Литература

Человек дождя

Он выдрался из дурманящих лап мутного полудрема и лениво потянулся. В комнате, где он спал, болтался угрюмый полумрак, а за окном, похоже, вовсю шпарил дождь. Ну да, дождь. Чего еще ждать от скопища черных туч, тяжеленных, словно чугунные болванки. Тем, только зарождающимся утром, никаким не чудесным или солнечно-прекрасным, его разбудил вопль тепловозного гудка. Проклятая электрическая скотина, пожирательница шпал, обитала поблизости. Она гудела, свистела, шипела и отравляла жизнь прочими гадостями. Ругаясь, он рывком вскочил на ноги и подошел к окну. Мириады жирных, мясистых капель-камикадзе неслись на землю с космической скоростью чтобы расшибится о нее в лепешку. На небо можно было не смотреть: там толкались, пихались тучи;каждая стремилась обрушить на ставшую болотистой жижой землю на ведро больше дождя, чем соседняя. Он любил дождь, свисание капель с капюшона любимого дождевика,высокие ботинки, давящие жидкую грязь, пустоту растревоженных улиц, колебания воздуха, иногда свежего-свежего, а иногда тухляцки-удушающего. Самого себя он иногда с иронией называл человек дождя, по аналогии с раритетным допотопным фильмом. Какого труда стоило выдрать этот тлен из подагрически сцепленных лап частных коллекционеров!Фильм оказался безнадежно испорчен-речь в нем шла о каких-то дурацких танцах. Лишь позднее Он осознал, что и сам в какой-то степени является танцором дождя, выделывая длинные па по длинным макаронинам мокнущих улиц. А может и не па-он ведь не разбирался в этих штучках. Солнцу отдавалось куда меньше предпочтения, солнце заставляло чувствовать себя одиноким. Ибо глупо было прятаться в железобетонных коробках от солнца, стирая очередные сантиметры от задницы. Надо было двигаться, нестись, вертеться, жить! И жизнь действительно перла мощным потоком, но почему-то мимо, по касательной, заставляя Его в такие минуты сознательно стопорить саморефлексирующие нотки, дабы избежать провала в пропасть одиночества. Другое дело было наблюдать за ворчливым замиранием обывательских мокриц, пугающихся лишнего порыва ветра или ведра дождя и стремящихся побыстрее скрыться в своих клетушках. В такие моменты дождевой червь напяливал плотные джинсы, шнуровал крепкие ботинки, влезал в дождевик, опускал капюшон и вытряхивался на улицу. Вот и сейчас уже через десять минут он сидел, шнуровал ботинки, напялил брезентуху и готовился вытряхнуться прочь. В дверь позвонили, в глазке красовалась назнакомая девушка с чересчур серьезным для своего возраста лицом и наверняка чересчур старой загадочной абстракцией, называемой душой. Пачки каких-то бумажек занимали полностью ее руки. Ну все понятно, агитаторша..

-Что надо?- равнодушно/равнодушно.

Оглохла она там, что ли? Девушка стояла, совершенно потерявшись, открывая/закрывая рот словно рыба. Ну и пошла она.. Когда Он парами минут позднее закрывал дверь, след агитаториши простыл . Лишь этажами выше доносились серенады дверных звонков да стук маленьких кулачков по дверям.

Как оказалось, ливень затопил вход в подъезд и уже жадно нацелился на нижнюю ступень. Олимпийский прыжок на сколоченный деревянный щит, капюшон на голову и вперед навстречу стихии. Жиденькие струйки прохожих держали над своими драгоценными головами зонты. Зонты он не любил, считая их крайне неудобными, непрактичными и лишь обременяющими лишней тяжестью. К тому же порывы хулиганского ветра очень любили пускать наружу кишки спиц, пружинок и стабилизаторов. Куда удобнее было зарыться в кокон брезентухи, идти четкими, рубящими шагами и впитывать, впитывать дождь. В такие минуты он ощущал себя Гулливером в стране лилипутов( хотя это странное сравнение), чрезвычайно ловким дождевым червем, порывом ветра, осенним оторваным листом, почти счастливым..Хотя значение этого слова Он всегда не вполне понимал, настораживался при его произношении и не любил его при упоминании в больших концентрациях.

