Литература

Мальчик с перерезанными венами помахал мне из зарешеченного окна.

Никому не говори, где я был.

Многие сами догадываются после относительно длительного общения со мной.

Исковерканные ассоциации, чувство паники – нам было о чем поговорить с Дамиром.

До вчерашнего дня.

Сегодня я мог выйти на улицу, он нет. На нем до сих пор халат, похожий на плащ, который мерила моя бывшая девушка в дешевом магазине распродаж:

- Я в нем похожа на пациентку психиатрический лечебницы! – cказала она, и сэкономила 700 рублей, на которые мы вдвоем напились шампанским в ближайшем дворе.

Он так жалобно блевал, пока я рассказывал ему о своих проблемах.

- Глупости, - смеялся он, - при тебе хотя бы не расстреливали всех сотрудников банка, где ты работал. Я видел мозги генерального, содержимое лифчика секретарши и все то дерьмо, что наполняло главного бухгалтера.

Дамир блевал уже пять лет. Без остановок и без позывов. Просто блевал и все.

Когда я ему рассказывал анекдот, он смеялся – и начинал блевать в урну. На второй день общения с ним я привык и уже не придавал этому значения. Предусмотрительно брал с собой пакетик.

А за Ксюшей постоянно бегала медсестра и пыталась всадить в ее худую попку порцию реланиума.

- Не хочу быть овощем!! – орала она и запиралась в душе. Там она могла просидеть довольно долго, пока не начиналась очередная истерика и она не выламывала дверь со слезами на глазах и с окровавленными по локоть руками.

Глубокие карие глаза были у этой художницы, находящейся в чересчур затянувшейся для ее возраста депрессии.

Однажды мы придумали игру.

В таких местах странно играть, потому что все пребывание тут итак смутно напоминает реальность.

Чересчур кроваво-гнойная изнанка жизни. Множество молодых и не очень, разных жизней, сорвавшихся или прервавшихся из-за кого-то, чего-то и, главное, зачем-то.

Так вот, мы придумали игру.

Дамир и Ксюша называли друг друга друзьями, но у Дамира постоянно на нее вставал, стоило ей только слегка нагнуться. Да, у Ксюши были длинные худые ноги, маленькая грудь и истерично-прекрасное лицо, обрамленное рыжими волосами.

Ночью мы запирались втроем в душе. У меня был фотоаппарат, а модели нашлись сами: лампочка, вкрученная в потолок, зеркало, металлические трубы, унитаз, умывальник, сам душ, Дамир и Ксюша.

Пока мы не начинали орать и на наши крики не прибегали санитары – наша фотосессия не заканчивалась.

Она никогда не докуривала сигарету до конца, максимум выкуривала одну треть.

- Почему? Теряю чувство совершенства и законченности, - объясняла она.

Дамир не курил, но всегда ходил на клетку с нами.

Лестничная клетка – пространство, где жизнь за стенами и жизнь внутри отходили на задний план. Здесь было какое-то не нанесенное на карту место.

Мы с Ксюшей сидели на уродливой лавке, в одинаковых пижамах, с закатанными рукавами и курили. За час мы могли выкурить сотни сигарет, особенно она.

Дамир сидел на табуретке, недалеко от урны и всегда любовался нами.

Думаю, Ксюша была влюблена в меня, но не могла этого сказать, потому что всем было итак слишком больно, и мы знали друг о друге такие подробности, которые вряд ли когда-либо говорят вслух.

Изнасилование в 15 лет.

Отчим.

Бежать босиком через поле.

Подвалы.

Тайны? Уже нет, за четвертой пачкой сигарет и в 2 часа ночи, когда зима не наступает, а утром идти на массаж, секретность автоматически исчезает.

Разговаривали часами, днями, проведенные там.

У женщин на кухнях вешались мужья, дочки прыгали с балкона, мужчины смотрели телевизор с выключенным звуком, орали по ночам и жрали разноцветные таблетки.

А мы разговаривали и курили часами. Втроем. Сумасшедшая троица потерянных и уставших, но все еще надеющихся на добрый исход.

