Литература

Из дома Эрик старался без надобности не выходить – в людных местах чувствовал себя не в своей тарелке. Прохожие таращились на него беззастенчиво, со снисходительным любопытством. Шагая по улице и со злобой поплёвывая на тротуар, Эрик бессильно сожалел о неудачном выборе профессии: стоило ему в своё время выучиться на бухгалтера или сварщика, и всё было бы по-другому. Теперь же он как магнит притягивал ухмылки и взгляды, полные глупого удивления. На него смотрели так, словно бы он забыл смыть грим и снять нелепые сценические ботинки с загнутыми кверху носками. «Идиоты, - думал Эрик, накидывая капюшон олимпийки. – Они, наверное, думают, что я и баб ебу, не снимая накладного носа. Тупоголовые бараны».

- Смотри, смотри! Быстрее! Это же клоун, он в цирке выступает. Я на афише его видел. Да он это, он, я тебе говорю! Куда это он поебошил, интересно? Цирк же в другой стороне. А рожей он на тебя похож. Ахахахаха! Да ладно, ладно, шучу, расслабься.

Ему казалось, что он каким-то непостижимым образом стал известен всему городку. Такое внимание утомляло. Эрик уже не слонялся, как бывало раньше, по барам, где его появление почему-то неизменно сопровождалось лавиной пьяного веселья. Теперь он бродил с фляжкой коньяка по аллеям парка, или, если настроение было совсем уж паршивым, пил водку из гранёного стакана, сидя в своей комнатёнке на полу перед трюмо. Глядевший из зеркала собутыльник был омерзителен: бугристая кожа на лбу и щеках, похожая на индюшачий зоб шея с обвисшими жировыми складками, беззвучно шевелящиеся губы. Эрик нахально улыбался уродцу – при таких внешних данных ему можно было не опасаться за своё будущее в цирке. По части зрительского внимания он намного опережал и котов-чревовещателей и африканского бегемота Жу-Жу и канатоходцев братьев Калимуллиных.

Труднее всего было смириться с тем, что Стелла раз в неделю непременно являлась на представления. В эти дни Эрик чувствовал себя на арене особенно гадко, а хохотавшие над его жалкими кривляньями зрители вызывали ещё большее раздражение. Стелла была набитой дурой, и роль подружки клоуна могла наскучить ей в любой момент. Объединяло их очень немногое, в том числе имена – чужеродные, напыщенные и несуразные. Эрик, в общем-то, плевать хотел на эту анемичную куклу, но пугала перспектива одиночества, а местные шлюхи, к которым пришлось бы обращаться в этом случае, были некрасивы, вульгарны и норовисты сверх всякой меры. Встречаясь со Стеллой у служебного входа после выступления, Эрик старался не смотреть ей в глаза, много курил, харкал под ноги и матерился. Уши его были пунцовыми, и нестерпимо хотелось нажраться. Иногда именно этим всё и заканчивалось.

- А сейчас, друзья, поприветствуем наших весёлых клоунов – Кролика и Рыжика! У них всегда хорошее настроение, большущий запас бодрости и улыбок, а ещё они находчивы и сообразительны. Поглядим-ка, что припасли они для нас сегодня!

Эрик ненавидел острые и удушливые цирковые запахи: во время представления он дышал широко открытым ртом, силясь побороть рвотные спазмы. Публика в зале поражала его вялой скудоумной праздностью – явиться в этот пропахший мочой балаган по собственной воле да ещё и отдать за такое удовольствие деньги могло только законченное быдло. Но больше всего, пожалуй, бесил Эрика его мордатый напарник Гена. Этот кретин в рыжем парике, похоже, действительно получал удовольствие от процесса: он заигрывал со зрителями, импровизировал, сыпал убогими вымученными шутками и вообще тянул одеяло на себя. В мечтах Эрик не единожды расчленял мудака циркулярной пилой, прокручивал его через огромную мясорубку, выпускал негодяю кишки или зажимал в тисках его член. Однако, реальное действие, пусть и достаточно скромное, принесло гораздо больше удовлетворения, чем все изощрённые фантазии. Как-то, прямо во время исполнения очередной репризы, Эрик под оханья изумлённой аудитории набил Гене его размалёванную лоснящуюся морду и, кажется, даже высадил ему пару зубов. Последовавшая беседа с худруком была недолгой.

- Вы что, блядь, с катушек слетели, Кролик? Да вы вообще понимаете, что вы сделали, идиот? Репутация нашей труппы создавалась годами – слышите? – ГОДАМИ! А тут вы появляетесь и устраиваете вашу клоунаду. Я срать хотел на ваши проблемы с нервами, этим пусть займётся психиатр. А теперь живо пишите заявление, чтобы духу вашего здесь не было. Мудила!

