Литература

Тень-upgrade

У меня своя теория, зачем люди пьют. Нет, понятно, наркотическая зависимость, иногда фактор коммуникации, иногда - слабость в душевных коленках… Но есть еще одно. Пьянство как добровольное безумие. Взрослый человек надирается для того чтобы нарушать табу под прикрытием Бахуса. Персональный карнавал в маске алкоголика.

О смысле жизни, любви до гроба и прочей мистике взрослому говорить не принято. Если в пьяном виде о таком ляпнешь – дело другое. Вот и я сейчас уже в кондиции, чтобы тебе про Барби-Невесту рассказать…

Главное, не думай, что я того. Просто выслушай, и я отвалю. Договорились? Твое здоровье…

Барби-Невеста – это кукла моей жены. Целое поколение ее ровесниц сходило с ума по этой пластмассовой шлюшке - одна из первых ласточек Запада. Уже состоялся в Москве первый Макдональдс с километровой очередью, отошли от дел видеосалоны, у первых счастливцев появились домашние видеомагнитофоны и у них же – первые Барби. Ты, щегол, вряд ли это время помнишь.

Куклу буржуйских девочек Светлане привезла мать. Она тогда «челночила» вроде.

Барби-Невеста – о-о-о…Куда там нашим заводским: белая фата, ажурные рюшечки. Светка, как и большинство ее советских ровесниц, мечтала о такой же импортной фигуре, улыбке и, разумеется, платье.

У нее все получилось. Вылитая Барби-Невеста стояла со мной в самом навороченном ЗАГСе Петербурга на Английской набережной, а наши близкие и дальние родственники по всем правилам торжества смахивали слезы умиления.

И только один человек в зале хранил гордую чеканку профиля – вылитая Екатерина-2. Ее мама. Моя теща. Теща… Меня всегда воротило от «золовок», «шуринов» и «свояков» – от этих уродливых слов пахнет потом всего человечества. А теперь и подавно... В общем, народный анекдот про чудовищную тещу стал частью моей биографии.

Не знаю, ревность эта была или еще что-то. Так и не успел узнать: мать Светланы удивительно быстро скончалась, и полгода со дня свадьбы не прошло. Будто даже своей скорой смертью постаралась выразить мне свое материнское «ФЕ!» Отлично помню ее любимую присказку, что я в гроб ее сведу.

Светка убивалась по матери страшно: единственная дочь, отец когда-то где-то спился. Они по-настоящему дружили и хором презирали современных мужчин за бесхарактерность. Светлана взяла на себя ее фирму. Подключила меня – и все получилось. А старинная Барби-Невеста была извлечена из кладовки и торжественно водружена на почетное место – темя телевизора в Большой Комнате как Вечная Память. Самостоятельная совместная жизнь шла своим чередом.

Знаешь, часто замечал одну метаморфозу тех из знакомых, кто обзаводился семьей. Мужское заземление. Приходишь домой к семейному человеку – и там все чистенько, опрятно, едой пахнет, жена-красавица – и думаешь сгоряча: «Эх, до чего хорошо и завидно!», а потом смотришь, как твой поджарый некогда товарищ не спеша укладывает в значительный живот балласт из домашних котлеток, заводя свою вечную бодягу о повышении цен, стоимости загородного коттеджа и перспективной работе – и бежать оттуда хочется.

У тебя-то, думаешь, точно по-другому будет. Планов после свадьбы - море. А ты паришь над ним, как сраный буревестник.

И начинается…

Что-то произошло с окружающими предметами – они пустили корни в нашей квартире. А однажды, когда я поднялся с кресла у ТВ за очередной порцией чипсов, увидел, как от моего значительного живота к обивке кресла тянутся тонкие, почти невидимые белесые нити.

Оставленный в наследство бизнес пожирал наши дни-точки, словно «Пэкмэн». Свободный час оставался лишь для чинных прогулок перед сном, которые теперь напоминали неторопливые походы в супермаркет. Честно говоря, это качество реальности было для меня новым, и я ловил кайф открытия неведомых граней бытия. Но и плюсы досвадебной жизни превращать в кресты не хотелось. Стрелять так стрелять: я урезал еженедельные братания со своей компанией, ведущей стайный и шумный образ жизни. Предал огню записную книжку с телефонами, порочащими мой новый статус семьянина… Оставил себе любительское музицирование со старыми товарищами, ящик пива по пятницам и ночные прогулки на одно лицо. Но с каждым днем круг сжимался, а я рыскал в окружении красных флажков материнской заботы жены.

