Литература

До восемнадцати лет дружил с Зелей. Собирались в подвале, гуляли вместе. Я не самый слабый, а всегда получал пизды, потому что боялся. Иной раз Зеля был добр. Рубаха-парень, когда долго не виделись. А как попривыкнет, так за старое.

Рубаха-парень всегда последнюю рубаху отдаст, лишь бы друзьям было весело. Никогда не даст сдохнуть вечерухе. Что пропито-проебёно, то в дело произведёно. Так любил он говорить.

С Рубахой легко, весело и немного страшно. За словом Рубаха в карман не лезет. Легко опустит и легко возвысит. Если нас двое, а один из нас — рубаха, то второй, по-любому — тряпка. Зеля был рубахой, а я — тряпкой. Всегда тормозил, не знал, что ответить, только ржал над собой вместе со всеми. И всякий раз, когда появлялся в его компании, то мечтал его убить. И не просто, а молотком по лицу. В месиво, в холодец. Но не решался. А потом плюнул и бросил. Больше не гулял с пацанами. Днем совсем не ходил на улицу. Разглядывал сквозь шторы прохожих и кто там собирается на лавочках.

От недостатка свежего воздуха и солнечного света пошли прыщи по лицу, по спине и по жопе. Вонял старым салом, не работал и злил своих родителей. Неделями не мылся. Особенно зимой. Вечером, когда выходил на улицу, дрожал, как осиновый лист. Не от холода. Гулял только летом. Воздух прилипал к коже, будто покинул стерильную камеру и попал в открытый космос без скафандра.

Переболел почечной болезнью и меня не взяли в армию. Мне повезло с почками — они спасли от позора. В армии меня бы зачмырили, как Макара с одинадцатого этажа. Бедняга вернулся без руки и больной СПИДом.

Не осталось людей моего возраста, с кем бы общался на равных. Все меня опередили. Они жили с утра до вечера и даже ночью. А моя жизнь начиналась только в сумерках. Днем спал, дня боялся. А вечером меня никто не узнавал.

Время от времени хотелось сдохнуть. Хотел быть невидимкой и инкогнито трахать женщин. Хотел стать маньяком, совершать страшные поступки, а потом самоубиться. И стал бы им, если б не боялся.

На равных мог общаться только с малолетками. На их уровне был почти вровень с ними. Моими новыми знакомыми стали тринадцатилетние. И это правильно, хоть и унизительно. Я имел тело пятнадцатилетнего, возраст девятнадцатилетнего, а мозги двенадцатилетнего. Так и жил в вакууме без скафандра. Обжигался холодом и балдел от жалости к себе.

Много времени проводил на крышах. Заглядывал в вечерние окна. Ненавижу «вечерних окон негасимый свет». От песенки про окна всегда тошнило. Потому что за окнами живут старые трупаки, соскребающие со сковородок вчерашнюю лапшу себе на ужин. На крышах балдел от одиночества. В темноте сливался с тенью и подсматривал за голой женщиной из дома напротив, которая не стеснялась себя и не зашторивала окон, потому что думала, что ее не видно на такой высоте. Я там дрочил до первых заморозков, а потом дали горячую воду, и она перестала подмываться на кухне.

С малолетками гулял также, как и с Зелей. Зависали на подвалах, в чердаках. Будто проживал жизнь со второй попытки, как второгодник. Все то же самое, только с малолетками уже знал, как себя вести. Но и по второму кругу не всегда справлялся. Потому придумал жить двойной жизнью. Одна какая есть, а другая супергероя. В одной жизни буду лохом, а в другой крутым. Супергерои в фильмах так и живут. Днём лохи, а ночью крутьки.

Обожаю Спайдермена. Он — журналист, но болван в мире людей. Как и Супермен. Он притворяется бычарой и по-мазохистски ему это нравится. Как и Бетмен. Да и все супергерои — мазохисты в резиновых трусах.

Всех добрых супергероев считали придурками, пока они не одевали свои облегающие костюмчики. В костюмчиках они выглядели по-дурацки, но за дела их уважали. Никто их не узнавал, и пока они совершали подвиги, над ними никто не потешался.

Однажды вечером (всегда гуляю вечером), увидел человека поразительно похожего на меня. Это был мой двойник. То же лицо, тот же рост, то же телосложение. Все мое. Я его видел всего несколько секунд. Потом он газонул и умчался. Но и этого хватило, чтобы я узнал себя и удивился.

Он сидел за рулем дорогущей и длинющей машины. Черной и блестящей, как спина кубинского таракана. Его костюм стоил всех моих денег за пять лет. Он был весел, и лицо у него было довольное. Не такое, как у меня. Он был взрослый дядя с самых пеленок, и ничего не могло его удивить. Этот чувак, мой двойник, вторая капля, мое отражение в раю, только с усиками, жил такой жизнью, о какой я всегда мечтал, но не мог решиться. А ему это, похоже, не составляло труда. Он таким родился. Я подумал:

«Боже мой. С моей внешностью и жить такой жизнью – это невозможно».

Могу поспорить, что характер у него был такой, как у меня. У похожих людей, похожий характер. Могу спорить, были у него те же страхи и болезни, что у меня. Но я думаю, он бы не заметил, что я его двойник, даже глядя на меня в упор, а если бы и заметил, то не стал бы так много говорить об этом.

После двойника я придумал истребить всех, кто знает меня настоящего. Кто был свидетелем или причиной моей первой, лоховской жизни.

Придумал себе кличку вселяющую ужас. Ангел-Истребитель. Ангел — это посланник. Истребитель — с лицензией на убийство. Имя услышал по телевизору. Из телевизора ко мне приходят самые свежие откровения. «Ангел Истребления», фильм Луиса Бунюэля.

Я постоянно смотрю кино. Когда появились видеосалоны, только тогда понял, что такое по-настоящему интересный фильм. До этого смотрел только советские фильмы и иностранные, которые снимались в Польше и в ГДР. Настоящие американские блокбастеры были большой редкостью. Когда эта редкость случалась, её запоминали надолго и передавали из уст в уста, как сокровенную легенду. Сравнивать фильмы из кинотеатров с фильмами из видеосалонов, это всё равно, что сравнивать воду и мясо. Вода жидкая и пресная, а мясо сочное и вкусное. Жуешь — в зубах застряёт и долго тревожит. Я тогда завёл себе блокнотик, куда записывал названия всех фильмов, которые смотрел по видаку. Сначала два, потом десять, сорок, сто. Чем больше записывал, тем больше гордился собой. Я мог поспорить с любым пацаном, что видел больше фильмов, чем он. А некоторые фильмы я видел по несколько раз. И напротив названия указывал три, пять, а то и семь раз. «Новые амазонки», польский фильм, режиссёр Юлиуш Махульский, в ролях Ежи Штур, Ольгерд Лукашевич, Барбара Лудвизанка, смотрел семь раз подряд. Целую неделю, пока он был в прокате. Барбара Лудвизанка не давала мне покоя почти целый год. Ради неё бегал по болотам, по притонам алкашей и по мусорникам, собирал пустые бутылки, сдавал их, получал денюжку и шёл в кино. Тогда поклялся, что когда вырасту, а это будет лет в пятнадцать, то поеду в Польшу и женюсь на Барбаре. Мне почти двадцать, а я нихуя не вырос, а наоборот, уменьшился.

Но фильмы помогают. Не только отвлечься от жизни, а и в самой жизни. Иногда, в разговоре, мне лень выдумывать искромётный ответ. И тогда ворую чужие цитаты. Из фильмов или из книг.

Много читаю, смотрю, слушаю. Наблюдаю. У меня огромный архив всякого барахла в голове. Например знаменитый диалог из фильма режиссёра Билли Уайдлера «Двойная страховка» с Барбарой Стенвик и Фредом Макмюрреем в главных ролях помогает мне знакомиться с женщинами. Оригинал выглядит так:

«— Вот бы узнать, что нацарапано на этом браслете...

— Просто мое имя.

— Как, например?

— Филис.

— Филис? По-моему, оно мне нравится.

— Но вы не уверены?

— Надо бы прокатиться с ним пару раз вокруг квартала...

— Мистер Нэф, почему бы вам не заглянуть завтра около половины девятого? Мой муж будет дома, вам ведь не терпелось с ним поговорить.

— Было дело, но я начинаю расставаться с этой идеей, если вы понимаете.

— В этом штате есть предел скорости, мистер Нэф, сорок пять миль в час.

— А сколько я выжал, офицер?

— Я бы сказала — девяносто.

— Что, если вам сойти с мотоцикла и оштрафовать меня?

— Что, если на этот раз я ограничусь предупреждением?

— Что, если это не поможет?

— Что, если мне придется ударить вас по рукам?

— Что, если я расплачусь и положу голову вам на плечо?

— Что, если вам положить ее на плечо моему мужу?

— Ваша взяла. Стало быть, завтра в половине девятого?

— Я всегда здесь.

— То же кресло, те же духи, тот же браслет?

— Я не уверена, что поняла, чтό вы имеете в виду...

— Я не уверен, что вы не уверены!»

Моя же версия, проверенная на практике, звучит так:

«— Вот бы узнать, что нацарапано на этом браслете…

— Молодой человек, шли бы вы куда шли.

— Как, например?

— Ногами.

— Ногами? По-моему оно мне нравится.

— Молодой человек, я не шучу.

— Надо бы прокатиться с ним пару раз вокруг квартала.

— Почему бы вам не оставить меня в покое? Сейчас подойдёт мой муж…

— Было дело, но я начинаю расставаться с этой идеей, если вы понимаете.

— Так, всё.

— А сколько я выжал, офицер?

— Слышь, мудак. Руки убрал.

— Что, если вам сойти с мотоцикла и оштрафовать меня?

— Я позову милицию.

— Что, если это не поможет?

— Что, если я дам тебе в дыню?

— Что, если я расплáчусь и положу голову вам на плечо?

— Кто-нибудь, помогите! Угомоните этого придурка!

— Ваша взяла. Стало быть, завтра в половине девятого?

— Ты дурак?

— То же кресло, те же духи, тот же браслет?

— Идиот, какой-то. По тебе дурка плачет, парень. Я в этом уверена.

— Я не уверен, что вы не уверены!»

Супер-герой должен носить костюм, когда идёт на дело. По костюму героев встречают. А по делам провожают. Как людей. Костюм — их вторая кожа, даже порой главнее первой. Без костюма они обычные лохи, как все. Никто не помнит их человечье имя. Только фанаты. Общая масса запоминает костюмчики и псевдонимы. У Человека-паука — красно-синий с паутиной. У Супермена — красные трусы и синие лосины.

Ещё мне нравится Бэтмен. Простой смертный, но очень богатый. Похож на ниндзю в плаще. Тоже в маске. Без сверхъестественной силы, как у Супермена. Смертный лох. Похож на обычного человека.

Мне хочется такой костюм: помесь Бетмена и Человека-Паука.

Набросал на бумажке эскиз:

Чёрный цвет. В темноте не заметен, ведь я ночной герой. А фасон, как у Паука. Более практичный, не такой позорный, как у Супермена — трусы поверх колготок.

Костюм соорудил из чёрной водолазки и чёрных спортивных штанов. От штанов отодрал белые лампасы, чтоб не мелькали в темноте. Голову и лицо спрятал под вязанной шапочкой, как у ирландских террористов. Прорезал в ней дыры для глаз и носа. А на ноги купил тёмно-синие тапки на резиновой подошве. Чёрных не было. У отца в кладовке спионерил моток верёвки и молоток. На кухне длинный нож. Заточил, как бритву. Сделал себе лук, дубинку из резинового шланга, и несколько звёздочек для метания — сурикены — специальные метательные звёздочки для тех кто не умеет кидать ножи. Ещё, на всякий случай, натрусил в целофановый пакетик табака из окурков. Чтобы сбить собак со следа, если вдруг погоня.

Зелю повешу завтра. За шею, как в фильме про партизан. Для того и приготовил верёвку. Не хочу убивать инкогнито. Хочу, чтобы жертва знала кто её убил. В самый последний момент собираюсь снять маску.

Я подготовился и пошёл к Зеле домой. Я знаю, почему многие супергерои ходят в плавках. Например, Супермен или Серебренный Серфер. Потому что в трусах надёжно прятать ценности. Там хорошо чувствуются инородные предметы. Я спрятал в трусы в ножнах нож, чтобы помнить о нём даже в минуты забытья.

В доме, где живёт Зеля, лифт не работает с весны, а в подъезде отродясь не было света. Все лампочки выкручены или разбиты. Хороший подъезд для несчастных случаев. В темноте бить по силуэту всё равно, как по мишени в тире. Условный человек — не страшно. Другое дело при свете. На солнце или под фонарём, когда видно, что это не условная тень, а живой человек. Реальный, из плоти и крови. Со своей судьбой и кучей родственников. Говорящий и матерящийся.

Будь война, я бы, наверное, был снайпером. Целиться в мелочь издалека, всё равно как по чёрному человечку в тире. Издалека безликие фигурки убивать легко. Такие же мелкие и условные, как зарубки на прикладе.

Для первого раза мне хочется безликого противника, чтоб рука не дрогнула и совесть не замучила. Пусть вместо ярких воспоминаний будут неясные пятна и расплывчатые силуэты. Чтобы так, как во сне, будто ничего и не было.

Зеля живёт на десятом этаже. Я следил за ним и знаю, когда он возвращается домой. Около двенадцати ночи, в кромешной тьме. Идёт, спотыкается, матюкается и плюётся.

Уже с одинадцати поджидаю его здесь, сидя на корточках, прислонившись к кирпичной стене. Когда он пойдёт мимо, оглушу дубинкой по темени. Не хочу убивать сразу. Пускай, падло, помучается. Удар нужен не сильный и не слабый. Чтоб не убить, и чтобы добивать не пришлось. На всякий случай прихватил с собой пузырёк аммиачного расствора. Суну ему под нос, если что. А потом, когда он будет без сознания, привяжу к его шее верёвку и посажу на самый край балкона. Дам ему понюхать аммиака. Он очнётся, испугается, увидит меня. Поймёт, что это я его туда посадил. Дрогнет и сорвётся в пропасть. Шея переломится, как тростинка и зависнет он над асфальтом, над машинами и над мусорником, и провисит до самого утра, пока его не обнаружит дворничха наша, баба Валя.

Удар репетировал в аллее заброшенного парка культуры и отдыха имени Ленина. Там стоят бетонные бюсты писателей-классиков. У каждого писателя не хватает носа, а то и ушей, зато головы на месте. Головы их в натуральную величину, как у простых людей. Я отрабатывал на них коронный удар, которым собирался вырубить Зелю.

Место тихое, никто не мешал. Два часа упорных тренировок принесли плоды. Почти не глядя, попадал дубинкой в самый центр бетонного затылка. Как раз в то место, где должна находиться точка (не помню её китайского названия), простое нажатие на которую парализует тело на пятнадцать минут. Про эту точку вычитал в одной самиздатовской брошюре под названием «Пьяный мастер». Чтобы не прогадать, усилил простое нажатие на китайскую точку ударом дубинки.

Время тянется бесконечно. Внизу кто-то гуляет, кто-то ржёт, как конь. Может Зеля, может кто-то другой. А здесь пусто, никто не воняет в лицо, не говорит, а ты ему не отвечаешь. Я бы обрадовался Концу Света, где все погибают, а я — последний человек на Земле. Один на необитаемом острове, как Робинзон Крузо. И никакого Пятницы. Только козы, кошки и небольшой комфорт.

Джунгли — хорошо, и блага цивилизации тоже неплохо. Природа и дом со всеми удобствами и новейшей системой сигнализации, чтоб спокойней спалось.

Пара-тройка красоток в отдельном коттеджике на заднем дворе. Я и несколько симпатичных девчонок, готовых на всё. Парочка слуг не помешает. Молоденькие горничные. Чтоб стирали, убирали, готовили, туда, сюда, и не сильно докучали своим присутствием. Были незаметны и безотказны.

Несколько телохранителей. Самых сильных в мире, преданных мне, как собаки. И огромный арсенал стрелкового оружия.

Соседнее враждебное племя, чтобы было с кем воевать, а пленных расстрелять и повесить. Большой домашний кинотеатр с кинооператором французом и полной всемирной кинотекой. Голливуд бы оставил: новинки не помешают.

Яхта. Огромное парусное судно с чернокожей командой в белоснежной униформе.

Пиратский корабль на горизонте, чтобы брать его на абордаж каждый день, кроме пятницы. В пятницу буду кататься на подводной лодке с капитаном Кусто и его командой, охотиться на акул и разрушать кораллы.

Время от времени у берегов моего острова терпит крушение круизное судно. Выживают только стриптизёрши, молодые жёны богатых вояжёров и учительницы. Они выползают в рваных бикини на берег, а я со своей бандой маньяков устраиваю на них охоту с полследующим пожиранием плоти юных девственниц.

Подрочил. Но не кончил. Не потому, что не смог, а потому что сдержался. Я подумал, что пятна спермы на бетоне выдадут меня. Это то же самое, что потерять паспорт с бумажником. Вычислят моментально. Надо будет позаботиться об уликах. Вытереть отпечатки пальцев и присыпать место табаком, окурков накидать для ментов, чтоб сбить со следа, как собак.

И опять же, супергерои не дрочат по подъездам. Даже если никто не видит. А если и дрочат, то делают это в другой жизни. В лоховской.

Сначала послышался шум. Там кто-то шёл. Шаги приближались медленно и устало. Без матюков, без плевков. Я вытянулся в полный рост, прижался к стене. В правой руке дубинка. Ладони вспотели, но пот впитался в вязанные перчатки. Шаги скорее женские, чем мужские. Чтоб не совершить глупости, решил спрятаться подальше.

Тихо прокрался ко второму выходу и притаился там.

Это женщина. Я узнал её. Та самая дама, которая не стеснялась и не зашторивала окон, подмываясь у себя на кухне. Я узнал её и мне сделалось сладко в желудке.

Вдруг я понял, что это мой шанс. Нужно ловить момент, ведь я был девственником. Я видел разные фильмы про удачу. И «Форест Гамп» и «День Сурка». И знаю, что ловить момент нужно, просто необходимо. Люди, снимающие многомиллионные блокбастеры не могут ошибаться. Они знают, как схватить удачу за кадык и рвать на себя, что есть мочи. А тут моя главная за этот месяц фантазия сама идёт ко мне. Разве не чудо? Я подумал о судьбе и принял решение. В мгновение ока изменил доктрину с супергеройской на маньяко-озабоченскую и приготовился напасть.

Пульс участился, сердце выпрыгивало из груди, коленные чашечки дрожали. Я задыхался от желания и стал, как пьяный. В голове была только зрелая женщина и грязные ругательства.

Когда она поравнялась со мной, я, как во сне, обхватил её полные ляжки и изо всех сил сжал пальцами её промежность. Она была в джинсах. Ткань туго облегала бёдра.

«Иииииииии!!!»

Она выла нечеловеческим голосом.

Я держал цепко, пальцы превратились в корни.

«Каззёоооол!!! Ванюуууучииий!!!»

