Литература

- Скорее в уборную, паря, там Желтов говно ест!

Мимо меня галопом пронеслись три шестиклассника. Я насторожился. Виталя Желтов учился вместе со мной в 8-ом «Д». Это был тихий аутичный паренёк, которого перевели к нам в класс год назад. До сих пор на него вообще никто не обращал внимания. Когда Виталю вызывали к доске, он обычно ничего не говорил и бездумно улыбался, пачкая руки кусочком цветного мела. Синий пиджак его школьной формы был вечно измазан этими самыми мелками неприродного цвета, которые Желтов носил прямо в кармане. Вскоре учителя поняли, что от него ничего не добьёшься, и перестали донимать Желтова. На переменах он обычно дремал, присев на корточках где-нибудь в углу. За год учёбы мы с ним и парой слов не перебросились. В глубине души я считал, что именно из таких вот тихонь вырастают настоящие маньяки вроде Сливко и Чикатило.

Дверь в школьную уборную я распахнул мощным пинком. Уборная на этом этаже у нас была чистая, но вонючая: в основном из-за непрополощенных тряпок для мытья полов, сваленных гнилой кучей в оцинкованном ведре у дверей. Возле первой из трёх фанерных кабинок стояло несколько шестиклассников. Внимание их было приковано к происходящему на стульчаке. Грубо растолкав «младшеньких», я заглянул в кабинку. Виталя Желтов стоял там со своей блаженной улыбкой на губах, задумчиво держа в запачканной мелом ладони небольшую горку дерьма, выуженного из унитаза.

- Давай, жри, полудурок! - крикнул маячивший передо мной маленький коренастый школьник.

Я схватил мелкого гадёныша за ворот, и грубо толкнул его назад в толпу.

- Виталя, какого хрена ты стоишь тут с говном в руке? - поинтересовался я у одноклассника.

Желтов, продолжая загадочно улыбаться, медленно повернул ко мне свою коротко стриженную остроконечную голову.

- Вот, ребята затащили сюда, сказали: «ешь говно», - просто ответил он.

- Выброси сейчас же, и помой руки с мылом, - я повернулся к шестиклассникам, - какого хера вы его мучаете, недомерки?

«Младшенькие» злобно сопели, раздумывая, разойтись ли им, или попробовать набить мне морду. Выбрав первый вариант, они вразвалочку вышли из туалета, по пути смачно отхаркивая и сплёвывая на пол. Виталя мыл руки с куском хозяйственного мыла, поглядывая на меня со щенячьей благодарностью.

Злобные малолетки вскоре забыли о нём, выбрав себе другую жертву - дурковатую семиклассницу Соню Матушкину, приходившую в школу в жёлтом махровом халате и пушистых шлёпанцах. А Желтов как-то странно привязался ко мне. Неожиданно выяснилось, что мы с ним, вообще-то, живём в одном дворе. Я взял над Виталей своеобразное шефство, и по вечерам заставлял его подтягиваться на турнике и отжиматься от асфальта. Я чувствовал себя настоящим инструктором спецназа, готовящим к заданию бойца. Туповатый, но доблестный воин, каким мне представлялся в альтернативном будущем Желтов, должен был выполнить некую боевую задачу, но при этом непременно погибнуть, ибо в реальной жизни такому персонажу просто не находилось места.

Мама Витали оказалась вполне адекватной женщиной с добрыми усталыми глазами. Как-то во время наших занятий на спортивной площадке она подошла к нам и попросила меня лично не давать своего сыночка в обиду.

- Вокруг так много злых людей, - сказала она. Потом, закурив, добавила:

- А дети в этом возрасте особенно жестоки.

Виталя затравленно посмотрел на меня, и я вдруг понял, что он рассказал маме про инцидент в школьной уборной.