- Я тебя нарисую, - сказала однажды Ксюша, зайдя ко мне, -Только обещай, что подаришь мне цветы?

- Конечно. Ты хочешь сейчас?

Тонкими пальцами держа карандаш, она старательно пыталась перенести мои черты на бумагу, откидывая челку и всматриваясь из-под век в меня. Насквозь смотрела, я чувствовал легкий скрип ее вращающихся глаз.

Когда я уходил за цветами (меня в отличие от остальных выпускали «в город» на три часа в неделю), в холле услышал:

- Голубой мечты нет. Будет завтра.

Потом выяснилось, что это кодовое название одного из самых сильных транквилизаторов, который вкалывают уже безнадежным.

Свои таблетки я благополучно спускал в унитаз, хотя пару раз меня почти насильно ими кормили.

От таблеток сначала спишь практически беспробудно, в этот отрезок времени идет привыкание к препарату. Потом начинаешь периодически просыпаться и соображать. И на третьей стадии – ты уже нормально функционируешь с ними, а без них – ненормально.

Я остановился на второй.

В мои планы никак не входило лечиться. Мне, в принципе, особо и не от чего.

Так, чистая случайность,

я не предполагал,

но так уж вышло.

Как-то даже грустить об этом бесполезно.

Вообще бесполезно.

Память все равно все сотрет.

Нужно

Только

Потерпеть

- Я так жалею о содеянном, - мы были вдвоем, когда Ксюшу все-таки отловили. Она заснула кривыми изгибами тела, неаккуратно разбросав руки по нерастеленной кровати. Если бы глаза были открыты – она была бы мертвой.

- И что же ты натворил?

- Лена не была моей первой женщиной, - сказал Дамир.

- И что?!

- А ведь именно она моя единственная любовь. Мы познакомились в больнице. Первый год, когда я только начал блевать, меня положили в неврологию. И вот там мы познакомились и сразу влюбились. Просили медсестер уступить ординаторскую на пару часов, все лифты и туалеты были наши…Вот она.

Он достал мобильник и начал показывать одну за одной фотографии Лены, в разных позах, раздетой, одетой, с членом во рту, сверху, снизу, сбоку. Изредка на фотографиях был и Дамир – но чаще только его член или еще какая-нибудь часть тела. Там, где он все-таки был лицом, он улыбался. Лицо болезненного счастья.

- Извини, Дамир, а во время секса ты тоже…ээээ…нуу…

- Да, ее даже не смущает, что во время секса я на нее иногда блюю.

- Да…настоящая любовь… - я замолчал и задумался.

Седьмая сигарета.

С одной стороны, я даже завидовал. Не с той точки зрения, что вот так, а с той – что по-другому и все равно хорошо.

С другой – уж чересчур экстремальные отношения.

Впрочем, у кого они еще экстремальные – под большим вопросом.

По крайней мере сейчас.

- А кто же был первой?

- Проститутка. Обычная проститутка, которой в принципе по фигу кто и как. Дурак, надо было дождаться Лену.

- Да не переживай, раз так получилось, то так и должно было быть. Все происходит только потому, что так и должно быть.

И я сейчас тут, потому что это кому-то надо.

Я похлопал его по плечу и взглянул в его глаза – он действительно переживал и ему очень давно хотелось рассказать свою историю про проститутку.

Не факт, что это все правда.

Но факт, что неважно.

Факт – эти стены не место для недоверия.

Последние пристанище, где можно получать тайное удовольствие от лицезрения чужих проблем и думать, что финишным флагом тебе помашут еще не скоро.

Дамир где-то взял полтора литра пива. Непередаваемая роскошь в здешних местах.

- Все равно все выйдет, - рассмеялся он и, ткнув локтем в бок, поинтересовался как поживает мой двухнедельный запор.

- Живет и здравствует.

- Что? Ваще никак?

- Я по ходу ангел.

- Это ты на втором этаже расскажи.

Туда мы не спускались принципиально. Там, кончено, было много наших ровесников, но они в основном мычали и наслаждались рингтонами на мобильниках. Третий этаж все-таки чуть-чуть повыше…

А еще на втором этаже была АллА. Ей было около тридцати лет. С короткой стрижкой, белый ежик и неоднозначное выражение лица. Она курила LM и частенько стреляла сигареты у меня. Думаю, для начала разговора, потому что общаться с ней добровольно я не особо хотел.

