Литература

Ощущение страха, всё нарастающее чувство страха. В небе крутится раскалённая шестерёнка солнца: её лучи сжигают содержащийся в воздухе кислород, поэтому так тяжело дышать. Кругом рыщут люди в костюмах химзащиты, а вдали, над линиями электропередач, плывёт цеппелин. И кажется, что вот-вот в мире родится Бог… До тошноты страшно!

Под трубою, где я затаился, разит сыростью и чем-то кислым. Пытаюсь не шевелиться. В грудь упирается магнетрон – обнимаю его крепко, словно дитя. Если меня обнаружат, то уж точно убьют. Однако помереть, когда проект завершён на 98 процентов, ничерта не хочется – и я стискиваю зубы.

У каждого в руках автомат АК-74У. Двое людей в костюмах химзащиты, или просто – РХБЗ, подходят к трубе. Их ноги – прямо напротив моего лица, я даже различаю запах резины. Звенит напряжённая тишина, люди чего-то ждут, и вдруг раздаётся хлопок.

Я зажмуриваюсь, душа выпрыгивает вон. По крайней мере, создаётся такое впечатление. Но, открыв глаза, понимаю, что тот звук – не выстрел.

Один из преследователей снова бьёт по трубе дулом автомата – должно быть, с досады – а потом разворачивается и шагает прочь. Второй следует за ним.

Выдыхаю.

Слежу за удаляющимися фигурами, и что-то скребётся возле уха, изнутри.

Голос в мозгу орёт:

– Мегаполис – прообраз небесного Иерусалима, царства экстаза, порядка и разодранной плоти. Лик солнечного некрополя, града из электричества, по улицам которого на самодвижущихся тележках колесят ангелы, по трубам течёт жир Доброго Господина… И да заменит он нам бензин и вино!

Магнетрон тяжёл – плечо начинает болеть. Я бегу вдоль бетонного забора, мимо ангаров, подстанций, столбов. Бегу мимо разграбленного склада, на стене которого начертаны пророчества о новом мире. Боясь преследования, оборачиваюсь, но никого не вижу.

Это – последний на Земле приют разумных существ, оплот целесообразности и экономии. Но именно в силу своей экономичности Ойад не поощряет белково-нуклеиновые формы жизни. «Умирающему помоги умереть, больному – заразить соседа». Дети (как и прочие отходы жизнедеятельности) должны быть переработаны на специальных конвейерах – в годное для города вторсырьё. Мне больно об этом думать.

Вспоминаю…

Тем утром солнце жарило как ракетная турбина, глаза слезились и болели. По дороге ползла моя дочка: нагая девочка, с ещё недоразвитой грудью, – а следом волочились ошмётки мяса – там, где должна быть талия. Девочка в голос рыдала и оставляла кровавый след, и кровь напитывала собою пыль.

Моя несчастная безноженька, мой бедный крабик! Зачем же ты сотворила такое?!

Вокруг метались люди в костюмах химзащиты. Один вонзил в плечо девочке крюк, и она стала биться и кричать. Человек уволок её к грузовику, где с лёгкостью зашвырнул в кузов – грузовик тронулся.

Я в это время прятался за мусорными контейнерами и трясся от страха.

Без понятия, куда её увезли: лишь бы не на утилизационный конвейер и не на рынок био-материалов – по частям. Я верю, что дочка жива до сих пор, поэтому и тружусь над Машиной. По сути, это стало целью моей жизни, которая, видимо, подходит к концу. Или наоборот?..

Меня называют вором и трусом, но на самом деле я – гений механики. Голод, нищета, месяцы изоляции от социума – всё подчинено величайшей цели. Создать то, чего люди никогда не видели, но перед чем всегда преклонялись. Вот уже скоро – в ближайшее время – плоды моих усилий будут явлены. И мир содрогнётся в безмерном ужасе и благоговении. А после…

Опустится на колени.

Военный учебный центр. За воротами ржавеет танк Т-90, надпись на постаменте гласит: «СЛАВА ТАНКИСТАМ». Прохожу мимо заброшенных корпусов и попадаю в автопарк. За ним – выжженный пустырь, на краю которого – насыпь. По пути к насыпи встречаются груды обломков, деревянные ящики, мотки колючей проволоки... Обхожу их по сложной траектории. Всё это – мои ловушки.

Дверь в насыпи лишь выглядит дверью, на самом деле это тоже ловушка. Если приглядеться, то слева можно заметить пластину из железа, она будто впечатана в землю. Сажусь на корточки, ковыряю ключом в скважине, дверца со скрипом приподнимается. За ней – пахнущий пылью тоннель.

