Литература

Гулкие потоки жестяных звуков летят из сточных труб; холодные капли трясущегося дождя, пробегают мурашками по зонтам и плащам; болезненно-жёлтый свет расплывчатых чёрных фонарей вылетает мутными облаками сквозь кривые стёкла и оседает тонким слоем на плечах редких прохожих. Приторный запах подворотни и обычная уличная тишина, сладкая для одних и оглушительно-шокирующая для других. Дом? /Да./ Здесь выходцы из теней и подвалов обретают плоть и ходят по скомканной земле, по затоптанным тротуарам. В кармане каждого струна или ножик, а на устах девиз: "Эй, прохожий! Проходи пока не получил!"

Вывернутыми потрохами, разбухшими от гниения и воды, тучи наброшены на шею серому городу. Кругом звери в человеческих обличиях, толкаются, гневно смотрят по сторонам или упираются взглядом вниз, кашляют и чихают, фыркают и сопят. От них зачастую становится тошно, потому что они пахнут как настоящие звери, которые заперты в клетке и не могут следить за собой. Уже нет, наверное, тех кто борется с этим зверством. Эти твари настолько становятся обычными, что нету боле возмущенья и гнева в душе, на устах, в умах, если какая-нибудь скотина рухнет низ, изрыгая ругательства пополам с рвотой. Это обычно и привычно.

Хочу изменить? /Да./ Я хочу изменить этот мир, но почему-то этот мир от меня бежит, сокрушаю страшными ударами в челюсть и под дых всюкие мои броски. Чужие лица и успехи гремят для меня большим разочарованием, нежели правда. Для меня нет плохого, для меня есть не такое, как я хочу. А это уже само по себе плохо.

Я часто задаюсь вопросом: "Зачем?" А слышу всё то же: "/Да./" Что это значит? ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? Вызов мне или окружающим. Или подтверждение того, что я давно знаю. Но я ничего не знаю. Scio me nihil scire. Я знаю, что я ничего не знаю. Я бог? /Да./ Я червь? /Да./ Я умру? /Да./ Я буду жить? /Да./ Неужели это всё правда, что мир возникает из нас, из нутра нашего общечеловеческого сознания. Если так, то я большое дерьмо, хотя кажусь себе богом, творя мир. Именно, творя. Кто вам сказал, что нельзя творить свой мир? Писать, читать, думать, говорить - мне всего этого достаточно, чтобы создать свой мир. Я захотел быть журналистом. Я погрузился в этот мир, но… Я боюсь изменяться, боюсь, что потеряю того, кого я знаю. Это плохо, потому что я останавливаюсь и развиваюсь медленнее.

Когда я был маленький, я любил покой. Любил всей душой, и я его теперь люблю, если этот покой в душе. Только теперь он не часто бывает. Вот звонит мобильник, я срываюсь с места и уже на бегу понимаю, что происходит. "Не беги впереди паровоза!" - частенько говаривала моя училка лит-ры. "Не торопись!" - говорила моя куратор в "Комсомольской правде". А я не могу. Я бегу и остаюсь на месте.

Это Зло? /Да./

-Мира, дом 6, пятый этаж, квартира 20.

-Сейчас буду, - говорю я, уже свергаясь с высоты своей съёмной квартиры на 18 подкрышном этаже. И вот я снова в этом месиве из людей, городе вечной ночи и вечных толп зверей. Я теряюсь между ними, скольжу, как тень ил призрак. Для них такие, как я духи и призраки, потому что сами они трупы. Для них движение - это отваливающиеся куски тела и горы развеянного пепла. Для меня погрузиться во тьму чужого сознания - это наплевательское отношение к лошадям Маяковского.

-Ну, что? - спрашиваю у Жеки Ставинового, тлеющего своими лёгкими рядом с подъездом.

Он выругивается, кашляет и сплёвывает в сторону. В свободной руке он сжимает скомканный и озверелый платок. От него несёт рвотой, видимо из-за платка, который придётся стирать из-за нищенской зарплаты мусора и зажравшихся морд убожества госаппарата. Жека показывает наверх, явно не в силах что-либо говорить. Я теряюсь в догадках. Неужели кто-то решил бороться со зверями? /Да./

Распахиваются двери и на носилках вытягивают с того света девушку. Двое санитаров кладут её в скорую, и доктора начинают работу пританцовывая в ритм выбоин дорожного полотна. Темно. Ночь. Улица. Фонарь. Аптеки не хватает.

-Жека, тут есть где-нибудь аптека?

Он опять ругается. С ним сейчас бесполезно разговаривать. Поднимаюсь наверх. Два мента стоят в дверях. Преданные, как собаки, сумрачные, хуже небес. Кто-то страшно постарался, чтобы их всех вывести из себя. В квартире кто-то щёлкает фотиком захожу и чуть не подскальзываюсь в луже крови.

-Осторожно! - предупреждает меня старичок с лысиной, под которой быть может прятались когда-то юношеские мечты, - Я это ещё не сфотографировал. Проходите дальше, там основное место преступления.

