают, скребутся лапками, просят выпустить. Они «в норме», они здоровые люди! Малик цыкает на них, грозится вкатить еще по клизме. Одна из мумий хихикает. Педик, наверное.

От мумий неприятно пахнет — сквозь парфюм пробивается стариковская вонь. Может, оттого, что моются редко, а может и по другой причине: гормонов вырабатывается меньше, тело стареет. Себе-то они кажутся молодыми и красивыми, а мне уже осточертел их трупный запах. Всю машину мне провоняли, когда же мы приедем и выгрузим эти мешки с костями?

Фариз приносит еще одного. По иссохшему личику мумии стекают капли крови. В них даже крови мало. Идиоты. Я высовываюсь из фургона и ору:

— Выключите свою вонючую рекламу, мрази! Выкиньте эту дрянь! Вы же все сдохнете! Вы сдохнете! Кретины! Идите жрать!

Тощая гаишница делает мне замечание. Я, видите ли, нарушаю спокойствие и порядок на этом кладбище.

Пробке не видно конца.

— Фариз, я домой пойду. Заебало.

— Идите, Виктор Сергеич.

* * *

Я прижимаю к сердцу кочан капусты, в карманах — две банки тушенки. На улицах празднично — стоят чахоточные елки, висят гирлянды. Я стараюсь не проходить под ними — все держится на соплях, вчера в новостях передавали, что елка упала на какую-то бабу. Скоро новый год, а снега до сих пор не было, тепло. Я уже и не помню, когда в последний раз видел снег. Может, в тот год, когда была наша с Машей свадьба. Кстати, Маше я и несу эту капусту.

В черных витринах отражается моя фигура. Прохожие пялятся на меня с неодобрением. Ну еще бы, я вешу целых девяносто килограммов. Мумия в полосатых черно-желтых чулках протягивает мне листовку. Бормочет:

— Купите «Самсунг-реалити» в магазине «Ультра-стар» и целый месяц худейте бесплатно.

— Девушка, отцепитесь.

Мумия обиженно хлопает накладными ресницами. Поправляет пояс желтого плаща:

— Молодой человек, вы что, не хотите быть красивым? Смотрите, какая у меня талия. А у вас?

Я начинаю хохотать как сумасшедший.

— Так! Я не поняла! Я что-то смешное сказала, да?

Так не годится. Еще немного — и я бы ей врезал. Нельзя бить дистрофиков — они могут концы отдать от одного тычка. Остановился, достал сигарету, прикуриваю. Эта догоняет. И не одна, а с подружкой.

— Молодой человек, а вы знаете, что курить вредно? Новый самсунг-реалити позволит вам насладиться вкусом двухсот сортов сигарет со всего мира! — лопочет подружка.

— Отвали, дура. — Я беру мумию за ребра и убираю с пути. — Шла бы, пожрала, пока ходить можешь.

— Я на работе, — пищит подружка. — Молодой человек, вы хам!

— На работе, да? А ты где работаешь, если не секрет?

Мумии указывают на единственную освещенную витрину. «Ультра-стар». В ней вертится подставка с очередным эмулятором. Висят елочные шары. И надпись: «Нокия. Создана для жизни». Заебали. От этой вашей нокии уже подохло больше народу, чем во Вторую мировую войну.

— Попробуйте новый самсунг-реалити, — бубнит мумия в чулках. Сует мне в руку маленькую пластиковую хуйню с выдвижной клавиатурой.

— Щас, бля. — Я швыряю эмулятор в желтую витрину. Стекла осыпаются с громким звоном. Мумии не сразу понимают, что случилось: реакции у них заторможены, мозгу не хватает глюкозы.

— Молодой человек, вы чего? — наконец спрашивают они.

— Чего-чего. Вы там больше не работаете. Рабочий день окончен. Вон отсюда.

— Я милицию вызову... — несмело заявляет девица в чулках. — Вы хулиган!

Я щелкаю ее по носу. Вид у нее глупый донельзя. Наконец, она просекает тему и отправляется восвояси. Ножки тощие, как палочки, а суставы огромные. Красавица.

Ее подружка грохается на тротуар. Дошла до кондиции. В принципе, я мог бы оказать ей первую помощь, но не стал. Не знаю, что на меня нашло. Развернулся и пошел дальше. Устал я.

* * *

Лифт не работает. Поднимаюсь по лестнице. Два крепких паренька тащат вниз кожаный диван. Два здоровых таких гаврика. Прям душа радуется.

— Переезжаете?

— Не, тут в сто первой квартире какой-то пидор сдох. Ему уже не надо. — Передохнули, потащили дальше.

— Ааа, понятно...

Иногда я и сам думаю, не взять ли чего у дохлых соседей. С другой стороны, зачем набивать квартиру барахлом?

Жена встречает меня на пороге:

— Где ты шлялся? Тут Вовка с третьего этажа умер. Принеси мне ковер из его гостиной. Живо!

— Облезешь.