– Вот я и дома.

Никто не должен знать об этом месте. Когда я набрёл на бомбоубежище, помимо крыс и аспергиллов здесь обретался робот-садовник. Последний сад в Ойаде высох, и роботу пришлось бомжевать. Вместе мы прожили неделю. Затем я пустил его на запчасти.

Включаю аккумуляторы, и по углам зажигаются лампочки. Пол усыпан гайками, втулками и прочими деталями. То там, то тут валяются книги: учебники по механике, радиоэлектронике, нейрофизиологии – стоило немалых трудов их собрать. Я покупал книги на рынке, воровал из библиотеки. Даже выменивал у профессоров на спирт.

В центре тикает Машина. Именно она даст мне власть над Ойадом и поможет найти дочку – или хотя бы узнать, что с нею сделали. Нужно лишь установить два последних модуля, один из которых я достал сегодня. Это привинченный к магнетрону механизм перестройки частоты.

Подойдя к зеркалу, скидываю плащ. На него, будто НЛО, приземляется шляпа. Разматываю бинты, изучаю в зеркале то, что осталось от лица. В целом, я доволен.

Под зеркалом приколочена полочка, на ней всего два предмета. Первый – тюбик с ихтиоловой мазью, которой я лечу нагноения; второй – баночка с мутной жидкостью. На дне баночки – серая субстанция, единственное напоминание о дочке.

Пора устанавливать модуль. С трепетом надеваю халат – я всегда надеваю халат с трепетом: он – символ могущества науки. Отвинчиваю от магнетрона механизм перестройки частоты, три соединённых в пирамидку цилиндрика, и руки дрожат от волнения.

Становлюсь перед Машиной на карачки, подлажу к передатчику УКВ-сигнала. Пирамидка выпадает из пальцев, но я подбираю и прикручиваю её, куда нужно. Задерживаю дыхание. Кручу цилиндрРРрРрр рРрррОАПппппп пппппппп…… …….. . х. хххххххх. Х-х-х, ааАААААААААаооаА пшШШШШшшшшшшшшшш….. Чер… чер… Чёртова гурла бумаги. Схемы мрази, отрывала. В руку сука забирала. Крыса бегает по кругу. В брюхе крысы зреет плод. На плоде – пушистая плесень. В плесени растут грибы и гайки. Гайки разбухают в динамики. Динамик шепчет в голове. Вынимаю радиостанцию. В эфире стонет Попов. В эфире хохочет Попов. На волнах орёт Попов. Выхожу на доктора Клауса. Спрашиваю о товаре. Доктор отвечает. Ложусь спать. Утром должно пройти. Утром всё придёт в норму…

И о……………. о………..……ооух.. . …….. ваааааАААахх .. запеклось.

Вспышками света в стробоскопе мелькают виды. Производственный корпус c битыми окнами. Рельсы, уныло ползущие на юг. Ряды гаражей, здание радиостанции. Слышу, как кто-то скребётся: озираюсь, но кругом – ни души. Лишь средь окурков и презервативов корчится зародыш.

Из-за бетонного моноблока поднимается стая ворон.

Никто не ведёт счёт живым – зато все привыкли к трупам, гниющим на улицах. Горожане мрут от оспы, сибирской язвы, симулы. От ядовитой воды и радиоактивного ветра, дующего с пустошей. От ужаса и безысходности… Однако, сколько бы людей не умирало каждый день, на рынке всегда народу валом.

Пёстрая толпа, шум, гомон. По привычке иду к рядам, где продают запчасти. Увидев меня, старик в тюбетейке кричит:

– Тебе нужны были щупы?! Погляди, вчера вот нарыл!

Щупы мне без надобности – я украл их на прошлой неделе с нефтезавода. Однако всё равно подхожу и рассматриваю. Добротный товар.

У рядов, где торгуют био-материалом, закладывает нос. Под ногами хлюпает какая-то жижа, над прилавками кружатся мухи. Запах тухлого мяса мешается со смрадом менструальной крови и непонятно чем ещё.

– Ай, дорогой, не проходи мимо! Свежая почка всего за полцены!

– Стволовые клетки в ассортименте.

– Женское молоко, кому женское молоко?!

Сзади привязывается старушка, у неё нет одной руки.

– Товарищ, не возьмёте внучка? Хороший мальчик, послушный, чистенький…

Не обращаю на неё внимания, шагаю дальше.

