Литература

- Эпоха индустриальной цивилизации, окончательно наступившая, когда впервые два самолета столкнулись в небе, напоминает мне гнилой грецкий орешек в золотой скорлупке. Бежать надо, Павлик, бежать…

Егор, странный малый собравшийся бежать, горячо шептал мне в ухо одну и ту же песню вот уже несколько месяцев. Больше всего Егор любил маму и шмелей. Мама умерла, а шмели не терпели ласки, но он все равно когда видел их, подкрадывался и настойчиво, хоть и аккуратно гладил их пальчиком. А ненавидел Егор намного больше, но больше всего ненавидел он бабочек, мертвых, как осенние листья.

Худой, как тростинка, и казалось такой же ломкий, с вечными синюшными мешками под глазами, Егор чуть ли не за рукав тащил меня к колдуну.

Семен Петрович, которого весь город звал просто Гадалка, жил в старой пятиэтажке на втором этаже над аптекой. Мы по телефону договорились встретиться, и он нас ждал. Дверь Гадалка открыл только после третьего звонка и, пропустив нас в темную переднюю, внимательно оглядел.

- Павлик, Егорушка. Здравствуйте-здравствуйте. Проходите, гостями будете. - прокартавил он.

В обшарпанной кухоньке уже все было готово: стояла початая водка и три стакана. По первой выпили молча. Гадалка разлил еще по одной.

- Я, ребята, не закусываю. А вы, если хотите, пошарьтесь в холодильнике.

Мы синхронно помотали головами отказываясь.

- Ну что ж, на нет и суда нет. Тогда начнем-с. Что спрашивать собрались, не говорите, мне оно не зачем. - и он выудил откуда-то четыре ложки и рулон туалетной бумаги. - Четыре всего, четыре у вас вопроса будет и четыре ответа. Ответы простые, односложные, либо да, либо - нет.

- Да у нас один всего, вопросик-то. - вставил Егор. - Но очень уж важный.

Незаметно интонации Гадалки, как блохи, перескочили на Егора. Сильный был Семен Петрович человек. Титан духа.

- Ну, один так один, мне то что, вот демонов только тревожить почем зря. Но ничего-ничего, вы ребята хорошие, ради вас и потревожить можно. Разок-то. - и он подмигнул нам своим сиреневым глазом. Потом размотал и оторвал две полоски сортирки, положил в центр каждой ложку, сложил бумагу пополам и завернул в рулетики, так что ложки оказалась внутри.

- Вторая затем, - сказал он, как бы читая наши мысли, - что вопроса два придется задать. Во-первых, нельзя так с бухты-барахты начинать с главного, а во-вторых, проверить надо, и там, - он многозначительно поднял палец вверх, - всякие шалопаи попадаются. Наврут с три коробу, а у человека вся жизнь коту под мудя.

Гадалка, довольный собой, широко и добродушно улыбнулся. Махнул стакан водки и зашептал что-то скороговоркой. Потом нам:

- А теперь пейте и спрашивайте. Только спрашивайте такое, чтоб ответ всегда «да» был.

Вопросов таких была уйма, но задавать их было как-то неудобно, все они какие-то неловкие были. Но Егор опередил, и мне не пришлось краснеть, хотя и слова сказать пока не получалось.

- Правда, что человек творение божие, что по образу и подобию? - спросил Егор.

Гадалка чуть глаза на стол не уронил от удивления, но потом ласково улыбнулся.

- Ну и вопросики у вас молодой человек. Это же надо такому в голову придти. Кто ж теперь узнает - врака нам какой попался, или честный душеторговец. Но раз так, то разворачивайте, разворачивайте ложечку. Поглядим.

Егор чуть ли не нежно взял за оба конца бумагу и тихонько потянул. Вопреки всему ложка, просто обязанная оказаться внутри сложенной бумаги, звонко упала на пол.

Гадалка засмеялся.

- Это значит «да». Только радоваться ли - не знаю.

- А теперь про главное спрашивай, что твоей головке юной покоя не дает, только шепотом шепчи, чтобы мы с Павликом и догадок никаких не строили.

И Егор что-то зашептал над водкой, как обычно он шептал, когда волновался очень.

В кухню тем временем вбежала кошка. Черная, конечно же. И ластиться начала, вокруг ног ходит, песни поет. Меня кошки всегда любили. Кошки и женщины. Было в них что-то общее, нет, не банальная грациозность, а что-то потустороннее. Было оно и во мне, правда, совсем чуть-чуть, вот прадед мой - другое дело, говаривали он и звериный язык знал и птичий знал, и прожил больше ста лет.

- Брысь! Пшла, пшла! - заверещал Гадалка, а, увидев в моих глазах неодобрение, прибавил. - Не смотри ты так, та еще зверюга, она тебе, небось, уже в ботинки нассать успела.

- Не успела. И не нассыт.

- Ишь какой, не в ботинки так в душу нассыт. Хи-хи-хи.

Веселый старичок, ничего не скажешь.

- А теперь идите. У меня дел полно.

Уже на улице я спросил Егора, какой ответ он получил. Вопрос я то знал, его один вопрос только и мучил: можно ли сбежать отсюда?

- А ты как будто не слышал, что ложка не упала?

.

Лунатика в Городе знала каждая собака, естественно известность его ограничивалась узкими кругами избранных и наркоманов. Хотя эти круги порой было сложно различить, один перетекал в другой, как олимпийские кольца. Невзрачный паренек, получивший свое имя не за привычку ходить по ночам зомбией, а за лицо, напоминавшее луну из-за шрамов от юношеских прыщей, человек державший своё турагентство, выдающее, правда, путевки только в Вену и в один конец - и был нашим планом Б. Планом Егора, на случай если побег не возможен.

Двухкомнатка Егора должна была стать стартовой площадкой. На полу, поскольку в квартире вообще не было мебели, был разложен весь инвентарь. Шприц, ложка, зажигалка, и шарик ваты. Совсем немного и смертельная доза героина уже блуждала в крови Егора. Чтобы не видеть как его корежит, я вышел на балкон. В пачке последняя сигарета неприятно напомнила о том, что сегодня я остаюсь один. Пошел дождь.

Первые капли дождя разбились о серый асфальт.

…Мертвецы сидели полукругом, травили байки про живых и читали наизусть отрывки из Набокова…