Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



Матёрый

Могила (для печати )

Каких только историй не наслушаешься в глухих сибирских деревеньках! Особенно вечерами, когда, отдыхая от дневных трудов, сельский люд собирается на завалинках и, под задорное стрекотание кузнечиков, расходится потихоньку добродушная беседа. Представьте: закатное солнце озаряет горизонт, к небу неторопливо тянутся дымки костров, с радостным лаем суетятся собаки. В этот-то час и можно услышать много диковинного и необычного. И в нашей Лысьве такого было сплошь и рядом.

В ту пору, когда я был совсем ещё мелким и несмышлёным мальчонкой, мне было особенно страшно слушать, как рассказывал свои байки старый Евграфыч. Этот могучий сибирский богатырь в свои пятьдесят мог ударом пудового кулачища свалить лошадь, поэтому я маленько его опасался. Евграфыч был прирождённым рассказчиком – если бы только видели вы, как он взмахивал огромными мозолистыми ладонями, как смотрел на нас раскосыми умными глазами, как затихал вдруг на полуслове, заставляя слушателей подпрыгивать от нетерпения!

Рассказывал Евграфыч о очень разных вещах. Например, о том, как в гражданскую ели щавель с крапивой и носили по очереди одни валенки. Как видел он в небе над Ангарой горящий огнём громадный крест и как ходили они с братом на медведя. Мне же больше по нраву были истории Евграфыча про нечистую силу, бесов и цыган.

- Жил у нас в Лысьве мужичок один, Прохором звали, – рассказывал Евграфыч, доставая из кармана пачку «Беломора» и покрякивая от удовольствия. – Жил он бобылём на самом краю деревни, у оврага. А как раз в то время цыгане возьми да и встань табором в Лысьве. Прямо у самого тракта, где сейчас тыквенная делянка. И одна цыганка, лярва некрещёная, положила глаз свой чёрный на Прохора. Ну, день за днём, мается парень, высох весь, не ест, не пьёт, ночей не спит. И невдомёк ему от чего такое деется. В-о-о-т…А как-то вечером пошёл в лес березняка печи на прокорм наломать и тут-то эта нехристь ненасытная его и подстерегла. «Пойдём, - говорит – красивый, со мной. Знаю, о чём твоя печаль и могу пособить тебе». Прохор, дурачок, уши развесил и за ней в чащу. А уже там…

Тут как раз сидящая рядом со мной моя матушка зажимала мне уши ладонью или брала за руку и уводила прочь. Всегда одолевала меня горькая досада, что никак не могу узнать, чем заканчиваются истории Евграфыча. Петюха, брательник мой, правда раз подслушал, утаившись в лопухах, за что потом схлопотал матушкиного ремня и ревел, как оглашенный.

Тихо и неторопливо текла жизнь в Лысьве. Только однажды случилось у нас такое, от чего даже про Евграфыча с его байками забыли и всеми вечерами напролёт судачили о тех делах.

Приехал к нам как-то зимой мужик один. Приехал издалека – бабы брехали, с Вологодчины. Кто такой, как зовут, зачем приехал – никто во всей деревне не знал. Сам он людей сторонился, сидел дни напролёт у себя в дому, а что он там делал, то Богу одному известно. Прозвали его у нас Могилой, потому что не говорил ни с кем, не здоровался, а молчал всегда, как воды в рот набравши. И вот прошёл по деревне слух, что в избе у этого Могилы творится что-то. Дескать, огни какие-то средь ночи, то вспыхивают, то затухают, а то будто бы стонет кто… Совсем все переполошились после того, как Фроловна, жена тракториста Михайлы, возвращаясь поздно вечером от свояченицы видела, как заезжий отплясывает посередь двора голый, а вокруг него будто бы сияние синее исходит. Такая буря поднялась в Лысьве, какой ни до, ни после не случалось. Горячие головы предлагали даже явиться к Могиле, вооружившись кто чем и учинить над ним расправу, но, как обычно бывает, храбрость сбывается лишь на словах да в помыслах, а на деле не каждый свой страх осилит.

Дни шли, всё шло по-старому, а в деревне было неспокойно. Каждый вечер собирались по избам да и перемывали Могиле косточки. Пока однажды не болтнул кто-то: Могила-де втихую наших лысьвинских девок портит, а Клавку Сухаверу так и вообще обрюхатил. С той поры ненавидеть стали его ещё пуще. Бывало, стоят мужички у сельсовета, дымят махоркой, за жизнь беседуют. Но если случится мимо Могиле проходить, как тут же скалиться перестают, глазами зыркают и кулаки чешут. Мне же почему-то нравился этот большой бородач, отчего-то думал я, что зря наговаривают на него и что он добрый и справедливый малый. Не хотелось мне, чтобы мужики, как грозились, его подстерегли и впотьмах по кумполу кольями отходили. Я хоть и мал был, а знал, что наши мужики могли так оттрахать, что потом и пошевелиться не сможешь. Тревожно мне было за него. Хотел я Могилу предупредить о грозящей ему опасности. Даже ночью для этого из дома раз убежал. Но едва вышел на улицу и как представил себе его чёрную смоляную бороду, то боязно мне стало, хоть плачь. Испугался я и не пошёл.