В левом ухе у Маши мигает голубая сережка. Новый купила. Сука. Я вчера раздолбал ее эмулятор, а она новый купила. Не поленилась выйти на улицу.

Теща подает голос:

— Витя, не орите на Машеньку!

— Заткнитесь, мама! Лучше бы обед приготовили!

Я прохожу на кухню. Открываю холодильник. Так и есть, эта тварь выбросила мою картошку. Типа «ты разбил мой эмулятор, а я выкину твою противную еду». Молодец, Машенька. Очень умно.

Теща ковыляет ко мне и протягивает банку наполнителя.

— Отвалите, мама. Сами съешьте.

— А я сегодня уже обедала. — Ее сморщенная кошачья мордочка расплывается в улыбке. Врет, падла. Не обедала. Снова смотрела вонючие сериалы и балдела под эмулятором.

Я зажигаю газ. Плита вся рыжая от пригоревшего жира. Готовить я, конечно, не умею. Раньше Софья Петровна готовила, причем весьма и весьма пиздато. Украинский борщ, например. И «наполеон». И котлеты по-киевски у нее тоже были охуенные. Четыре года назад она в дверь еле пролезала, весила сто пятьдесят килограммов, а сейчас от силы сорок. Ладно, не будем о грустном.

Я режу капусту, а теща стоит сзади как дура и держит в руке свою банку. Хотя почему «как»? Дура она и есть.

Уронил кочерыжку, нагнулся, увидел просвет между ее бедрами. Напялила новые джинсы-маломерки, а ноги кривые шо пиздец.

— Софья Петровна, вы бы хоть помогли, а?

— Да, да, кушайте, Витенька. — Она снова тычет мне свою дурацкую банку.

Капуста томится в большой сковороде. Я открываю тушенку. Теща принюхивается:

— Какая гадость! А у меня тут новая программа, суши. Там сто сортов суши. Хотите суши? Там такая примочка: три дэ изображение, как будто ешь палочками. Хотите поесть палочками?

— Всю жизнь мечтал... Вы бы хоть посуду помыли.

— А зачем ее мыть? Я ее не пачкаю. Это вы пачкаете. А мы едим как нормальные люди. — Теща чешет голову. Из-под ее ногтей падают волосы. В левом ухе мигает голубой огонек. Меня тошнит от этой бабы.

— Пшла отсюда. Дура.

Теща топчется на одном месте. Не уходит. Ну, тем хуже для нее.

— Ну что, Софья Петровна, кушать сегодня будем?

— Я уже кушала, Витенька. Я кушала! Я кушала! — Теща медленно пятится к двери.

— Капусту с тушенкой жрать будете?

— Нееет! — Блеет теща.

— Ну, сами напросились.

Теща визжит, пытается вырваться. Раньше я ее кормил с ложечки. А сегодня устал. Заебало. Снова будет плеваться и мычать, а в это время ее ненормальная дочечка изловчится и спустит еду в унитаз? Нахуй надо.

Вынимаю банку из ее ручонок. Заранее припасенная клизма противно чавкает, всасывая спермоподобное месиво. Теща пытается смыться.

— К ноге, тварь!

Я сдираю с Софьи Петровны джинсики и стринги. Ее дряблые огузья трясутся, как два пустых мешочка. Заваливаю тещу на стол и всаживаю клизму в ее задний проход.

Маша стоит в дверях. Что-то орет мне. Теща снова блеет, как обиженная овца.

— Ну вот и покушали, Софья Петровна. Так. А ты чо разоралась? Жрать будешь?

— У тебя с головой не в порядке! — Жена всхлипывает, пережевывая капусту. — Я теперь поправлюсь на килограмм. Ты мудак! За что обидел маму?

Теща намылилась в сортир. Куда? Сидеть! Будешь сидеть, пока не усвоится. Обе будете тут сидеть. Я мудак? Ну конечно, я мудак. Будете рыпаться — свяжу.

Маша молотит по моему животу невесомыми кулачками. Бой с тенью. Я почти не чувствую ударов.

* * *

Сплю я отдельно. Не могу видеть новое Машино тело. Она похожа на старуху в свои тридцать — две мятые тряпочки на ребрах и лысый лобок.

Иногда перед сном просматриваю фотографии, особенно ту, где Маша измазалась свадебным тортом. Ее мордашка тогда была круглой, а волосы — черными и густыми. Она тогда весила восемьдесят кило, я еще сказал ей, что многовато, тяжелая она была. Это я ее нес после свадьбы в нашу новую квартиру. Ну и брякнул: «Худеть тебе надо, Маня». Я и правда мудак.

Это я ей подарил первый эмулятор. Тогда они еще были большие, в комплект входили очки, две перчатки и маска для носа и рта, типа кислородной. А сейчас все устройство весит не больше двухсот граммов и посылает импульсы прямо в мозг. И прошло с тех пор всего пять лет.

Я смотрю на свадебный стол, и мне хочется плакать. Мне хочется выть в голос, чтобы вернуть все это изобилие, вернуть жену и тещу с ее киевскими котлетами. Отбитая куриная грудка свернута конвертиком, внутри кусочек масла с зеленью, а снаружи — двойная панировка... ммм... А когда-то я уважал тещу. Даже мамой называл. Совсем я оскотинился.

