Литература

записи путевого дневника (Казантип-Коктебель)

(сделаны мной во время трипа на Азовское и Черноморское побережья Крыма или во время, так или иначе сопутствующее ему. Поскольку весь поход прошел под воздействием огромного количества алкоголя и наркотических веществ, а, следовательно, в неком забытьи и трансе, - реальную последовательность событий, а также относимость приведенных ниже фактов к описываемому походу определить сложно. Помимо всего прочего, за неимением какого-либо блокнота, записи приходилось делать на безнадёжно перемешавшихся обрывках несвежих газет, железнодорожных билетах, пищевых обёртках, иногда клочках туалетной бумаги и взятых с собой фотографиях любимой. Какая-либо нумерация на этих бумажных носителях информации отсутствует)

… И тогда он сказал, что едем, хотя еще пол часа назад обреченно сообщил об отложении поездки как минимум на год. Все переигралось в одночасье и теперь мы все-таки едем наполнять аккумуляторы души энергией Вселенной, мы едем на легендарный мыс Казантип. Клочок суши, кармически определенный космосом для извлечения энергии Солнца, Ветра и Атома.

Я уезжаю из дождливого лета. Его серость бледнее пигмента твоих сосков. Атмосферная влага пропитала моё тело как губку, испаряя остатки жизненной энергии. ЖАЖДА ЛЕТА СОЛНЦА МОРЯ. мне ПРОСТО НЕОБХОДИМА ПОДЗАРЯДКА.

(на листке - видимый след испарившейся влаги дождя и размытость шариковых чернил)

Земляк, очутившийся со мной в одной плацкарте, хотя как оказалось, по заполненности она претендовала бы на СВ (всего с десяток человек в вагоне – и это в самый разгар курортного сезона?!, один из них - землячок). Он сидел на моем, четырнадцатом, месте, хотя его собственное – тринадцатое. Несмотря на то, что верхние и боковые, были вообще пустынны. Он предложил выпить за знакомство, достал две алюминиевых банки винного куллера. Немного посомневавшись (обычно не пью с незнакомцами, тем более в ж/д условиях), я все-таки составил ему компанию. Как оказалось, он ехал на похороны к отцу, что не помешало ему, после того как выпили еще по парочке пива, травить пол ночи бессмысленно-пошлые анекдоты и самому на них реагировать по-быдляцки гогоча. Абсолютно ничего странного для меня в таком развороте событий. Естественная защитная реакция организма на душевную боль, грусть и тоску. Его мокрых глаз увидеть не пришлось, держался стойко. Думаю: хотелось бы мне, чтобы моя реакция на аналогичные события, была бы столь же естественной, как у него. Пожалуй, предпочёл бы замкнуться, чем замещать боль излишками эмоций.
Почувствовав тягу ко сну, я уточнил номер его места. Он молча пересел на свое тринадцатое, я с его - на свое. Попутчик описал свои чувства, когда узнал о номере места в своем билете. Он видел в этом какое-то дурное предзнаменование, сопоставляя и видя какую-то связь между номером места в поезде и похоронами, на которые ехал. Так или иначе, заснул он все-таки на своём – тринадцатом.

(записи на клочке провинциальной газеты, служившей обёрткой для купленной в Орле закуски. Жирные пятна пирожков и шелуха красного хитина раковых шеек)

То ли тугость плацкартной полки сквозь тонкий матрац, то ли негерметичность вагонного окна. Болезненно-сладостный сон: её задница – по форме как логотип сердца на «валентинках» - вхожу в неё сзади. Указательным пальцем на одну фалангу - в слегка рельефный сфинктер. Затем провожу им между своей десны верхнего ряда зубов и внутренней поверхностью верхней губы, макаю язык в ее смазку, пальпирую пупырышки, проявляющиеся от полизывания меж ее ягодиц… Ненавязчивая мастурбация в заплеванном тамбуре продолжается на межвагонной сцепке, тряска которой позволяет достичь мимолетного блаженства, даже не производя поступательных движений правой кистью.