Я осторожно переступаю. Это напоминает переправу через Стикс. Кто же этот старичок? Лодочник? /Да./ Коридор маленький тёмный, бедный. Такой говорит о том, что человек идёт с системой, законопослушен. Обои. Жёлтые и жёсткие. Это сьёмная квартира принадлежит старикам, которые живут на даче. Внутри комната похожа на склад маринованных томатов с пьяным сторожем. Кругом лужи крови, похожие на разбитые банки. В них лежат мелкие кусочки мяса. Я приседаю на корточки, чтобы лучше всё видеть. На полу: изжёванные и отрезанные мочки ушей, кончик носа, какие-то кровавые обрубки с ногтями. Приходится считать по ногтям - по другому не позволяет совесть: шесть. Я вижу как они порхают над клавиатурой и чувствую зависть. Он ей завидовал? /Да./ Поднимаюсь и задумчиво трогаю переносицу. Простой маньяк так не сделает, на это должна быть причина, она его сильно разозлила. Мочки изжёваны. Что это напоминает? Любовник? /Да./ Возможно любовная игра с покусыванием мочек ушей, только перевёрнутая. Она его бросила или изменила.

Я поднимаюсь и осматриваю комнату, которая более похожа на место жертвоприношения. Кровать. Стол. Стул. Компьютер. Монитор разбит и залит кровью. Мне стоит только подойти, чтобы увидеть там два густых по цвету треугольных обрубка. Похоже на кошмар? /Да./ Неужели это жизнь? /Да./ Если мир идёт из нас, то я страшное существо, потому что там лежат два отрезанных соска. Должно быть их не заметили в общем беспорядке: для красоты стены были украшены кровавыми разводами почти под самым потолком, а вся кровать была в белых сгустках зверства.

У меня почему-то то же наворачиваются слёзы. Кажется, он плакал, когда оставлял это. Он сильно её хотел, но… Что-то помешало? Что могло помешать? /Да./ Гордость? /Да./ Гнев? /Да./ Я подхожу к компьютеру и ещё раз рассматриваю всё вокруг. На столе валяется ворох изрезанных фотографий девушки. На всех вырезаны глаза. Зачем? Он хочет чтобы она видела? Молчание. Я ошибаюсь? /Да./ Клавиатура заляпана кровью, выделяются кнопки: К, А, М, Е, Н, Ж.

Выхожу в коридор и иду в уборную. На полу в луже собственного янтарного зверства и границах мела лежит задушенный парень. В паху зияет вырез. Ты мстишь, выходец из тени. Я понимаю, расскажи же кто ты. Рядом в ванне валяются гениталии убитого. На зеркало наклеены глаза, вырезанные из фоток. За чем? За чем? Они похожи на твои глаза? ///ДА-А-А-А-А-А!/// Гремит в моих ушах. Я едва сам не начинаю кричать, зажимаю уши ладонями и вижу, как ускоренный фильм. Из глаз убийцы. Он заходит, быстро кидается на девушку, ударяет по голове, потом идёт в ванну, душит и режет парня. Ножом вырезает его достоинство и бросает в ванну. На руках перчатки и убийцу самого едва не тошнит от проделанного. Он снимает перчатки, летит к девушке, затаскивает её в комнату; сквозь раскроенный череп струится поток крови, там где я чуть не растянулся. Он уродует её, потом насилует ложе, бьёт монитор, стучит по клавиатуре… Красная площадь, фонтаны, Кремль, радость, смех, люди. Манежка. Вот что там написано. Манежка!

На не гнущихся ногах я выползаю оттуда и почти падаю в коридоре, облокотившись о стену. Рядом оказывается старичок.

-Вам плохо???

-Нет… Ещё есть пострадавшие?

-Вроде нет никого. Сейчас сержанты всех опрашивают.

Я киваю и поднимаюсь. Мне становится намного легче, когда я выхожу прочь.

-Посмотрел? - спрашивает Жека.

-Сколько ей было лет?

-20. А парню 23. Чёрт! Кто ж такое сделал. Зверь какой-то! - он добавляет несколько ругательств.

-Он не зверь. Он младше девушки, у них был роман, они гуляли на Манежной площади. У него такие же глаза, как и у неё, синие. Довольно высокого роста, занимается чем-то связанным с текстом. Вероятно до сих пор девственник, потому что изнасиловал кровать, а не труп. Он завидовал тому, как она пишет.

Ставинов с сомнением смотрит на меня.

-Ну, млин. Это ты всё узнал за десять минут, что там был?

-Да. Старикам надо сообщить, только прибраться. Там в мониторе два соска отрезанных. Их тоже надо убрать и зафиксировать в деле.

На асфальте оказывается плевок.

-Ты-то откуда знаешь, что старики им халупу сдавали?

-Там обои такие. Старики только могли наклеить, которые боялись что скажут или подумают о них плохо…

Через некоторое время размалёванное лицо майорши насупившись исторгло: "Глухарь!"

-Пробили везде где могли. Нету такого человек и отпечатки не совпадают. Никто ничего не видел и не знает, а девушка с ума сошла, даже психиатры не могут разобраться, что с ней.