К счастью, трусливый обмудок предпочёл спустить дело на тормозах, и Эрик отделался одним лишь увольнением. Найти новую работу в этой сраной дыре было нереально – пришлось извлечь из загашников все сбережения и унизительно трястись над каждой копейкой. Эрик хотел уйти в запой, но тогда он был бы вынужден голодать по причине крайней ограниченности в средствах. Без еды Эрик существовать не мог, но и без бухнины – тоже. Требовалось срочно найти выход.

Преодолевая омерзение и урча кишечником, он облачился в старые брюки на подтяжках, натянул чудовищную оранжевую кофту с непомерно длинными рукавами, увенчал голову обнаруженным в шкафу идиотским беретом. На ноги, за неимением более подходящей обуви, пришлось нацепить резиновые сапоги покойного деда Никанора. Краски, парик и накладной нос он прихватил в цирковой гримёрке, когда брал расчёт. Придирчиво оглядел себя в зеркале: в целом, вид был достаточно сносный. Всклокоченный, небритый, с синими подглазьями и раскрашенными щеками, Эрик был похож не то на эстетствующего психопата, не то на спивающегося в резервации индейца-туберкулёзника. Проклиная свою горькую долю и ёжась от позора, Эрик приплёлся на бульвар, поставил на землю банку из-под консервированных ананасов и юродствовал перед прохожими ровно четыре с половиной часа. Он разыгрывал пантомимы, уморительно передразнивал молодых мамаш, сажал на плечи их детей – мелких слюнявых гадёнышей, позволяя дёргать себя за уши и щёки. Мелочь в жестяную посудину швыряли редко и неохотно. В итоге, набралось только на бутылку «Анапы», которую он тут же со злобой опустошил, сидя на скамеечке. Через несколько дней, новая работа уже не вызывала такого отвращения – в конце концов, она была ничуть не постыднее прежней. И хотя, публика, как и следовало ожидать, была по большей части прижимистой, всё же на тетрапак блевотворно-терпкого молдавского винища хватало почти всегда.

- Вера! Смотри, скорее, какой смешной дядя. Дядя – клоун. Он добрый, видишь – он улыбается. Но если ты будешь бегать и не слушать маму, он разозлится и тебя накажет. Э-э, пальцы вынула, блядь, живо изо рта, кому говорю?! Смотри, дядя клоун машет тебе! Наверное, хочет съесть твою конфету. А ну-ка подойдём к дяде, ты ведь не жадная девочка, угостишь его, правда? Дядя очень любит конфеты.

Вечерами Эрик выходил пройтись по улицам в нормальной одежде и без уебанского поролонового носа. Однако что-то всё равно его выдавало – может печальная отстранённость во взгляде, а может шаткая клоунская походка, избавиться от которой было уже просто невозможно. Прохожие всё также оборачивались, таращили на него пустые рыбьи глаза и насмешливо кривили рты.

Раз в неделю по-прежнему навещал Стеллу. Глупая сучка будто и не заметила перемен в его жизни: как обычно смотрела по ящику свои любимые ток-шоу и, манерно растягивая гласные, пиздела о шмотках. Эрик, позёвывая, слушал эти бредни, а когда надоедало, хватал визжащую дуру за шкирку и тащил в кровать. Обильно кончая в стеллину кривозубую пасть, он чувствовал, что хоть как-то реабилитируется в глазах настоящего себя – раздавленного и задушенного проклятым Кроликом.

Однажды Стелла позвонила ему, когда он, по обыкновению, сидел на лавочке после выступления и потягивал из горла «Лучафэр». Ровным голосом вокзального информатора чмошница сообщила Эрику, что больше не намерена терпеть его рядом с собой и поэтому навсегда уходит к Алексею Степанову – настоящему мужчине, который способен обеспечить ей стабильное будущее и уж точно будет ценить её по достоинству. «Крестьянка, ёбаная швея-мотористка, - с раздражением думал Эрик, залпом допивая остатки вина. – Ну и вали, флаг тебе в руки». Алексея Степанова он видел на какой-то пьяной вечеринке: тот был очкастым задроченнным сотрудником банка, и, судя по его смышлёной крысиной мордочке, занимался там чем-то необычайно скучным – скорее всего, оформлением кредитов. И, всё же, у него был один весомый козырь, побить который Эрику было нечем – пидор ездил в красном «Рено», что не могло не впечатлить безмозглую Стеллу. Эрик чувствовал себя проигравшим. Ему казалось, что над ним смеются случайные прохожие, с пренебрежением ухмыляется крыса Алексей Степанов, раскатисто хохочет бывший напарник Гена Рыжик, вкрадчиво посмеиваются татарские недоумки братья Каллимулины. Весь мир злорадствовал и давился подленькими шакальими хихиканьями. Эрику была совершенно безразлична эта шлюховатая стервозина, тем более, что она не брила лобок и не подмывала задницу после туалета. Но сам факт, что ему предпочли этого офисного мачо, был чрезвычайно неприятен. Эрик был до такой степени потрясён и раздосадован, что тем вечером нажрался в сиську, приставал к прохожим, слонялся по каким-то заплёванным дворам и, в конце концов, уже среди ночи обнаружил себя развалившимся на лавочке в абсолютно диком и незнакомом месте. Клоунский прикид, выглядел сейчас ещё нелепее, чем обычно. Вокруг зловеще темнели гаражи, едким дымом чадила помойка, а откуда-то из недр трущобы долетали напряжённые и звонкие вскрики. Кажется, там кого-то били – сосредоточенно и с энтузиазмом. Стараясь не производить ни малейшего шороха, Эрик пригнулся и посеменил домой.

