Литература

Зима.… В лучах фонарей клубится снежная пыль. В снежной пыли густеет лай бродячих собак, глохнут моторы автомашин и теряют голос окрики зовущих на помощь водителей. На такие мелочи он не обращал внимания, ему ничто не мешало думать о Ней.

С того самого дня, когда он впервые увидел ее. Беззаботно и бесстрашно она переходила восьми полосную магистраль, на гудки автомобилей и брань водителей отвечая снисходительной улыбкой. Кажется, она улыбнулась и ему. Эта улыбка стала чем-то новым в его жизни. В каком-то беспамятстве он проследил за ней до самого ее дома. А потом… дни превратились в какое-то пустое ожидание, прошлые увлечения его не радовали, наступили холода.

Как выпал снег, он достал из кладовки тулуп с медвежьим подкладом, да заячью шапку. И теперь вечерами гулял в парке, исключительно на непротоптанных тропинках, размышляя о невозможном. Он решил, что не перестанет ее удивлять, пока не достучится до ее горячего сердца. Он превратится в зиму, в мальчика с белоснежной кожей, ночующего под снегом, в голубя, разбивающегося об ее стекло, в деда Мороза, ворующего спички, пожарного, заливающего каток. Да мало ли кем можно стать, когда… «когда ржавые мысли разъедают цельнометаллическую оболочку твоей непорочности»,- додумал он.

.

Сумерки сгущались как сгоревшее молоко – не самое позднее время, когда она возвращалась с учебы. Ранец, набитый барахлом для занятий, постоянно сползал то с одного плеча, то с другого. Родители проявляли свою заботу тщательно, но как-то неумело, поэтому в ранце всегда оставался недоеденный бутерброд, огромный шарф не давал спокойно дышать, а сквозь колготы пощипывал мороз. Хотя эти мелочи не торопили ее, и дорога к дому обычно занимала на час-два больше времени. По пути она могла заинтересоваться чем угодно – белкой, грызущей «сникерс» или алкоголиком, примерзшего языком к металлическому поручню. И, конечно же, обратила внимание на высокого мужчину в смешной шапке, «дежурившего» у ее подъезда.

«Здравствуйте!»- сказала она ему, и тотчас же заметила нечто странное в этом незнакомце. С ног до головы, будто сахарной глазурью, тот был покрыт корочкой льда, очень тонкой и ломкой. Ей показалось, что даже глаза его светятся ледяными кристалликами. Завороженной этим зрелищем, ей захотелось потрогать его, и, как дети тянут руки ко всему необычному, будто бы с пониманием, она взяла его за рукав. Он действительно оказался ледяным. «Бедняга, наверное, провалился в прорубь. Надо позвать бабушку или маму»,- рассудила она. Но вдруг ледяной человек заговорил. Кажется, он просил закурить, слов она не разобрала, это был громкий, скрежещущий, словно его вырезали из жести, язык, на котором разговаривают столкнувшиеся в океане айсберги. Ее воображение дорисовало к этому голосу какие-то ужасные детали, и, она в считанные секунды скрылась в подъезде. Он же со счастливой улыбкой пошел прочь, на ходу срывая замерзшую одежду. Этот перфоманс он назвал: «глыба льда просит искорку».

.

В воскресенье ему не пришлось долго ждать. Ожидания, наполненные надеждой и целью, длятся мгновениями. Конечно же, она пришла. Все это время он провел возле мусорных баков, занесенных сугробами и, как всегда, переполненных. Боясь, что она так и не заметит его, он легонько кашлянул, потом еще раз. Кашлять по горло в снегу было так естественно. И ей пришлось взглянуть на торчащую из сугроба мужскую голову, причем, аккуратно причесанную и сияющую добротой голову. Голова печально и искренне проговорила: «Девочка, меня выбросили как старую игрушку, пожалей меня». Она удивилась, скорее всего, тому, что мусор может принимать такие причудливые формы, но не ответила. Лишь содержимое ее ведерка мягко, будто лаврами, увенчало чело страдальца. Но он все готов был принять из ее рук. Даже, невзирая на то, что родители девочки вчера делали холодец, и острые осколки костей нанесли окончательный удар по его свежести. Вдобавок, после ухода девочки прибежала здоровенная псина и долго не спускала глаз с аппетитно пахнувшего мыслителя. Пришлось этот концепт назвать: «снеговик, заявивший о себе, доживает в отбросах собственной благочестивости».