Три месяца назад от нее ушел муж. Cжег квартиру и ушел, пока она была на работе. Cамое смешное, работала она психоаналитиком, и изо дня в день выслушивала, что все плохо, что галлюцинации, что страшно засыпать, что на краешке кровати сидит смерть и тихонько посмеивается.

Сегодня она рыдала на плече у Артемия Семеновича, мужчины с докторской степенью по психиатрии. Артемий Семенович отличался повышенным равнодушием и разрешал курить в кабинете.

Возможно, и у него на кухне кто-то повесился.

Не исключено.

Странное соотношение: каждодневные истории, ты знаешь обо всех все, собираешь в себе слезы, боль, хотя каждый понимает, что у тебя своего говна достаточно.

Я битком набит эмоциональным дерьмом, и пока не кончится мой двухнедельный запор – я не вылечусь.

Вчера я съел восемь таблеток слабительного. Закончилось это тем, что я три часа говорил с Дамиром. Просто рассказывал, перепрыгивая с темы на тему, на историю с истории, с ног на голову, с девушек на мужчин.

Четырнадцать лет – для меня был странный возраст. Не понятно, зачем я это делал, но нас было трое. Каждый вечер в темном закоулке, после бутылки водки. Эксперименты ставились не над телом.

Вообще, душевный мазохизм – парадоксально приятная вещь. Наслаждаться болью интереснее, чем от нее страдать. И физиология тут не при чем.

Вот только спустя несколько лет она подключилась.

Мой организм отказал.

Я вменяем, но я не функционирую.

Трубочки и таблеточки.

Пижамка и тапочки.

Водичка в попку.

Пижамка в полосочку.

Меня поставили раком в прямом смысле слова – ежедневно по 3 раза в день.

Пока удается срать только мыслями.

Душевные инвалиды.

От смеха до выбивания стекол голыми руками – три шага.

Он падает в обморок на лестнице, разбивает голову, а по луже крови можно смело пройтись босой ногой и стряхнуть туда пепел.

Дамир, дружище, что же с тобой происходит…

Ксюша иногда отвратительно пела. Cлушала отвратительную музыку с отвратительными текстами и с отвратительными вокалистами, а потом пела. Громко и пронзительно, раскидывая руки и всегда одевая цилиндр, который взяла с собой. Да, вечером она одевала короткое черное платье, цилиндр и рисовала себе карандашом усики. Не хватало сигары, но вместо нее была неизменная сигарета, которую она никогда не докуривала.

- Смотри, мы можем создать светлячков, - говорила она, выключала свет на клетке и начинала вращаться с сигаретой в каждой руке. Два огонька вычерчивали странные узоры в темноте, дым был невиден, только ощущался по запаху.

«Никаких благовоний!» - сказала медсестра Инна, которой мы впаривали шоколадки за возможность посидеть на клетке ночью.

Осторожно, двери закрываются.

Удивляться нечему и не зачем.

Мы тут и вы тоже.

Как тяжело и подчас интересно наблюдать это со стороны, но не прикасаться к этому, только кончиком иголки шприца, только баночкой с круглыми и овальными таблетками, только фразами, что завтра в восемь утра психологический тренинг в пятом корпусе.

Что тебе сниться?

Я бы не хотел видеть твои сны. Мои хоть и мерзкие, они хоть завтрашние. Они снятся в качестве поддержки, без кровавых сцен, а лишь с легким налетом сегодняшнего дня.

Мое бесконечное сегодня, Инна, расскажи мне.

Она отказывалась со мной разговаривать, хотя пару раз устроила мне сексотерапию в подсобке.

- Знаешь, почему я тут? – после очередного «приема» спросила она меня, закурив прям там.

- Образование?

- Ни при чем. Мне нравится сравнивать.

- Наслаждение собственной жизнью на фоне неудач окружающих?

- Терпеть не могу людей.

- Садистка.