– Товарищ, ну возьмите внучка! Ласковый, розовенький как поросёнок, ещё непорченый.

Не выдерживаю:

– Пошла прочь, сука!

– Ах ты!..

Физиономия старушки делается злой и ядовитой:

– Козлина забинтованный!

Грозит культёй.

Здесь можно купить любой орган и практически любое вещество биологического происхождения. Если же в наличии его не окажется, то не беда. За прилавками высятся контейнеры, где мясники извлекают товар – из растений, животных, людей – прямо на месте. Раз-два – и готово.

В глубине рынка есть лавка «Всё для гурмана». Жировоск со вкусом ананаса. Спагетти из вен. Сфинктеры копчёные, подкопчённые… Сперма жареная... И это лишь малая часть кулинарных изысков, которые можно там заказать.

Прохожу мимо той лавки и натыкаюсь на нужного мне торговца.

За прилавком курит карлик в грязном фартуке, и вид у карлика сытый и безмятежный. На прилавке разложены фотографии зверей.

– Почём яичко орангутанга? – спрашиваю я.

Карлик смотрит исподлобья:

– Ты видишь тут орангутанга? – тычет в фотографии. – Я – нет.

Струя дыма бьёт мне в лицо.

– А доктор Клаус сказал, что должен быть.

Брови продавца хмурятся.

– Так тебя прислал этот похотливый педрила?.. – он задумывается. – Что ж, тогда специально для него…

Карлик спрыгивает с табурета и ковыляет к рефрижератору. Натягивает резиновую перчатку и дёргает за ручку. Слышно, как шуршит целлофан, и стучат кусочки льда. Дверца захлопывается.

– Вот, держи.

Я разглядываю мешочек: в нём – лёд и что-то серое посредине.

– С тебя пятьсот юаней.

Мои глаза расширяются.

– А чего ты хотел? Это ж редкий товар!

Я выкладываю на прилавок все деньги, которые есть, и говорю, что больше дать не могу. Карлик хмурится, сердито шевелит губами, но в итоге отмахивается:

– Ладно, чорт с тобой. Забирай! И передай привет этой водопроводной русалке, Клаусу.

Я благодарю:

– Непременно передам.

Накатывает удушье: нужно скорее покинуть рынок. Дойдя до крайнего контейнера, слышу странный писк, доносящийся оттуда. Дверь приоткрыта, и я заглядываю внутрь, и это – ошибка!.. Мясник, нож, брызги, кишечник и существо, похожее на ребёнка и на собаку одновременно…

Зажимаю рот рукой и несусь за контейнер. Меня рвёт желчью.

Придя в себя, шаткой походкой направляюсь к выходу. Сзади раздаётся звук – будто совком скребут по бетону. Оборачиваюсь и вижу, как однорукая старуха собирает мою рвоту – в ведро.

– Что пялишься? – ворчит старуха. – Купить хочешь?

Снова накатывает тошнота.

Руины небоскрёбов тонут в болезненном мареве. Народу становится всё меньше, а те, кто бродят по улицам, выглядят подозрительно. В мою сторону летят косые взгляды, от которых делается не по себе. Я даже замечаю человека в РХБЗ: он трахает водокачку и ни на что не обращает внимания.

Женщины любят оперироваться. Само естество зовёт их лечь под скальпель, дабы хирург отсёк лишнее – всё, что вызывает дурные помыслы и срамные желания. Умаление соков (очищение) – суть не только женского тела, но и психики.

Моя дочка оказалась такой же. Когда гангрена сгноила ей ножку, я пообещал, что сделаю другую, краше прежней. И, прокорпев четыре дня над чертежами, взялся за операцию. Шестерёнки врезались в плоть, и на полу блестела лужа крови, а дочка кричала и извивалась. Морфий не действовал.

Неделю её лихорадило. Я отирал пот и сукровицу, и молился о том, чтобы девочка выжила. Наконец, лихорадка отступила. Резинки сухожилий натянулись, и дочка встала... и пошла.

– Папочка, миленький, – смеялась она. – Я так счастлива, так счастлива! Но сделай мне и вторую ножку такой же!

Я сердился. Пытался вразумить. Грозил ремнём. Но ничего не помогало. Что-то испортилось у дочки внутри, и навязчивое желание всё росло. Ржавым гвоздём она расковыряла лодыжку, и началось новое заражение.

В результате всех операций от дочери осталась лишь верхняя половина. Нижняя теперь сверкала, звонко клацала и пахла машинным маслом.