На улице резко похолодало, и я предложил Витале выходить вместе на пробежку по городскому парку. Он согласился. Нужно было видеть эту комичную личность в вязаной шапочке, с замёрзшими под носом соплями, сосредоточенно пыхтящую рядом со мной на бесконечных заснеженных дорожках.

Однажды я отобрал у него дурацкие цветные мелки и раскрошил их каблуком на школьных ступенях.

- Может мне кистевой эспандер купить? - Виталя растопырил свои большие руки, явно не зная, чем их теперь занять.

Я был потрясён такой длинной фразой. Обычно мой новый друг выдавал не больше двух-трёх слов зараз.

- Нет, брат, - сказал я. Во мне снова расправил плечи невидимый сэнсей, - теперь ты будешь мять бумажки! И отныне Виталя непрерывно жал в обеих руках комки, которые сминал из газетной макулатуры. Каждый вечер на спортплощадке я проверял плотность комков, комментируя и направляя действия приятеля. Виталя быстро достиг совершенства, ежедневно прессуя листы бумаги до каучуковой плотности.

Теперь Желтов перестал прогуливать физкультуру. Его движения стали более скоординированными, а по канату он взбирался с ловкостью обезьяны. Как-то в школьной раздевалке, он, загадочно улыбаясь, сунул мне что-то вроде открытки. На сложенный пополам прямоугольник из ватмана была наклеена неважно отпечатанная чёрно-белая фотография самого Витали. Судя по всему, он просто увеличил на ксероксе свою старую детскую фотку. Толстым маркером сбоку виталиного лица было пририсовано облачко, вылетающее из его рта, а в облачке теснились буквы: «Приходи на мой День Рождения!», коряво написанные красной ручкой.

Я удивлённо поднял глаза. Довольный произведённым эффектом Желтов улыбался во весь свой щербатый рот. «В четыре часа в воскресенье», сказал он, прочитав немой вопрос в моём взоре.

Когда мы вышли на улицу, на крыльце несколько расхристанных школяров перебрасывались тяжёлыми снежками, не обращая внимания на сильный февральский ветер. Не прошли мы и пары шагов, как в затылок Витали тяжело впился мокрый снежный шар. Мой приятель растерянно обернулся. Сзади противно смеялся тот самый коренастый шестиклассник, который несколько месяцев назад пытался склонить Виталю к копрофагии. Мой приятель шагнул к нему, на ходу стаскивая вязаные перчатки потрясающего зелёного цвета.

- Давай, дебил, давай, - «младшенький» бодро встал в боксёрскую стойку, и сделал несколько уверенных ударов в пустоту перед самым носом Желтова.

Виталя растерянно остановился, разведя в стороны длиннопалые руки. Тут во мне снова проснулся суровый инструктор спецназа. «Сомни бумажку, парень, сомни бумажку!» - крикнул я. Мой друг тотчас же как-то странно встрепенулся. Он вытянул вперёд правую руку, напомнившую своей формой паровой шатун, и облапил лицо боксёра огромной ладонью. Тот что-то пискнул, и попытался ударить Желтова в живот, но ему не хватало длинны рук. Виталя с силой толкнул обидчика, и тот опрокинулся, как тряпичная кукла, неслабо приложившись головой об мокрый асфальт. Его приятеля замерли, глядя на Желтова почти с суеверным ужасом.

- Ну, кому ещё выдавить прыщи на харе? - это уже я шагнул вперёд, вытянув перед собой руки со скрюченными, как когти, пальцами. Младшенькие попятились назад.

На следующий день я столкнулся на крыльце нос к носу с неудачливым «боксёром». Всё его лицо было покрыто багровыми пятнами кровоподтёков от виталиных пальцев.

В воскресенье я стоял на пороге желтовской квартиры, держа в руках подарок – пудовую гирю. Я когда-то нашёл её в подвале нашей «хрущовки», папа по моей просьбе счистил с неё угловой шлифмашиной ржавчину, а я покрасил гирю «золотой» краской.