Сначала он размышлял, куда пойти, но затем решил просто идти, найдя хаотичное, ненаправленное, безвекторное, нераспланированное движение чудесным. По пути встречались и оставались за спиной магазины, машины, всевозможные кафэ, дурацкие вульгарные закусочные и прочий ширпотреб. В них пачками засели люди, скрываясь от воды за толщей витринных окон. Он никак не мог взять в толк, почему остальные так не любят дождь. Это дурачье признавало только безобидный грибной дождик, да и то согласно было его терпеть короткие оборванные минуты. Гораздо проще понять нелюбовь и интровертизм по отношению к другим людям! В одно из таких заведений он все же зашел, это был акт морального мазохизма, который выкидываем все мы время от времени. Люди жрали убогую говно-пищу, зараза которой приплыла со стороны U.S.A. Его поражало, что у целой страны может отстутствовать национальная кухня как таковая, ибо нельзя же считать национальной кухней камасутровые изощрения с несчастными булками. А еще резервуары кока-колы или ее производных, с торчащими трубочками, для страждущих припасть к ним своим ртом. И изобретатели этого дерьма еще после с надменностью смотрят на весь окружающий мир? Он взял дурацкий "ургер" с кучей приставок, простую воду и стал продираться поближе к окну. Он ведь не хотел надолго расставаться с ливнем. Созерцать его мешал многочисленный свет, бьющий в глаза. Он ненавидел электрический свет днем, находя в этом какую-то противоестественность. Даже на столик поставили и включили маленький комок света, видимо для создания дешевого уюта.

После забегаловки родная стихия, казалось, принимала с радостными объятьями, опутывая своими колебаниями. Он взял курс на небольшой заброшенный пирс. Идти до него было далеко, но лезть в автобус Он не хотел. Хотя бы потому, что мокрицы сидят, задыхаясь, покрываясь потом, начиная вонять, создавать групповой запах человеческого амбрэ, но никто, не один человек, не возьмет и не откроет нормально пару окон, люков или форточек. Лезть в автобус не хотелось жутко.. Так он привык ходить пешком на большие расстояния, так его ноги стали крепки и жилисты. Да и разве идти под любимым дождем не в радость? Родная стихия..Внезапно ему стало так хорошо, как бывает лишь редкие минуты и держится только эти же короткие минуты. Его шаг ускорился, тело стало легким-легким, а по ощущениям-ловким, пружинистым.

Так он прошел половину пути и уже вступил на железнодорожный мост, протянувшийся над твердой, мощной и равнодушной дорогой. Он немного попрыгал по шпалам и свернул на пешеходную дорожку. Плоские доски лежали обеими концами на мощных просмоленных брусьях, а посередине опирались лишь на не слишком надежный воздух. Но Он ходил здесь не раз и теперь уверенная поступь в стоый раз стирала очередные крошечные доли миллиметра от облитых дождем досок. Дождь, тучи, малолюдие, пасмурно, свежий, обжигающий легкие воздух, слегка приправленный запахом сырости, сочащегося из земли-ему было так хорошо, как бывает лишь в редкие минуты. Он любил дождь, и это был единственный сорт любви, испытанный им за всю жизнь.Потрепленное крюками цинизма сознание давно отшвырнуло детскую маску нигилизма, ничего по сути не изменив, ибо под на самом деле ничего не оказалось. Он впитывал дождь, боялся солнца, а сам себе казался порой легкой пустотелой дверью.

Итак, нелюбить у него получалось лучше всего.Он нелюбил очень многое, чуть меньше ненавидел и лишь к одному испытывал любовь, и выбрал он ее на отстранных, далеких пространствах, посылающих изредка объект его вожделения. Он мог бы любить девушку, страну, родителей,хобби, собаку, котяру, вечерние посилки у костра, но предпочел что-то нерегулярное, холодное, сыплящееся из высот, доступных лишь истребителям. Что это было: обыкновенный эгоизм, неумение/неспособность любить по настоящему, черствость и плесневелость души, что-то еще..Мы этого никогда не узнаем: обросшая белесым пушком трухлявая доска сложилась пополам в агонии обоссанной жизни, когда в нее, проскользив по слизи грязевого коржа врезалась голова несчастного робота. Шел дождь, он и безобразно стоптанная, истончившаяся доска отправили Его вниз, на асфальтик, прямиком под мощь восемнадцатиколесного магистрального здоровяка.

Любовь, сука, вернулась к Нему в такой же гипертрофированной форме, какой он ею обладал.