(записи на листке туалетной бумаги с пятнами кристаллизованной перламутровой субстанции)

Заранее решили, что закрывать сезон поедем на Казантип. Насыщенное событиями лето (чего только стоит наш июньский экстрим-поход, за семь дней которого успели побывать в древней тюрьме Мангупа и пещерном городе Эски-кермене, посетить средневековую крепость Чуфут-Кале и вырубленный в скалах монастырь близ Бахчисарая, испытать архаичный страх при виде заброшенного в чаще горного леса самого крупного в мире караимского кладбища, искупаться в горных водопадах Джурле и Джур-Джуре, спуститься в относительно недавно открытую пещеру Эмине-Баир-Хосар, заночевать в «Долине привидений» и ранним утром распить на Южной Демерджи почти литр красной лэйбы John Walker, попрыгать со скал в Форосе и пройти по дну Большого Каньона, по которому даже без рюкзаков мало кто отваживается ходить – настолько там крутые пороги и водные перепады, омолодиться в «ванне молодости» и поглазеть на море с верхатуры Ай-Петри, насладиться просто-таки райским пейзажем тропической лагуны и напиться местным шампанским в Новом свете, отведать бараньих яиц, завуалированных под блюдо «виагра», недалеко от села Мраморное и тусануть на дискотеке в студенческом лагере не то МЭИ, не то МАИ, «взять штурмом» генуэзскую крепость в Судаке и прошвырнуться по Ялте, Алуште и Симфе, не говоря уже о БЕСбашенном купании в 9 градусной воде Черного моря и промежуточных приключениях типа ночевки на практически отвесной скале в Каньоне), исчерпывалось с каждым пасмурным днем.

Ехали из разных городов, даже стран, поэтому решено было пересечься уже в Крыму. В тот момент, когда я перешел пути железнодорожной станции захолустного Джанкоя, Бородакс уже ждал, сидя на своем рюкзаке и почитывая сентябрьский номер (хотя в Крыму было еще полноценное лето) одноименного «Махima». Последний раз мы виделись месяц назад на свадьбе общих друзей Лёши и Вики в Киеве, и этот срок можно назвать для нас относительно недавним, если учесть, что до этого был период, когда не встречались больше восьми лет. Даже не смотря на это, рукопожатия, приветствия и обнимания были довольно активными. От Джанкоя предстоял трехчасовой переезд в Ленино, а оттуда пол часа до Щелкино, последней цивилизованной точки на пути бредущих к Казантипу. Час до рейса ближайшего автобуса позволил нам основательно позавтракать в привокзальной столовой, где оказался на редкость душевный фаршированный перчик, в пересчете на бакинские всего за 75 центов. Здесь-то, с парочки холодного «Крыма» и начался наш четырехдневный алкомарафон, иногда прерываемый мероприятиями культурного свойства, как-то созерцание природных и урбанистических ландшафтов. Позже, когда теплота встречи уступила место походной прагматике, выяснилось, что наш тандем оказался без палатки, которую должны были поднести к моему вагону на полпути к Крыму. Можно ли говорить о том, что на время похода мы невольно превратились в бомжей, когда природа - это самый, что ни на есть родной дом, где чистое небо - это крыша над головой, песчаный берег – уютное ложе, а легкий морской бриз – теплое покрывало. То обстоятельство, что спать (иногда такое все-таки случалось) приходилось под Луной, в совершенно не предназначенных для этого местах, только добавило нам желанного экстрима, за которым мы, собственно, и стремились сюда, на Казантип. История с палаткой подтвердила лейтмотив нашего похода, позаимствованный у Шнура: «А мне все похуй, я сделан из мяса, самое худшее что может случиться, стану пидарасом».