Дверь открыла мама Желтова, одетая в нелепое блестящее платье.

- Проходи, Стасик, проходи, Виталик с гостями в своей комнате, - сказала она низким, хрипловатым от безудержного курения голосом.

В комнате обнаружился миниатюрный верстак, заваленный деталями для кордовых моделей самолётов. Возле верстака на табурете сидел рыжий веснушчатый мальчик лет одиннадцати. Он вертел в руках текстолитовый пропеллер. Виталя, одетый в белую рубашку, застёгнутую на верхнюю пуговицу, восседал на безбожно ободранном кошачьими когтями мягком диване. В противоположный конец дивана забилась между подушками некрупная девочка. Она почему-то была стрижена «под машинку», и я не сразу определил пол этого существа. На вид девочка была нашей с Желтовым ровесницей, и выглядела она агрессивной и запуганной одновременно.

Здравствуйте! - громко сказал я, обращаясь ко всей троице одновременно, - Виталя, подарок! И я протянул имениннику золотую гирю, к ручке которой моя мама, собирая меня «в гости», привязала кокетливый голубой бантик.

- Спасибо, - Виталя зачем-то поставил гирю на верстак, небрежно подвинув детали для самолётиков, и уже тряс мою руку обеими своими лапами.

- Стасик, мой тренер! - гордо сказал он «гостям», а это - моя двоюродная сестра Катя (лысая девочка еле заметно кивнула), и мой брат Костик!

- Не знал, дружище, что у тебя есть брат, - и я дружелюбно протянул руку веснушчатому мальчику. Костик смотрел на меня, не мигая. Его глаза неприятно косили к переносице. Внезапно кончик носа у него покраснел, рот растянулся до ушей в зловещей гримасе, и он, как томагавком, метнул в меня текстолитовым пропеллером. Я отчётливо услышал, как хрустнула кожа у меня под левым глазом, и в тот же момент голову пронзила острая боль. Пропеллер отскочил и упал Кате на колени. Я инстинктивно схватился за глаз. Виталя подскочил к своему брату и мощной оплеухой сбил его с табурета на пол.

- Козёл, - протяжно заныл Костик, отползая к двери, - козлина! И ты, и твой сраный «тренер» - козлы вонючие!

На шум прибежала мама Витали.

- Что тут опять случилось? - хрипло закричала она с порога, - ты опять, ты опять, зараза?! - последние её слова относились уже к младшему сыну, который быстро на четвереньках пролез в приоткрытую дверь и куда-то исчез. Больше я Костика в тот вечер не видел.

Мама Витали работала медсестрой в госпитале. Она деловито осмотрела мою травму, сказала, что это скорее ушиб, и швы накладывать не придётся. Потом меня накормили каким-то салатом и напоили чаем с тортом. Вся моя бодрость куда-то улетучилась, и я чувствовал себя вялым, как зомби. У себя в комнате Виталя смахнул с верстака всю дребедень в картонную коробку, и установил на нём настольный хоккей. Целый час мы резались с ним в эту детскую игру, используя вместо шайбы таблетки аспирина «Упса». Катя была нашим молчаливым арбитром. Правда, мне всё время мешали тиски, но снять их не удалось, потому что они намертво были прикручены к верстаку болтами.

Домой я пришёл поздно, в крайне удручённом настроении. Настольный хоккей меня немного взбодрил, но какой-то неприятный осадок в глубине души остался.

Ночью мне снилось, что я вырастил из Витали настоящего киллера, немногословного, но зато очень сильного и жестокого. Он по моим приказам убивает плохих парней, а я плачу ему за это дружеским похлопыванием по спине, и угощаю кубинскими сигарами.

На следующий день у меня поднялась температура, разболелась голова, и страшно заломило в суставах. Мама вызвала участкового врача. Я провалялся в постели две недели. Виталя меня ни разу за это время не проведал.