Я испугался и бросился вниз по чёрной лестнице. Вслед доносился вой напуганой самки. Не глядя под ноги, как олень перескакивал по шесть ступенек и между пятым и шестым этажом, со всего маху влетел в человека. Человек треснулся головой о стену. Я упал на него сверху. Мужчина. Таким неприятно-уголовато-твёрдым мог быть только самец.

Тёлка выла жутким басом, как ведьма из колодца. Я лежал рядом с телом, его лицо расслабилось, глаза смотрели скозь меня. Это Зеля. Я сбил его и, кажется, убил. Он лежал неподвижно. Из-под головы растекалась чёрная жижа. Я вскочил, как ошпаренный, трогая рукой свой затылок. Там запеклась зелина кровь. Я испачкался в ней, как мясник.

Побыстрому съебался. Забежал в свой дом, тихо открыл дверь и прокрался в ванную. Там искупался, смыл кровь и выстирал одежду. Потом пробрался к себе в комнату, запер плотно дверь и ткнулся головой в подушку. Захрустели шейные позвонки. Я дрожал, как мокрый цуцик. Отец и мать спали, сестра у себя в комнате что-то вырезала из лоскутков и слушала плейер. В доме было тихо.

Убил я Зелю или нет, точно не знал. Всю ночь не спал из-за вспышек в глазах и прочей бессонницы. На следующий день увидел в окно ментовской бобик и скорую помощь. Окна наглухо зашторил, всегда так делал, когда подглядывал за улицей через щёлку. Всё надеялся увидеть Зелю забинтованного, но живого. Наконец вынесли носилки. На них кто-то лежал, вперед ногами, покрытый простынёй. Следом за носилками явилась толпа. Человек десять. Разные бабушки, понюхать смерть, а молодёжь собралась на лавочках. Близко не подходили, курили. Носилки погрузили в скорую и увезли. Я всё ждал, с трепетом в груди прислушивался к коридорным звукам, когда же позвонят в дверь и скажут: «Откройте, милиция!»

Милицейский бобик постоял ещё некоторое время; когда он уехал, не знаю, прозевал.

Я был уверен, что рано или поздно меня арестуют. Я влез в чужую кровь и меня вычислят. Я много смотрел телевизор и знал, что у ментов лаборатории, судмедэксперты, собаки. Меня посадят в тюрьму. «А ты не воруй!» звенел в голове голос актёра Папанова из кинофильма «Берегись автомобиля». Режиссёр Эльдар Рязанов, производство СССР, 1967 год. В главных ролях Андрей Миронов, Инокентий Смоктуновский. В тюрьме меня опустят. Я не Геракл, чтобы сопротивляться, как Брюс Ли, зная, что виноват.

Ещё вчера готовился сушить сухари, а сегодня чувствую себя прекрасно. Вчера вечером, папа принёс хорошую новость. За ужином он рассказал, что менты говорят про несчастный случай. Якобы Зеля сам себя убил. Споткнулся на лестнице и расшиб себе башку.

Нашлась одна женщина, которая заявила, что на неё кто-то напал в тёмном подъезде, хотел изнасиловать. Но женщина закричала, преступник испугался и убежал. Убегая, упал и разбился. Женщина опознала нападавшего. Им был Зеля.

Зелю знали, как хулигана, поэтому вопросов не возникло. Дело закрыли. На кровавые следы не обратили внимания. И так всё ясно.

После папиной новости у меня отлегло от сердца. Значит, тюрьма отменяется. Жить стало веселей, солнце ярче, трава зеленей, еда вкусней, а Зеля получил по заслугам. Своей смертью он бы не умер. Такой человек.

Впервые за долгое время вышел на улицу днём, потому что избавился от того, что мучило на солнце, и теперь мог обратить внимание на то, что сияет и пахнет вокруг.

По дороге на реку, туда, где по моему разумению меньше шума и меньше запахов асфальта, я зашёл в супермаркет и взял напрокат новый фильм лепшего друга Тарантино Роберта Родригеса «Город Грехов». Сегодня посмотрю, а завтра займусь новыми чёрно-белыми делами в жанре Нуар.