Долблюсь в дверь, открывает огромный негр. На нём костюм в шотландском стиле: берет, пиджак и килт – лишь волынки не хватает.

– Я за усилителем, – говорю негру.

Он впускает.

Следуя за негром, удивляюсь его походке: зад отклячен, ноги в раскоряку. Да и запах от него, как от коня.

Кабинет доктора Клауса производит жуткое впечатление. На первый взгляд ничего странного: стол, кресло и массивный шкаф. Однако в расположении колб, пробирок и банок, которыми тот шкаф уставлен, есть нечто ненормальное. Шприцы, зажимы и прочие хирургические инструменты хранятся в самых неподходящих местах, а надписи в рабочей тетради сделаны будто и не человеком вовсе, но кем-то иным.

На столе пылятся анатомические схемы, похожие на чертежи моих изобретений. Клаус в своём роде архитектор: при помощи скальпеля и пилы он трансформирует людей. Правда, не всегда трансформация получается удачной: на днях знакомый рассказывал, что встретил под мостом человека-улитку. Возле ТЭЦ-3 бегает мальчик со свиным рылом. На теплотрассе нашли толстуху. Она была мертва, но голова мужа, врезанная ей в живот, вращала глазами и материлась.

Я вспоминаю об этом, разглядывая схемы.

Появляется хозяин: у него такой же, как у меня, халат – символ могущества науки... забрызганный кровью. Под ним – ноги в сетчатых чулках. На лысом черепе цветут гнойники.

– Ну здравствуй, лапа, – гундосит доктор. – Ты купил, чего я хочу?

Я киваю, протягивая мешочек.

Доктор ухмыляется и командует:

– Ганнибал. Неси усилитель.

Негр выходит, и я ещё раз удивляюсь его походке.

Клаус вынимает яичко и любуется. Приблизив к носу, с силой втягивает воздух. Недоумённо моргает и снова нюхает. Лицо мрачнеет:

– По-моему, оно тухлое.

– Как тухлое? – недоумеваю я.

– Вот так. Понюхай сам.

Я смущён:

– Ну, продавец, он обманул что ли?..

Доктор качает головой и вздыхает. Яичко падает на пол, и Клаус давит его каблуком – получается лепёшка. Сверлит меня взглядом и, сунув руки в карманы, произносит:

– Слушай, лапа. Ганнибал мне хороший друг, и я заинтересован в том, чтобы он был хорошим мужчиной… Ты понимаешь, о чём я?

Киваю.

Клаус начинает расхаживать по комнате, тоном лектора докладывает:

– Основная причина старения – изменение в половых органах. Печально, мой сладкий, но с годами яички рассасываются. У мужчин отрастает пузо, затормаживаются движения и выпадают волосы – всё, как у кастратов. А у стариков даже голос делается высоким, детским, и это признак того, что яйца исчезли совсем. Впрочем, у большинства они исчезают уже к шестидесяти.

Негр возвращается. Кладёт прибор на стол и становится позади меня.

Клаус продолжает:

– Конечно, процесс можно затормозить: растворению яиц способствуют скверный образ жизни, плохое питание и частый секс. Ты ведь замечал, как после секса твои шарики уменьшаются?.. И если это исключить… Если заняться гимнастикой, найти место с хорошей экологией… Но есть и другой путь!

Речь доктора мне неинтересна, поэтому я спрашиваю:

– А что, если я возьму усилитель сегодня, а деньги верну позже?

Он игнорирует:

– …И тот путь – пересадка! Ты знаешь, что в начале двадцатого века, чтобы вернуть здоровье и молодость, людям вшивали яички обезьян – или других людей. Правда, те яйца рассасывались всего за месяц, и затем мужчины старели ещё быстрее… Но это несущественно… Ведь если подвести к нему сосуды и регулярно делать уколы, то яйцо сможет прожить до полугода! Обеспечивая как метаболизм, так и потенцию. Что весьма немаловажно, не правда ли?

– Понятно, – перебиваю я. – Но как быть с усилителем?

Клаус чешет голову и нечаянно расковыривает гнойник – течёт белёсая жижа. Пальцы шарят в гнойнике и вытягивают гвоздик. Доктор его изучает, обнюхивает и суёт в рот.

– А я к тому и клоню, – гундосит Клаус. – У меня есть то, что нужно тебе, сладкий. У тебя – то, что нужно мне. Но, кажется, договориться ты не захочешь. Поэтому… Ганнибал, возьми его жёстко!