Оклемался я в субботу. На улице была мартовская слякоть. Я надел резиновые сапоги и выбрался во двор, подышать весенним бризом. Напротив подъезда, в котором жил Виталя, обнаружился большой грузовик с фургоном, а прямо на асфальте стояли предметы мебели. Я увидел знакомый верстак с тисками, и почувствовал недоброе.

- Стасик, ты с Виталей пришёл попрощаться?

Я вздрогнул. Рядом с кабиной грузовика стояла мама Витали с большущей картонной коробкой в руках.

- Здрасте…а вы что, переезжаете? - выдохнул я.

Мама Витали вздохнула, поставила коробку на землю и закурила.

- Да, Стасик, переезжаем. Тут внезапно нагрянул папа Витали и Костика, - предложил к нему в Змиёв переехать. Там у него работа хорошая, да и дом свой…а вот и твой друг!

Ко мне, глупо улыбаясь, торопливо приближался Виталя. Я первым протянул ему руку для приветствия. Продолжая скалиться, Желтов быстро сунул мне в ладонь что-то жёсткое, после чего, как ни в чём ни бывало, подхватил с асфальта верстак и бодро потащил его к кузову грузовика. Я посмотрел на предмет, который он мне вручил. На моей ладони лежал дурацкий жестяной хоккеист из той самой настольной игры. Я постоял ещё пару минут, раздумывая, помочь мне странной семье Желтовых грузиться в машину, или нет, и, в конце концов, отправился домой пить чай с сушёной малиной.

Фигурка хоккеиста провалялась у меня в столе без малого десять лет. Как-то, разбирая ящики, я нашёл её. Выбрасывать хоккеиста я почему-то не стал. Я взял корковую винную пробку, сделал в ней надрез и вставил туда фигурку. Хоккеист, таким образом, приобрёл своеобразный пьедестал. Я водрузил его на шкаф, и вновь забыл про него. Однажды, на какой-то праздник, мне позвонила сестра и попросила присмотреть пару часов за Агнешкой, моей племянницей. Идти в этот день я никуда не собирался, поэтому с лёгкостью согласился. Шестилетняя Агнешка, надо сказать, просто обожала вырезать и клеить всякие бумажки и кусочки ткани. Поэтому я приготовил ей в соседней комнате бумагу, кучу всяких обрезков, ножницы и клей ПВА, а сам преспокойно уселся за компьютер.

Когда вечером сестра наконец-то забрала Агнешку, я отправился убрать следы её творчества. На столе я обнаружил пол-листа ватмана, сплошь заклеенного лоскутками ткани и цветной бумаги. Всё вместе грубо должно было обозначать домик и лес вокруг. Возле домика прямо в воздухе, наспех отделённая от туловища, реяла голова моего жестяного хоккеиста. Агнешка для верности приклеила её сверху кусочком скоча. Голова была обведена разноцветными фломастерами, и от неё, подобно протуберанцам, тянулись в разные стороны неровные лучи неприродного цвета. Туловище несчастного и зазубренные маникюрные ножнички валялись тут же, на столе, поверх агнешкиного «панно». На полу лежала пробка-подставка и лыжная палка, которой находчивая племянница сшибла хоккеиста с книжного шкафа.

Через пару лет, на встрече школьных выпускников, я совершенно случайно узнал, что Виталя Желтов нелепо погиб в том самом Змиёве, куда когда-то переехал. Он работал ночным сторожем на стройке элитного жилья. Как-то вечерком, попив чаю, он отправился на обход. На крыше строящегося дома лежала пачка листов оцинкованной жести. Дул сильный ветер. Верхний лист сорвало с крыши, и он спланировал в аккурат на шею Витали. Говорили, что срубленная трёхметровым листом жести голова, как футбольный мяч, закатилась через открытое подвальное окно в котельную, и её долго не могли найти. А в кулаках несчастного были мёртвой хваткой зажаты два комка бумаги.