Сегодня четвертое ноября, дорогой читатель. Ты знаешь, что бывает четвертого ноября? Это такой праздник, когда настоящие арийцы все вместе ходят на демонстрацию, пьют пиво и бьют черных. Праздник так и называется — «День народного единства». Конечно, пить пиво можно и одному, но черных лучше бить вместе, дорогой читатель. Без единения тут никак. Папа с друзьями долго готовился к этому дню — посылал какие-то письма в мэрию, печатал на работе листовки, рисовал плакаты, сидел в интернете и ходил в магазин за пивом. Дима тоже готовился изо всех сил, теперь он знает приемы самбо и песенку «Россия — для русских, Москва — для москвичей». Папа проснулся рано утром, помылся, побрил голову и разбудил Диму. Дима тоже пошел мыться, но не успел, потому что в ванну залезла мама. Мама вообще не просыпалась, потому что еще не ложилась. — Иди немытый, а то опоздаем. — сказал папа Диме. — Куда это ты опоздаешь? — крикнула мама. — Да так. Никуда, просто погулять идем. — ответил папа ненатуральным голосом. — Можешь не возвращаться. — предложила мама. Ведь это очень здорово, дорогой читатель, когда можно не возвращаться. Но Димин папа так не считает. Папа поддерживает семейные ценности, потому что он настоящий ариец. Мама поцеловала его и сказала, что раз сегодня день какого-то там единства, совсем не нужно пить пиво, орать песни и бить кому-то морды. Лучше культурно сходить на очень интересную выставку. — Чо еще за выставка? — спросил папа. И мама дала ему буклетик, в котором было написано: ХУЙ, ИЛИ КОНЕЦ КРИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА Арт-мастерская Дмитрия Тер-Иваняна
Папа прочитал буклетик и сказал: — Я, паходу, и так знаю, что хуй — это конец. Стыдно ребенку концы показывать. А мама быстренько послала папу на хуй и объяснила Диме, что если просто так говорить «хуй», это некультурно, а когда хуй становится предметом искусства, его и показать не стыдно. — А я уже видел писю. — похвастался Дима. — Мне Сережа показывал. А потом мы с ребятами в садике смотрели, у кого пися больше, и я победил. Вот какой молодец этот Дима! Папа покраснел от гордости и сказал: — Весь в меня. Мама хотела что-то добавить, но передумала. — А может, все вместе пойдем на марш? — как бы невзначай предложил папа. — Классно оттянемся. Ну, там, пива выпьем, побазарим с камрадами. У меня еще лишний плакатик под кроватью остался. Ты ведь любишь всякую хуйню на палках носить? — Не зли меня. — тихо сказала мама, и ее рука сама собой потянулась к трубе от пылесоса. Тогда папа очень быстро проскочил в туалет, заперся там и крикнул: — А на вечер у нас запланирована теплая дружеская встреча с чебуреками! Ты ведь любишь чебуреков? А мама заорала: — Выходи, свинья! — и начала пинать дверь. — Мама, ты не любишь чебуреки? — спросил Дима. Но его никто не услышал. Через полчаса мама перестала ругать папу, он вылез из туалета, и они всей семьей поехали на выставку. Ты любишь выставки, дорогой читатель? И Димин папа тоже не любит. Он даже сделал вид, что не может завести машину. — Я сама. — сказала мама и начала отбирать ключи. Папа испугался и довез маму с Димой до большого серого дома со стеклянными дверями. На ступеньках сидели какие-то дяденьки с папиросами и громко смеялись. Наверное, им очень понравилась выставка. Папа принюхался и сказал: — Вы идите, а я тут с мужиками побазарю. Мама ответила: — Не зли меня. И они пошли дальше. Внутри оказалось очень просторно и красиво, на первом этаже было большое кафе, а у лестницы — автомат с мороженым. В этот автомат надо сунуть деньги, потом нажать на кнопочку и подождать. Он страшно завоет и выдаст вафельный рожок или кому что нравится. — Папа, дай пятьдесят рублей. — попросил Дима. — Нам бесплатно. — сказала мама и потащила их дальше. Они поднялись на третий этаж и долго искали выставку. А что там за тетенька с молотком? Это же тетя Вера! Она прибивает стрелочки