- Ты же сам видел, с каким удовольствием я вкалываю «голубую мечту».

- Какое от нее действие?

- Хочешь?

- Нет.

- Полная парализация сознания.

- Мне пока вдоволь хватило своей голубой мечты.

- Где она?

- Ее звали Яна.

- Она умерла?

- Нет, я сейчас делаю это за нее.

- Ты ее любил?

- Бесполезно.

- Больно?

- Неизлечимо.

- Хочешь еще?

- Не помогает, Инна, не по-мо-га-ет.

- Сколько еще?

- Выдержу?

- В целом.

- Максимум неделя.

- Самоуверенный.

- А что еще делать.

- Некоторые чувствуют себя здесь лучше.

- Это не реальность.

- По-другому мордой об асфальт.

- Привык.

- Не лучшая привычка.

- Бросить курить проще.

- И как долго?

- Пока не пойму, зачем все это.

- Ты бы писал мне письма?

- Ничего интересного. Традиционное стечение ежедневных обстоятельств, периодически смешанное с алкоголем, сексом, прогулками и музыкой. Я могу рассказать тебе будущие полгода практически в деталях.

- Я бы послушала.

- Слушай.

Первая неделя – тотальная адаптация. Кругом люди. Их неожиданно станет много, от чего я отвык. Они не спрашивают «Почему?», они вообще ничего не спрашивают, а просто переходят на кольцевую линию, пробивают билеты, покупают масло, заказывают двойной виски, улыбаются, дарят подарки, набирают смски, читают книги, смеются, а вечерами засыпают в своих и чужих постелях. Они плачут. Невидимо.

Первая неделя – вспомнить, что и я просто перехожу на кольцевую линию, пробиваю билеты, заказываю двойной виски, улыбаюсь, дарю подарки, набираю смски, читаю книги, смеюсь, а вечерами засыпаю в своей и только своей постели. И плачу. Невидимо.

- Все не так уж и плохо.

- Снаружи всегда все проще. Ты видела рентген внутреннего мира ни одного человека. И моего в том числе.

- Твой нестандартен.

- Не делает мне чести.

Вторая неделя – все вернулось, только вывернулось. Больнее получать локтем в грудь и вглядываться в замолчавший телефон. Неприятнее ходить на встречи, которые никто не назначал. Вытаскивать друзей за уши из их мирков, чтобы перекинуться воспоминаниями. За их месяцы – законченные университеты, любовь, драки, купленная литература, поездки на моря. А я поддакиваю и выковыриваю из своего рта пригодные для их слуха истории из супер позавчера. «Ох, это было три года назад!» - cкажет друг и не поймет, что другого пока не случилось.

- Потом?

- Наверствывание упущенного.

Третья неделя – алкоголь, алкоголь, кинотеатры, алкоголь, выставки, алкоголь, дискотеки, алкоголь, интернет, работа, работа, работа, работа, работа, алкоголь, алкоголь, как тебя звали, черт возьми, и что ты делаешь в моей постели, алкоголь, такси, перезванивание, зачем только, алкоголь…

- Семи дней не хватит.

- Надо уметь компенсировать.

А потом время пойдет месяцами, быстрее и точнее, проще и неординарнее, с чувством полного разочарования, и лишь умение радоваться, блядь, детским рисункам на асфальте. Тогда уехать. Не куда-то, а отсюда, и вернуться с пустым блокнотом. Эгоистичное фотографирование сетчаткой, не помню, как тебя звали. Литры, километры, мегапиксели, 145 цветов радуги, доллары и евро, стопки, строчки, всего семь нот, а так спокойно. Спокойно. Спо-кой-но. Оно случится. Чудо.

- Все пройдет?

- А как же иначе. Так и будет.

- Это будет нескоро.

- Главное – ни как скоро, а - будет.

Сегодня я с тремя сумками вышел и пошел в сторону автобусной остановки.

До моего дома – тридцать две минуты.

До моего мира – вечность.

Мы больше не встретимся.

Девочка со сломанными ногтями, я тебя не забуду.

И никогда не позвоню.

Лучше бы мы познакомились в метро…

(tikhomirnova (c) февраль 2007)