По сути, процесс еды у них — это галлюцинация. Со всеми зрительными, слуховыми, обонятельными и тактильными ощущениями. Им действительно кажется, что перед ними стоит тарелка с какими-то деликатесами и они едят их. Иногда мумии двигают руками, как будто режут мясо, иногда чокаются с невидимым собутыльником. Бывают и такие, которые нюхают или перетягивают вены, чтобы ширнуться невидимым наркотиком. Раньше мне было смешно смотреть на них со стороны. Пока они не начали дохнуть.

Маша сейчас, наверное, переключила эмулятор на секс. А я буду дрочить. Что мне еще остается?

Новый день был теплым и пасмурным. Забрали тридцать дистрофиков и одного сердечника. Я даже удивился. Надо же: стенокардия.

Снова ели в пышечной. Нашли магазин, где продавали морковку и лук. По дороге домой мне попалась проститутка, похожая на драную кошку в сетчатых чулках. Стояла на тротуаре и шаталась от ветра. Предложила «приятно провести время» — я убежал. Не дай бог, такое ночью приснится — я берегу свои нервы.

Домой пришел — тещи нет, а в гостиной на новом диване сидит какой-то пацик в желтой майке. Дистрофик пидорковатого вида. И Маша рядом с ним. Пацик спрашивает:

— Это вы Витя?

Я говорю:

— Да. А ты кто?

— А я Саша. Ее новый бойфренд.

Вот тут я ржал впокатуху. Эта дура думает, я поверю, что у дистрофика может быть эрекция. А даже если есть — я не против.

Собрал по-быстрому свои шмотки и ушел на третий этаж, пока оттуда всю мебель не растащили. Врезал новый замок и стал там жить.

Раньше меня удерживала какая-то сентиментальная привязанность к этой дуре. Все-таки когда-то я спал с ней, даже собирался завести детей.

* * *

Работа меня больше не угнетает. Наоборот, я с каким-то наслаждением всаживаю в этих тварей питательную смесь, стараюсь сделать им побольнее. Если пытаются отбиваться — связываю им руки желудочным зондом. Недавно ходил с мужиками громить салоны эмуляторов. Единственное что плохо: в городе почти не осталось мест, где можно купить нормальную еду. Во всех продуктовых магазинах стоит наполнитель, люди только его и берут. Впрочем, какие они люди?

Особенно тоскливо мне бывает по вечерам. Телевизор показывает пятьдесят два канала, и по всем — люди на разных стадиях истощения. Старые фильмы попадаются редко, а новости я уже давно не смотрю — противно. В интернете больше нет ничего интересного. Порносайты напоминают египетский зал в Эрмитаже — удовольствие, прямо скажем, небольшое.

В один из вечеров приперлась теща. Говорит:

— Помогите Машеньке.

— А с хуя ли я буду Машеньке помогать? Пусть ей помогает этот, как его.

— Саша ууууумер!

— Да мне насрать, умер он или нет.

— Ну помогиииите Маааашеньке! — Теща хнычет и мелко трясется, как будто ее кто-то побил.

Пришел. В гостиной на диване сидит трупик Сашеньки. Идеально высохший. А рядом — трупик моей бывшей жены. И на шее — полностью разрядившийся эмулятор.

Теща ноет:

— Витенька, ну что с Машенькой?

— Сдохла ваша Машенька.

— Витенька, ну так что с Машенькой?

— СДОХЛА ваша Машенька!

— Как же она сдохла? — Теща качает головой и бродит из угла в угол.

За окном темно. Лампочки горят слабо, поминутно мигая. На всех поверхностях толстым слоем лежит пыль, экран телевизора рябит, по лицу Саши ползет крупная февральская муха.

— Витенька, помогите Машеньке! — снова бормочет теща.

Я молча снимаю с мумии эмулятор, ищу зарядку и выхожу из квартиры. Дома залезаю в компьютер и нахожу инструкцию.

Сегодня годовщина нашей с Машей свадьбы. Софья Петровна вваливается в гостиную; целый день провела на кухне с Яной, Машиной сестрой. Ее распаренное красное лицо лоснится от жира. Под мышками два темных пятна. Она едва переставляет грузные ноги.

— Витенька, у нас хлеба мало. Сходите, купите два батона и баночку красной икры.

— Софья Петровна, ну сколько можно жрать? Маша на диете.

— Да, и шампанского тоже купите. У нас одна бутылка.

— Витя, пойди и купи! — Кричит из нашей спальни Маша. — Быстро пошел и купил, пока гости не пришли!

Ну их нахуй, этих гостей. В конце концов, это наша с ней годовщина. Терпеть не могу застолья и Машину жирную родню. Особенно — ее родню, конечно. Я крадусь по коридору, проскальзываю в дверь, обнимаю жену и шепчу ей на ушко:

— Поехали в ресторан, а?

— Поехали!