с надписью: «На ХУЙ — это туда». — Ого! Концептуально. — говорит мама. — А что такое концептуально? — спрашивает Дима. — Это когда в произведении содержится некий мессидж. — объясняет тетя Вера. — И мы переосмысляем затертые до дыр клише. Тетя Вера большой специалист по всяким дырам и клише. Ее хлебом не корми — дай клише потереть. Папа покраснел и сказал: — Ну, понятно. В общих чертах. Где конец, там и клише. И они пошли по стрелочкам туда — там оказался большой зал с белыми фанерными стенками, на которых большими розовыми буквами были написаны разные слова. А на самой главной стенке была нарисована огромная розовая пися в виде буквы S. Папа осмотрел букву-писю, хмыкнул и сказал: — Впечатляет. Стоявшая рядом тетенька улыбнулась. Это была очень красивая тетенька, дорогой читатель. Стройная, черноглазая, с длинными черными локонами. Если бы ты увидел эту тетеньку, дорогой читатель, ты бы обязательно влюбился. Папа и Дима уставились на тетеньку и больше не обращали внимания ни на какие розовые писи. Дима понял, что ему тоже нужно что-то сказать, и добавил: — Концептуально! — Ах ты, моя рыбка! — умилилась тетенька и расцеловала Диму. — Как тебя зовут? — Дима. — Меня тоже. — обрадовалась тетенька. — Вот видишь, Вера, я говорил, что такой концепт понятен даже ребенку! Это не вторичный по сути своей поп-арт или концептуализм в ущербном понимании постмодернистов. Язык моей живописи настолько универсален, что сродни некой первичной знаковой системе, некому праязыку, который могут свободно интерпретировать любые реципиенты независимо от пола, возраста, социального статуса и эээ… ориентации. — Отчего же, — вмешалась мама, — гендерный фактор играет решающую роль в интерпретации вашей живописи. Как и социокультурная составляющая. — Умничка. — сказала черноглазая тетя и похлопала маму по плечу. — Но все же есть некие универсальные концепты, на которых критический дискурс кончается, поскольку они вне субъективной интерпретации и вне вообще какой бы то ни было интерпретации. Это как черный квадрат, как вещь в себе, как… — тетя замялась. — Как хуй. — подсказал папа. — Как хуй?! — переспросила какая-то тощая тетенька с диким взглядом. — Как хуй?!!! Что есть ваш жалкий писюн в сравнении с Большим Яыком? Как ваш стручок может претендовать на Универсум? — Леночка, успокойтесь. — сказала тетя Вера и попыталась увести сумасшедшую тетеньку. Но тетенька не унималась. Сначала она говорила про какой-то гендерный террор, потом сняла туфлю, начала стучать каблуком по большой розовой писе и закричала: — Вы, господа, — пидорасы! Тогда мама сказала, что это старо, сняла обе туфли и кинула в тощую тетеньку, а тощая тетенька взяла розовую тележку из супермаркета, которая стояла рядом с писей для красоты, и побежала в атаку на маму. Мама упала, и тощая тетенька сказала, задыхаясь: — Критический дискурс вечен, а вы — говно! Мама высморкала красную соплю и пнула тощую тетеньку между ног. Прибежало еще несколько тетенек, они тоже поснимали туфли и начали ими кидаться, а тетя Вера влезла на табуретку, взмахнула молотком и воскликнула: — Уведите детей! И папа увел детей, а заодно и красивую черноглазую тетеньку. — Папа, дай пятьдесят рублей. — попросил Дима. Но папа сказал, что у него нет мелочи. Тогда тетенька протянула папе полтинник и спросила: — Вам правда понравилось? — Конечно. — ответил папа. — Такого даже на Русском марше не увидишь. — А по-моему, хуйня. — задумчиво сказала тетенька. — Но вы приходите в следующий раз, у нас запланирована акция «Юный безбожник». Будем иконы рубить. Папа сказал, что придет обязательно, а Дима сунул в щель пятьдесят рублей, достал мороженое и начал его лизать. Откуда-то сверху свалился горящий кусок фанеры с розовыми буквами И Т. Д. — И все-таки критический дискурс вечен. — вздохнула тетенька и пошла вызывать охрану.
|
проголосовавшие
koffesigaretoff |
комментарии к тексту: