Литература

Коленька пришел домой и сказал мамочке:

– Мамочка, я хочу молочка.

– Пшёл на хуй, – отвечала мамочка.

Тогда Коленька вышел на улицу и стал жечь листья во дворе.

Мимо проходил дядя Петя.

– Хули листья жжешь? – сказал дядя Петя Коле.

– А я хочу, когда вырасту, стать пожарником, – отвечал Коля.

– Молодца! – усмехнулся дядя Петя. – Главное – будь мужчиною, а остальное придет.

– Браво! – воскликнула баба Глаша, которая тоже проходила мимо.

– Хули ты «браво»?! – брюзгливо передразнил ее дядя Петя.

– А то браво, – стала растолковывать баба Глаша, – что ты ребенка чему учишь-то, скотина стоеросовая, ты сам подумай-то!

– Ты, баб Глаш, иди, иди отсюда, – замахал на нее руками дядя Петя, – я ребенку дело говорю.

– Да ты ж его учишь листья жечь, паразит такой! – забрызгала старческой слюной неприятная бабушка Глаша.

– Я, бля, учу его жечь сердца людей глаголом, азом, буком и ведием! – совсем распоясался дядя Петя и даже хлопнул себя по заду ладонью в знак нерасположения к пренеприятной бабушке Глаше.

– Ты что несешь, скотина? – завопила баба Глаша, окончательно разозлившись.

На крики прибежала Коленькина мамочка, которая, не разбираясь, схватила Коленьку за плечи и стала его трясти, приговаривая:

– Ты что вытворяешь? Ты что вытворяешь?!

– Да это не он, – стала останавливать Коленькину мамочку баба Глаша. – Это этот паразит, – показала она скрюченным пальцем на дядю Петю.

Тогда Коленькина мамочка плюнула дяде Пете в лицо и уволокла за собой Коленьку.

Баба Глаша принялась утешать дядю Петю:

– Да ладно, забудь, стервозина ведь она, сучка, блядь, шалава. Чё с такой возьмешь? Ничего и не возьмешь, ей-ей. Ты зачем просто глупость-то такую говорил? Глагол там какой-то.

– Это старорусский алфавит, – утирая слезы, сказал обиженный дядя Петя. – Это раньше так буквы на Руси назывались: сначала шел, значит, аз. Потом, значит, буки. А потом уж и веди.

– Но склонял-то ты их неправильно, – сказала баба Глаша. – Кто ж так склоняет? «Азом», «буком» – это что такое вообще? Про «ведием» я уж и вообще и молчу? Это что, блядь, такое, это вот склонение «ведием» твое?! Это уж, блядь, извини меня, неграмотица какая-то.

– Нету такого слова – «неграмотица», – возразил дядя Петя. Голос его звучал приглушенно, так как он, расчувствовавшись, уткнулся в старческую грудь бабы Глаши.

– Ты молчи уж лучше, молчи уж лучше, – взъерошила баба Глаша дяде Пете его немногочисленные волосы и прижала его еще крепче к груди, точно дитятю малого.

– Ну а хули ты, – заплакал дядя Петя, – хули ты язык расейский корёжишь?

– А сам не корёжишь, мудак, сука! – вдруг гневно отпихнула от себя дядю Петю баба Глаша. – «Расейский» – это чё за хуйня, а, блядь? (с этими словами баба Глаша влепила дяде Пете пощечину). А «нету», блядь? (с этими словами баба Глаша влепила дяде Пете другую). А это твое злоебучее, твою мать, с позволения сказать, склонение «ведием»? (с этими словами баба Глаша, по примеру Коленькиной мамочки, плюнула своею старческой слюною в и без того уже опечаленное лицо дяди Пети).

Дядя Петя вытер лицо рукавом, достал из кармана наган и выстрелил бабе Глаше в лоб. Баба Глаша упала и мгновенно умерла.

Коленька, который смотрел на это дело в окно, задорно расхохотался и сказал своей мамочке, показывая пальцем на улицу:

– Мам, а там такое!

– Не показывай пальцем! – одернула его мамочка.

Коленька присмирел и убежал в свою комнату. Мамочка зевнула и почесала ляжку.