Я молчу. Напротив Жека дырявит вокруг меня воздух взглядом и мысле-формулами гнева. Это из-за меня начались такие разборы. Иначе бы давно сделался глухарь. А девушка сошла с ума. Он очнулась и увидела по что превратилась, как её изуродовали и сошлась с ума. Почему она сошла с ума? /Да./ Она тоже его когда любила и продолжала любить какой-то своей частичкой.

-Дело сдайте в архив. Вы на нём много времени и сил потеряли. Занимайтесь чем-нибудь ещё.

*Бууууух!* - гудит в ушах. Больше не слышно, что она говорит. Видны только её перекрашенные хлюпающие губы и чувствуется стул подо мною. Далее крутится плёнка, будто тогда на месте преступление, и вот мы каемся в своих грехах, вот нас выпроваживают, мы идём вниз и оказываемся на улице. Ночь, улица, фонарь. Вечные дожди раскатывают водяные блины по серому городу теней.

Ставинов громко чихает и опять ругается по своей привычке. На углу маячит аптека. Наконец-то! Где ж ты была родименькая! Вот теперь я, как Блок, могу писать стихи о тяжком труде поэта. Собственно, мне такая роль прекрасно вольётся в партитуру душевных страстей. Ненавижу всяческую мертвячину, обожаю всяческую жизнь, а на самом деле я ненавижу пустой лай. Такой пустой лай, который слышен от поэтов, которые напишут пару стоящих стихотворений, а потом рыдаются, что их труд тяжек и страшен по количеству жертв. Надо попробовать самому полаять. Может понравится? /Да./

-Я зайду, куплю капли.

-Ага, я тут буду.

Он пропадает в свете стерильных ламп, отражавшихся в белых полах и стенах. Я курю, и мой бычок одиноко глядит в пустоту. Идут люди. Звери. Такие всё портят. Хотя не все вот кажется не зверь. Высокий, карие глаза, в тёмной одежде и с книжкой под мышкой. Такой не зверь. Он умывается по утрам, чтобы сохранить свежесть восемнадцатилетнего лица, а потом гуляет по Манежке, выискивая красавиц для утех. Проходя мимо, он сталкивается о мой взгляд своим, и что-то знакомое. Что-то неуловимо знакомое. Это ты? /Да./ Он кажется тоже понимает, что кто я и бросается бежать. Искра сжигающая дыхание вылетает из пальцев и теперь вся гарь, которую я насовал в лёгкие выходит во время бега.

Мы проталкиваемся сквозь толпы людей и оказываемся далеко от аптеки. Надо было предупредить Ставинова. Поздно. А молодой человек не уклюжий, чуть не перевернул стойку с хот-догами. На него орёт бабка из-за стойки, а убийца ныряет ближайшую подворотню. Что можно сделать ещё? /Да./ Нырнуть следом. Он поворачивает; я за ним. Теперь он бежит, но не прочь от меня. Мы остались один на один. Трущобы и мы. Теперь победит сильнейший. Верное это не я. У меня нет ножа и гнева нависающего над головой. И очень скоро, после потасовки, моё усталое тело приникает к стене, по которой я сползаю вниз. Слева в груди - нож. Он проткнул лёгкие и задел сердце. Я чувствую, что умираю, но пока я жив.

Он садится рядом. Я вижу, что у него действительно почти такие же глаза, как и у той девушки.

-Ты знаешь зачем я сделал с ней такое? - спрашивает он. Его голос дребезжит сотнями порывов гнева. Это человек? Молчание. Это зверь? Да. Это зверь в превосходной степени, самый большой зверь которого можно представить - это зверь до души, у которого сам разум состоит из зверств. Теперь я вижу и слышу и чувствую это.

-Да, - я всё ещё могу говорить, но тихо и слабо.

-Тогда сдохни! - орёт он, вытаскивает нож и собирается воткнуть его мне в глотку, как раздаётся хлопок в расхлябанном воздухе - убийца замирает. Затем ещё один - убийца пятится. Ещё один - он падает. Подбегает Ставинов, падает рядом со мной и что-то орёт.

-Жека, - хриплю я, захлёбываясь кровью, - Я ошибся…

-Да хер с ним, что ошибся! Живи-живи…

-Неосознанно он… зверь он…

Нет, Жека. Хватит. Я уже не живу, не жил и не смогу жить. Да и кто из нас жил, погружаясь в пучину водосточных труб и ночи. Вот уже и марш в мою честь. Бьются покатые кулаки метеофронта по железным венам города. Пасмурное и хмурое небо бурлит. А на нём вдруг маленькие просветы, будто лопается шёлк или промокает бумага во множестве мест. Светлеет и я понимаю, что весь мир, вся гадость и зверства, которые выбросились вокруг были всего лишь плодом моего же внутреннего мира. Так? /Да./ Из-за туч выглядывает небо, прорывается солнце. Я сам себя убил, своим миром, тем что я создал. Я - человек, я создаю. Те кто плюётся и испражняется на свою сущность создателя, те звери, бездумные машины, способные только упиваться каким-то дерьмом, что они называют счастье, даже не догадываясь, что настоящее счастье погибнуть от мира, который ты создаёшь. /Да./ Ведь человек это звучит гордо? Да? Да? Да? …