Хочешь подчинить человека своей воле, скажи, что это для его же блага. Фраза-намордник, затыкающая любую недовольную пасть. Главное потом – не переборщить с натяжением поводка. Супруга переборщила.

Мне был предъявлен ультиматум: «Я или Они». Второе местоимение включало в себя все, чем не являлось первое.

Это звучало так смешно, что очередную речугу о моем образе жизни, о котором давно пора писать самоучитель для праведников, я выслушал с улыбкой. Потом насторожился. Когда попытался возразить, Света сказала:

- Ты меня скоро в гроб загонишь.

После этого я машинально посмотрел на Барби-Невесту, восседающую на телевизоре – и мне почудилась усмешка в ее нарисованных глазах. Невидимая рука крепко взяла меня за яйца.

До сих пор не могу поверить в народную мудрость про пошлую близость яблони и яблочка. Мне всегда казалось, что каждый человек – тварь уникальная, а родственное сходство – издержки демопроизводства. Ведь если иначе, то в мире лишь постоянно перевоплощаются одни и те же существа, которые раз в жизнь меняют свои оболочки. Так, что ли, получается?

В знак протеста я решил устроить иррациональный вакхический бунт – проще говоря, нажраться. Незамедлительно сходил в магазин за парой банок. Светлана хлопнула дверью и уехала к подруге. Я сел на кухне, посмотрел в зеркало – и вдруг мне показалось, что из меня…из моего тела смотрят глаза чужого человека, которого я помню очень плохо: отец, он спился на заре моей туманной юности. Водка стала в горле, и меня вывернуло прямо на собственное отражение. В эту секунду из Большой Комнаты послышался тонкий злобный смешок, от которого на голове зашевелились волосы, и захотелось включить везде свет.

В тот вечер я поверил в мгновенное отрезвление.

С тех пор мне казалось, что Невеста наблюдает за мной. Частые семейные свары лишь подпитывали мою кукольную фобию. Я стал последовательным вакхическим бунтовщиком. И Светлана выгнала меня из своей фирмы. Пиздец с формулировкой «неблагонадежен». Личной наличности я никогда не имел, жилплощади – тоже. Друзья давно были распуганы безжалостным светом моего домашнего очага. В общем, уходить было некуда. Да и не хотелось. Любил я ее, что ли… Светлана пожимала плечами, но подавать на развод не спешила.

Я сжал зубы и отправился колесить по собеседованиям. Супруга заняла выжидательную позицию. По-моему, ситуация ее забавляла.

В итоге я устроился на испытательный срок в некую IT-компанию. Работы было много, приходилось оставаться допоздна. Меня заметили. На безрадостном горизонте забрезжила Карьера. С первой же зарплаты я привез Светке багажник роз. И знаешь, что-то дрогнуло между нами в тот день. Ожило. А когда мы решили отпраздновать примирение и сели за стол в Большой Комнате, я оглянулся на Невесту – так обычно смотришь в сторону, когда вдруг чувствуешь посторонний взгляд. И вздрогнул.

Слабо освещенное пластиковое лицо было искажено злобой. На меня смотрела уродливая ведьма из средневековой сказки. Пламя свечи качнулось, тени поплыли - и лицо Барби вновь стало счастливым воплощением глупости.

На следующий день удалось свинтить с работы пораньше – заболел шеф. Домой звонить не стал, решил нагрянуть сюрпризом.

В прихожей услышал, что Светка была не одна. Она с кем-то разговаривала.

- Он неудачник. Это психологический диагноз. Неудачник прячет голову в песок. Если ему потакать и поглаживать по головке, он никогда не выберется. А ты перестала встречаться со своими успешными замужними подругами. Ты ходишь на РАСПРОДАЖИ! Поэтому – жесткость и решительность, - хрипел странный тонкий голосок.

- Но он уже нашел…

- А ты уверена, что завтра утром он пойдет на работу, а не в кабак? Уверена?

Я почувствовал, как краснею.

- Нет…

- Поэтому – брось! Брось! Брось! – каркал кто-то невидимый.

Я рванул на себя дверь в Большую Комнату.

Светлана сидела в кресле у включенного телевизора. Барби улыбалась в пустоту. Света вздрогнула, но тут же поднялась мне навстречу.

- Привет!

- Привет! – я поцеловал ее. – С кем это ты сейчас общалась?

- С телевизором… Сериал этот дурацкий…Подсела на работе…А ты чего это в ботинках по квартире?

Я покорно вернулся в прихожую.

Они разговаривали. С этой чертовой куклой. Интонации собеседницы Светки я узнал бы в любое время дня и ночи. Так напористо и властно умел говорить лишь один человек на свете. Чеканный екатерининский профиль проступал даже в ее голосе.

На следующий день Света сказала, что на сутки улетает в командировку. Я проводил ее на самолет. Возвращаясь, помедлил у двери в нашу квартиру. Провести день и ночь в одном доме с ненавидящей меня куклой… Не слишком радужная…

«Параноик», - ту же сказал я себе. Глубоко вздохнул и повернул ключ в дверном замке.

Отворил. Темнота.

«Брось! Брось! Брось!».

Я нашарил в темноте клавишу выключателя. Освещенная прихожая словно перешла в мою собственность. Я двинулся дальше – в темноту Большой Комнаты. Силуэт Невесты на фоне окна был неподвижен. Я щелкнул выключателем и перевел дух. Постелил в спальне и, подумав, закрыл дверь на ключ. «Завтра ее выкину. К чертовой бабушке», - подумал я, закрывая глаза.

Громкая музыка грянула как выстрел. В Большой Комнате вспыхнул свет. Я попытался вскочить кровати, но тело не слушалось, будто мышцы стали ватными. Или из пластмассы.

Дверь в спальню медленно открылась. По телевизору передавали какой-то ретро-концерт. Старая добрая «ламбада».

Барби-Невеста появилась на пороге не одна. Она двигалась в танце с куклой-мужчиной. Этих вечных женихов в моем детстве называли «Кен». У них не было членов.

Вместо элегантного костюма или модных наборов шмоток, этот щеголял в пузырящихся на коленях трико и линялой майке с оттянутым воротом. Шлепанцы на босу ногу и неожиданная лысина. В зубах курилась крошечная папироска.

Парочка приблизилась ко мне. Я беспомощно наблюдал, как Кен запрыгнул на кровать и ковылял к моему лицу. Вблизи я узнал его.

- Ну, здравствуй, сын! Вот и свиделись.

Он сдернул одеяло. И я увидел на себе трико, майку и шлепанцы.

- Давай, родной. Не каждый день… - в руке Кена возникла бутылочка. – Первая, как говорится, орлом…

Он глотнул, крякнул и с шумом вдохнул запах моих волос.

- Что смотришь? Ее, родимую, пить надо, - хохотнул петросянистой шутке папа.

- Сгинь! – крикнул я изо всех сил.

И открыл глаза.

Темнота спальни душила горло. Я вскочил и распахнул форточку. Закашлялся. Кружилась голова. Опрокидывая стулья, я вбежал на кухню. Так и есть: изнутри газовой плиты словно шипел клубок ядовитых змей. Я наощупь закрутил колонки, перекрыл вентиль, открыл окно. С трудом отдышался, перегнувшись через подоконник.

Потом дал в Большой Комнате свет.

Барби-Невеста улыбалась как ни в чем ни бывало. На подоле белоснежного платья чернели кусочки сажи, а всегда приглаженные волосы были растрепаны.

- Прокол, куколка. Прическу можно было и поправить, - заметил я, осторожно беря куклу за волосы, - мы отправляемся на бал к крысиному королю.

Не выпуская волос Невесты из кулака, я оделся и вышел из квартиры. Главная городская помойка располагалась поблизости.

Я чиркнул зажигалкой.

Для начала скормил пламени ее воздушное белое платье, затем – волосы. Бросив маленький факел в вонючую груду, я двинулся домой. У любимого заведения под названием «Риф» замешкался. В конце концов, две кружечки пивка после такой ночи – это не дань алкоголизму, а моральная компенсация.

Долговязый волосатый бармен Володька приветливо улыбнулся мне губами в черной помаде и вновь уставился в телевизор.

- Подключился к ночному каналу для взрослых? – я присел у стойки и закурил.

Володька пошевелил пальцами в диковинных перстнях, капризно протянул:

- Не мешай, мэн. Адское кино.

Мой готический знакомец был помешан на ужасниках.

«Убить ожившую куклу? Глупцы! Это невозможно! – смеялся на экране пижон-монголоид в модной бородке, - есть лишь один способ избавиться от куклы, в которую вселилась человеческая душа!

- Сделай погромче, - сказал я.

Бармен удивленно исполнил просьбу.

«Сломайте ей руки, ноги и оторвите голову, - убеждал моголоид, - и самое главное – не забудьте выколоть ей глаза».

- Слушай, Сатана, - хрипло сказал я (Володька любил, когда его так называли), - у тебя фонарика в долг не найдется? У меня дома свет накрылся…

Тот неохотно потащился в подсобку. А я в это время стырил у него складной нож из-под кассы.

- Спасибо, друг, - я взял фонарь и бросился к выходу.

- А пиво? – удивился Сатана.

- Меня Невеста ждет! – улыбнулся я и махнул рукой на прощанье.

Осторожный ключ, шаг, скрип. Свет. Прихожая пуста. Луч фонарика дрожит. Шарит по внутренностям Большой Комнаты.

Силуэт. Невеста сидит на телевизоре в той же позе. На том же месте. Я на миг представляю, во что ее превратил огонь. Дрожь фонарика усиливается. Где твои прекрасные волосы, крошка? И что стало с твоим нарядом? Где твои…

Что-то бросается мне под ноги. Стул. Звенят стеклянные дверцы серванта – оттуда устремляется армада летающих тарелок. Одна бьет в висок. Голова-колокол, искры в глазах. Врешь… Душная хватка одеяла - «а черное одеяло набросилось на мальчика и…» - с трудом вырываюсь. Слева обрушивается ореховый стеллаж. Под натиском хищного комфорта я грохнулся на колени. Пополз вперед. Пластунил, отпихивая ожившие вещи, туда, где чернел силуэт абсолютной злобы.

«Ломайте ему руки. Ломайте ноги. Оторвите голову. И не забудьте выколоть глаза!»

Стены квартиры дрогнули, по ним пробежали волны дрожи – комната превращалась в огромный склизкий желудок в миленьких обоях. Сверху капнуло что-то едкое.

Не дождетесь… Последний рывок. И - вот она! Корчится в моей руке большой холодной пиявкой и визжит от ярости. «Руки-ноги-дэнс!» - кричу я.

Пластмассовые конечности падают на пол, извиваясь как белесые опарыши. Я в последний раз смотрю в ненавидящие глаза Невесты и достаю нож.

Финита. Я стоял посреди разгромленной квартиры, набитой изуродованными трупами вещей. Посмотрел на мобильник. До приезда Светланы оставался ровно час…

В общем, можешь себе представить, что было дальше. Она смотрела на обломки нашего райка и кричала о моей голове, спрятанной в песок, и психологическом диагнозе. О том, как перестала встречаться со своими успешными подругами. Как унизительно покупать вещи на распродаже. А вокруг нас по стенам металась тень женщины с профилем Екатерины второй, и я почти слышал, как хлопают ее черные крылья.

Я опять дал слабину. Поэтому она там. А я здесь. Такие дела. Налей еще крухан, дружище… Думаешь? Хватит? Сделай одолжение – не думай. Слышь…А, уже закрываетесь…ну и черт с вами. Пока, пока…

**

В квартире было тихо. Я осторожно снял ботинки, заглянул в спальню – Света мерно дышала под одеялом. По квартире поползло зловоние от моих носков, сопревших в зимней обуви. Запасные сушились на веревке на кухне.

Тень грузной женщины метнулась куда-то к невидимому из прихожей кухонному окошку. Я сглотнул горловой ком и шагнул за порог.

Мы стояли с ней лицом к лицу – с полуседой, отвратительно голой женщиной. Она тянула свои жилистые руки к моей шее. Еще секунда – и потная туша навалилась; я замычал в кожаные мешки ее грудей, почуяв на своем горле пальцы с длинными ногтями.

Я вцепился в дряблую плоть зубами, пару раз двинул локтем наугад. Надо мной взвизгнуло.

- Оставьте нас, мама, - прошептал я, оседлав голую, и сцепил пальцы на ее пергаментной шее. Женщина захрипела, дернулась пару раз. Затихла, превращаясь в клубы дыма, исчезла бесследно.

Я лежал на полу со сцепленными замком пальцами. Больше никого и ничего на старом линолеуме не было.

Когда я вошел в комнату, Светы там не оказалось.

- Светлана! – позвал я и щелкнул выключателем.

По стене шарахнулась узкая тень девушки с распущенными волосами. Исчезла в темном окне.

Я прошел на кухню, закурил и выпустил дым в свое отражение.