То, что происходит дальше, становится полной неожиданностью.

Негр обхватывает меня сзади и опрокидывает на пол. Крепкие пальцы сжимают горло так, что я не могу вдохнуть – извиваюсь всем телом, но не в силах выбраться из-под туши. Доктор приближается, и в руке у него поблёскивает шприц:

– Не сопротивляйся, милый. Всё будет хорошо. Я просто вырежу ненужные тебе детальки и отпущу к маме.

Поняв, что разжать хватку не удастся, колочу негра по бокам и бёдрам – но он будто и не чувствует ударов. Свет меркнет, и я понимаю, что сейчас потеряю сознание.

По инерции продолжаю наносить удары, и вдруг мой кулак врезается во что-то мягкое. Раздаётся вскрик. Я хватаю этот – на ощупь – мешок и изо всех сил сдавливаю. Негр визжит, словно баба, и пальцы отпускают мою шею. Вскакиваю на ноги, пинаю негра в живот, и килт задирается.

Вот она, причина странной походки. До чего же омерзительно!

Лошадиный пенис извивается, словно шланг под напором. За ним синеет гигантская мошонка. Ганнибал держится за неё и скулит, а я в шоке: сколько ж яичек туда зашито?!

В спину втыкается игла. Я разворачиваюсь, и бью Клауса по физиономии. Брызжет гной, и доктор падает – смешно всплеснув руками. Беру со стола усилитель и уж собираюсь дать дёру… Но вместо этого приближаюсь к негру, поднимаю прибор повыше. И обрушиваю на мошонку.

Чудо хирургии – всмятку!

Прыгаю в вакуум: над головой ползут багряные завихрения, воздух пахнет гарью. Кругом – никого. Город тонет в безмолвии.

Вдруг резко взвывает сирена, и я бросаюсь наутёк.

Топот сотен ног – словно грохот сотни подшипников, сыплющихся на лист меди. Из подъездов, переулков, гаражей выбегают люди в костюмах химзащиты. Многие застегнуты не до конца – они застёгиваются на ходу.

В небо впиваются линии электропередач, мелькают склады, новостройки, магазины. Картинка пульсирует, лёгкие горят, сердце вот-вот пробьёт грудину. Перед танком запинаюсь и падаю – больно ударяюсь коленом, и, кажется, его повреждаю. Но да ничего, скоро оно мне не понадобится.

Опять ловится та частота. В мозгу голосят:

– Эволюция!.. В бульоне рождаются микробы. Микробы растягиваются в червей. Черви пухнут в рыб. Из рыб валится икра. Вылупляются резисторы. Резисторы срастаются в схему. Из схемы тянутся кости. На них нарастает плоть. Плоть обтягивается кожей. Человек открывает глаза.

Огибаю ловушки, ковыряю ключом в замочной скважине, и вот он, спасительный мрак бомбоубежища. Перевожу дыхание. Звукоизоляция здесь никудышная, поэтому слышно, как снаружи громыхает взрыв. Кто-то подорвался на первой ловушке.

Плащ летит на пол, я надеваю халат – несмотря ни на что, с благоговением. Разматываю бинты. Вместо головы в зеркале отражается механизм со множеством шестерёнок, рычажков и поршней.

Месяцами я превращал голову в сложнейший агрегат. Отдел за отделом удалялся мозг, шестерёнка за шестерёнкой вставали на его место. Вместо глаз – видеокамеры, вместо горла – резиновая трубка, вместо спинного мозга – кабели. Центром, где соединены разум и тело, стал радиоприёмник: я ввинтил его в затылок. Сигнал к нему идёт от Машины.

Я – не я, моё существо – в Машине. Алгоритмы принятия решений, базы данных памяти, даже характер – всё рассчитано по гениальной схеме, по которой Машина и собрана. Тело – просто марионетка: я заставляю его двигаться, работать, устанавливать новые модули – отсюда.

На поверхности грохочут взрывы, раздаются крики – похоже, последняя ловушка пройдена. Автоматная очередь стучит по люку, сквозь дыры врывается свет.

Хватаю баночку с мутной жидкостью. Отвинчиваю крышку, и пальцы вытаскивают серое вещество, лежащее на дне. Сую его в рот и не пережёвываю – глотаю прямо так. Ради тебя, родная.