.

Настало время подарка. Он долго бродил по супермаркету, наконец, выбрал плюшевого медвежонка с зелеными пуговичными глазками. Но этого было мало, и по дороге домой он кое-что придумал. Мысль была восхитительна настолько, что, войдя в свою двухкомнатку, он тут же бросился к дивану и долго гладил его велюровые выпуклости пурпурно-красного цвета. Потом сходил на кухню за отточенным ножом и неторопливо начал распарывать обивку вдоль швов. С первым же отрезанным куском ткани подошел к зеркалу и, впервые за целый день, улыбнулся. Потом долго вытаскивал из-под связок с пожелтевшими журналами и набитых хламом коробок старенькую швейную машинку… Утром он забрался на крышу ее дома – трехэтажной малосемейки, в роскошном костюме деда Мороза. Борода получилась просто отличной – согревала и совсем не отвлекала от занятия. За два часа он собрал весь снег с крыши дома в большой мягкий ком, больше даже своего роста.

Девочка услышала позади себя мягкий хлопок, ее спину обдало снегом. Она обернулась и увидела деда Мороза, сидящего на снежной куче. Он кряхтел, потирал бока, пел какую-то песенку про елку, игрушки, зайчиков и консолидацию. Это выглядело забавным. Тем более, что дед Мороз обращался явно к ней: «Ну, что, внученька, дождалась дедушку? Дедушка подарочек принес.». Дед Мороз с претензией на подлинность косолапо подошел к ней, держа одну руку за спиной. Борода слегка съехала, но красный нос был на месте. «Оп-па, оппа-пушечки» - и протянул ей медвежонка, - «Вот тебе игрушечка!». Она взяла медвежонка, хотела что-то ответить, но дед Мороз наклонился к ней и прошептал: «Только дедушку нужно поцеловать». Это сразу развеяло у нее представления о чуде, и она дала деру. Вместе с медвежонком. Его это не огорчило: «Дед Мороз проигрывает рождество»,- окрестил он ситуацию.

.

Днем в парке было светло и тихо. И пусто. Кроме него никто не сидел на седой от снега деревянной скамейке. Старый тулуп на сутулой фигуре неестественно оттопыривался и шевелился волнами в районе грудной клетки. То и дело из-за расстегнутого ворота показывалась головка голубя и клевала его за губу. Девочка подошла к нему, узнала. Протянула кусочек хлеба:

- Покормите птичек. Зачем вы их мучаете?

Он бесстрашно взглянул в ее бесконечно детские глаза:

- Я хочу их согреть. Им так холодно и одиноко.

- Как тебе?

- Мне? Нет. Мне хуже.

Она отщипнула крошку и скормила ее голубю. Потом погладила его по щеке:

- Ты еще не старый, зачем тебе я? У тебя будут проблемы.

- Я подожду.

- Чего?

- Когда ты вырастешь и сама сделаешь свой выбор.

- Этого никогда не будет.

- Ты не вырастешь?

- Зима скоро кончится. А ты растаешь… Давай птиц отпустим. – Она схватила за грубую ткань - та распахнулась градом осыпавшихся пуговиц и улетающих в разные стороны голубей цвета грязного снега. Их так было много, что казалось, будто душа его, раскрыв крылья, навсегда покидает замерзшее тело в парке. «Они склевали мое сердце»,- радостно подумал он, а она взяла его руку и потянула за собой:

- Ладно, пошли.

- Куда?

- Купишь мне эскимо.

В этой истории нет конца. Они до сих пор идут по дорожкам безлюдного парка - сорокалетний мальчик и маленькая Снежная Королева. Зима остановилась на них, как останавливается время в потерянных кем-то часах.