…Самое страшное, однако, было ещё впереди. Назавтра Эрик, как всегда, преодолевая зевоту, кривлялся посреди бульвара и с безысходным смирением поглядывал на свою жестяную банку из-под ананасов. Ёмкость пустовала, и настроение было ужасным. Внезапно явившиеся Стелла и Алексей Степанов добили его окончательно. Они долго и пристально следили за выступлением, комментировали происходящее и хохотали с нескрываемым вызовом. Сначала Эрик предпочитал делать вид, что не замечает их, но когда Алексей Степанов подошёл к нему вплотную, назвал Кроликом и с нахальной физиономией начал повторять каждое его движение, пришлось остановиться. Стелла топталась рядом, жевала жвачку и мстительно улыбалась. Эрику померещилось, что от неё тянет африканским бегемотом Жу-жу. Вообще, сцена была неловкой и отвратительной. Наверное, нужно было разбить Алексею Степанову еблище, но крысиная морда выражала такую уверенность, а щёгольские очёчки в тонкой оправе так хищно сверкали на солнце, что Эрика вдруг скрутил страх. Он представил, как смешно и жалко выглядит в своих кроличьих доспехах. Затряслись губы и колени.

Шаркая подошвами по тротуарной плитке, Эрик уныло семенил прочь. Уёбки не отставали и с торжествующим видом вышагивали рядом. Они были говорливы и насмешливы. И ещё они курили «Парламент», по которому Эрик давно тосковал, но позволить себе не мог, довольствуясь «Петром I».

- Эй, Крольчатина, а ты фокусы умеешь показывать? И где тебя научили такие серьёзные рожи корчить? В цирковом училище что ли? Тебя менты не вязали ещё? А гопники не доёбывались? Слушай, Кролик, а ты не пидорас? Точно?

Последовал запой – долгий и изнурительный. Эрик страдал и непривычно много думал. Мысли одолевали, по большей части, тяжёлые и мрачные. «Жизнь пуста, скучна и бессмысленна, как канцелярские кнопки» - решил, в конце концов Эрик. Неординарное сравнение ему понравилось, и от этого почему-то стало ещё страшнее. Когда он случайно наткнулся в Интернете на статью с безликим заголовком «СУИЦИД: ПЕЧАЛЬНАЯ СТАТИСТИКА», решение созрело окончательно. Оставалось избрать наиболее подходящий способ – последний, самый значимый шаг требовалось сделать драматично, изысканно и со вкусом. Стреляться было не из чего, наглотаться таблеток мог любой малолетний ебанат, вскрытие вен представлялось напрочь лишённым какой бы то ни было эстетики, а вешаться или топиться было бы просто унизительно. Эрику хотелось лёгкости, свежего и невесомого ощущения полной свободы. План действий он досконально обдумывал на протяжении двух ночей подряд.

…Соседи показали, что последний раз видели его в среду, 31 августа, около 21 часа. Выйдя из подъезда в гриме, парике и с накладным носом, он скрылся в неизвестном направлении.

Рейс на Каракас по каким-то причинам задерживали. Стелла нервно теребила пёстрый путеводитель, ежеминутно смотрелась в зеркальце и поправляла причёску. Алексей посасывал мятные леденцы и строчил эсэмэски сослуживцам, выражение его лица было сонно-благодушным. Предстоял незабываемый и, разумеется, заслуженный отдых. Пальмы, пляжи, дежурный осмотр каких-нибудь знаменитых руин и, само собой, вояж по злачным местам. Оставалось дожидаться вылета.

В сумочке протяжно заблеял Александр Рыбак, и Стелла с раздражением вытащила мобильник. Звонила мамаша этого кретина Эрика. Хлюпая носом и, время от времени, заходясь в глухих рыданиях, она долго и взволнованно мычала в трубку, но из-за всхлипываний разобрать что-либо было очень сложно. Общий смысл, кажется, сводился к тому, что её единственный сынуля спрыгнул на железнодорожные пути с какой-то эстакады. Старая дура жалостливо кряхтела, просила приехать. Стелла терпеливо её выслушала, пообещала непременно заглянуть недельки через три и сухо попрощалась.

«Идиот, - с досадой подумала она. – Он это сделал специально, хотел испортить мне отпуск».

Ещё несколько минут в голове продолжали звенеть мамашины басовитые подвывания. Впрочем, когда Алексей участливо обнял Стеллу за плечи, неприятный эпизод тут же стёрся из памяти.

Объявили посадку.