…Глаза дочки закатывались, она сладостно постанывала. Моя левая рука ласкала её животик, в правой поблёскивал пинцет. Из-под пружин, трубок и зубчатых колёс я извлекал остатки плоти, и девочка выгибала спинку и часто дышала – как приятно избавляться от мяса! Но выбрасывать кусочки мне мешал какой-то суеверный страх, и я опускал их в баночку с формалином.

Однако голос из эфира говорит верно: «Тело – сосуд души» – и если ты состоишь из поршней да зубчатых колёс, то и душа твоя делается как зубчатое колесо – изнутри она перемалывает мясо. Хрустнуло что-то в моей девочке: клещами она вырвала всё железо, которое так любила, и поползла, истекая кровью, по дороге.

До сих пор я не в силах понять: что же вынудило её сотворить такое?!!

…По крышке люка молотят кувалдами. Люди в РХБЗ вот-вот прорвутся, времени не осталось – нужно действовать. Главное – не паниковать.

Машина: снимаю защитную оболочку, ставлю внутрь усилитель. Руки трясутся, но я всё-таки умудряюсь соединить провода. Если прибор заработает, Машина начнёт транслировать радиосигнал в ионосферу – и этим сигналом, конечно же, стану я.

Если не заработает, я останусь запертым в Машине.

Люк выбит. Быстрые шаги по лестнице. Сейчас дёрну за красный рычаг, и сердце остановится – сразу включится режим ретрансляции.

Глубоко вдыхаю. Сжимаю ручку.

Раз-два-три!.. РЫВОКкккккккккккккк.к.а.п.пшшшшшшшшш……………..

………ппппппшшшшшшшшшшшшп.

.

Среди шурупов и гаек – мёртвый человек в белом халате. Машина гудит и тикает.

Гайки поднимаются в воздух.

.

Мерцает переливчатый свет. Фиолетовый, жёлтый, лазурный – и в свете что-то есть. Что-то громадное и страшное.

Люди в РХБЗ лежат на полу. На них – кровавые дырочки.

Гайки вбиты глубоко в стены.

Время ускоряется.

:

1

2

3

4

5

6

7

8

9

Режим DEUS EX MACHINE

Пробуждение. Трансформация. Механический рай.

Ублюдок. Рот запилили. Убью сволочугу! Мрази сорву морду. Брррр. РХБЗ разорвал. Кишки размотал. Умотал на трубу. Через зад – штырём войду. Мрази вырежу живот. Пускай живёт. …….. .

Всё-таки железо куда как совершенней плоти!

Мои выделения текут по трубам. Жир кипит в водопроводе. Вены тянутся промеж столбов. Зубы стучат в электропроводке. Ноздри – в розетках. Кожа – штукатурка. Гниды сограждан. Мой хохот в окне. В небе лицо. В небе, в небе, В НЕБЕ!!! Ойад, госпиталь. Кафельная комната. Гудение ламп. Дочка бьётся на кушетке. Люди в РХБЗ смотрят. У девочки нету ножек. У девочки красные шестерёнки. У девочки липкие поршни. Откуда взялись? – Сами выросли. А между ними что-то живёт. Пульсирует и хлюпает. Зреет и набухает. Сосуды и плёночка. Мешочек лопается. Забрызгивает людей. С кушетки течёт на пол. И люди поражены. Люди озлоблены. Они бесятся над червоцепью. Приколачивают гвоздями, и никому не жаль.

Но почему они видят? Они знают, где я, и спускаются в бункер. Они снимают костюмы: под резиной – мясо. Под резиной – жилы. Они все апостолы. Это карлик с рынка. Это доктор Клаус. Это однорукая старуха. Они опускаются на колени. Целуют мои шестерёнки. Ставят меня на носилки. Слушают мой голос. Исполняют мою волю. Толпы движутся следом. Толпы исходят из града. Отрясают пыль с сандалий. Идут в землю обетованную. Шагают по выжженным пустошам. Поют гимны механике. И греются в гамма-лучах. И роняют одежду и волосы. Кожу и куски лица. Теряют глаза и давят ногами. Кишечники падают наземь – словно хвосты… Но куда все подевались?

Плюс десятки лет.

…сотни лет.

…миллионы лет.

Один на пустынной планете. Один под старым солнцем. Единственный в мире разум… Но что это?! На мне новые детали! Во мне новые колёсики. Из меня выползают трубки. Неужели эволюционирую?! Могу ползти сам!.. …Другая эра! Мерцающая система. Растут предметы. Вижу иные постройки. Город из хохота. Город из молний. Город из электричества!..... АаааааааАААААА, сука!!!

КАК ЖЕ ОН СИЯЕТ!!!