И вот раз приключилась ещё одна напасть в нашей деревне – Мишка Якут домой возвратился из тюрьмы, где мыкался пять лет, за то, что над сестрёнкой безногой изгалялся. Вернулся и сразу всю Лысьву в страх загнал. Мишка привёл с собою дружков своих, с которыми в неволе снюхался и каждый божий день они пьянствовали, слонялись по деревне, задирали мужиков, да девкам проходу не давали. Никто слова поперёк им сказать не решался – уж больно лютый стал Мишка. Если же старики его образумить пытались, он хохотал и сверкал золотым зубом из-под кепки: «На меня у вас управы нету. Потому что лихой я человек и фартовый парень. Бойтесь, теперя». Мужики те, которые Могилу собирались проучить, старались Мишкиной шайке на глаза не попадаться и петухами уж больше не ходили. Со всех свирепый Якут спесь сбил.

Именно тогда и произошёл этот случай. Был ноябрь, и вода в речке встала. А у нас в нашей Лысьве испокон веку жила старуха одна - Ипатьевна, охочая до ныряния в прорубь, для здоровья старуха. Каждую субботу окуналась она в студёную воду и никакая хворь к ней не шла. Удивлялись все, с уважением вслед бабке подмигивали: «Ишь, Ипатьевна! Всех нас переживёт!»

И вот однажды в субботу вечерком, когда обычно тишь и покой обволакивал Лысьву, послышались от проруби крики, да отчаянные, жалостливые.

«На помощь! Спасите! Люди добрые, Христом Богом, помогите»! – кричал бабий голос, и, прислушавшись, поняли мы, что это наша Ипатьевна. Пол деревни на улицу высыпали, да к проруби сломя голову кинулись. Я тоже втихаря шубёнку напялил и вместе со всеми почесал. Прибегаем, глядь, а Ипатьевна в проруби барахтается, синяя вся от холода, вылезть норовит. А вокруг проруби Мишка Якут со своими молодцами выстроились и Ипатьевну обратно в воду палками сталкивают, потешаются. Только она подберётся и бочком выкарабкиваться начинает, как Мишка уж ей палку пихает, а сам зубы свои золотые скалит и хохочет. И дружки его галдят, чуют смертельную забаву. У мужичков рожи побелели аж от такого злодейства, но стоят и молчат, за собственную шкуру пекутся. Глядим мы, а Ипатьевна уж пятнами пошла, зуб на зуб не попадает, вот-вот околеет.

Тут-то как раз Могила и принесся. Грозный он был и красивый, как медведь-шатун. Одному в глаз залупил, второму и мигом всю шпану Мишкину отжарил. Мужички наши малость осмелели, к проруби тихими шажками подгребли и старуху из воды вытащили. Та – хлоп! – и на колени: «Спасибо, родные. Спасибо, милые. Дай вам Бог здоровья». А в это время Мишка Якут на снегу опамятовался, харкнул кровищей, на ноги поднялся, из кармана свинчатку вынул, подошёл к Могиле со спины и сзади его и хряснул. И тикать огородами, прочь из Лысьвы.

Могилу с проломленной головой понесли к фельдшеру. Но не спасли его, так ни разу в себя и не пришёл. На похоронах и мужики и бабы рыдали в три ручья, с горя места себе не находили. Поняли они, какого человека не углядели — смелого, прямого и честного. Только слезами не воротишь парня. Горевал со всеми и я, мне хотелось рассказать даже, как я сразу почуял открытую и бескорыстную его душу, да только от этого ещё горше на сердце становилось. И хоть то нам служило утешением, что принял он смерть свою не зазря — Мишка Якут со своими лоботрясами больше в Лысьву носа не казали, да и прочее хулиганьё попритихло.

Но пускай эта грустная история не заставит вас думать, будто житьё наше было тяжким и безотрадным. А рассказал я её для того, чтобы вам лучше было понять, какой породы люди жили тогда в нашем краю. Они и сейчас не перевелись, не то, что городской измельчавший народец. И оттого надеюсь я, что и на этой святой земле жизнь не угаснет, в городскую суету не утечёт. И в Лысьве нашей так и будут бабы детей рожать, топоры стучать, и печи топиться. Как у нас говаривали, то века простоит, что на правде держится, да на людской честности. А потому, Бог даст, против всего выстоим и будем жить в любви, счастье и покое.



проголосовавшие

Для добавления камента зарегистрируйтесь!

комментарии к тексту:

Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.024178 секунд