(записи на вырванном листке из журнала «Максим» - без видимых загрязнений и деформаций)

Мыс Казантип
Энциклопедическая справка

Географические координаты:
Широта - 45° 27', Долгота - 35° 50'
Мыс Казантип (крайняя северная оконечность п-ова Казантип) - памятник природы (1964), заповедное урочище (1980), государственный заповедник республики Украина (1998), заповедник международного значения. Казантип имеет сходство с кольцевым рифом-атоллом, напоминающим типичные коралловые рифы и возвышается над морем на 107 метров. Побережье Казантипа сильно изрезано и напоминает гигантскую шестеренку. Природа Казантипа интересна со всех точек зрения - геоморфологической, ботанической, зоологической. В отдаленную геологическую эпоху Казантип был островом, на подводных склонах которого селились колонии кораллов-мшанок. Остров постепенно поднимался, мшанки отмирали и превращались в известняки. Но ниже их, в глубинах, благоприятных для жизни этих организмов, развивались новые колонии. В дальнейшем выветривание и эрозия образовали в центре островка котловину, и Казантип обрел внешнее сходство с кольцевым рифом-атоллом. Море намыло песчанно-ракушечную перейму, которая соединила "сухопутный атолл" с материком.
'КАЗАНТИП' в переводе с тюркских языков означает 'ДНО КОТЛА' - и в самом деле мыс (расположенный на северной оконечности полуострова) имеет вид котла диаметром около 3...4 км, максимальная высота гряды - 107 м, средняя - 30...40 м, уровень дна котла - 20...30 м над уровнем моря.

Пиво, вино, вино, пиво, минеральная вода «Симферопольская». Лучшей компании в транзитном автобусе не найти. На уютном заднем сидении «Икаруса» Бородакс в очередной раз готовит свой фирменный коктейль, рецепт которого привез из Италии, где люди, в стиль жизни которых прочно вошли всякие там обеденные сиесты, полудремая в шезлонгах, наслаждаются прохладным белым вином, наполовину разбавленным минералкой. Не знаю, четко ли соблюдал он пропорции, но крымского «Алиготе» в кружках из нержавейки, оставшихся еще с прошлого похода, всегда оказывалось гораздо больше чем водички. Холодный алкоголь в жаркий день немыслимо бодрил, заставлял суетиться и искать движения, в этом автобусе уже не сиделось и на промежуточной остановке в Феодосии я предложил Бородаксу перейти в другой автобус, следовавший параллельным курсом. Единственным его преимуществом было то, что он доставлял непосредственно в само Щелкино. Бросили монету, выпала пересадка. Уже в изрядном подпитии ввалились в забитый автобус и заняли места тех, кто разминал ножки и прогуливался на автовокзале. Перед самым отбытием вернувшиеся пассажиры корректно попросили пересесть. Бородакс безаппеляционно заявил (шнуровский лейтмотив не выходил из головы), что здесь будем сидеть мы, поскольку договорились об этом с водилой. Через минуту обиженный пассажир привел водителя, который долго пытался убедить нас в нашей неправоте, но в итоге мы все-таки остались на этих местах и доехали до последней точки. При выходе водила сказал, что мы совсем оборзели - козлы (последнее слово он конечно опустил, но оно явно подразумевалось судя по тону его речи) и, что больше он нас никогда не повезет. Ха, наивный, он даже не подозревает, что мы здесь, скорее всего, в последний раз… Нелепая смерть грозила на каждом шагу.

(на листке – грязно серая пыль автобусных занавесок)

Энциклопедическая справка

Строго говоря, мыс Казантип суть брахиантиклиналь (яйцевидная выпуклая вверх складка) с пологим наклоном пластов на крыльях (показано Д.П.Найдиным и В.К.Лузгиным). На поверхности ядра казантипской складки находятся наиболее древние породы этого района - глины сарматского яруса, сами крылья складки сложены более молодыми верхнесарматскими - нижнемэотичискими отложениями с рифами известняков. Как было сказано, в верхней части Казантипа известняки (в которых много магния - часть кальцита замещена доломитом), слагают кольцевую гряду, от которой по внешнему склону мыса отходят (как огромные древесные корни, по радиусам ответвляющиеся от ствола) боковые гряды. Пространство между боковыми грядами известняков занято глинами и мергелями. Казантип - не кратер потухшего вулкана и не приподнятый атолл (как утверждают дилетанты), он возник по мере поднятия морского дна в сарматский и мэотический века. Как и другие возвышенности Керченского полуострова, Казантип сложен мшанковыми известняками (карбонатными осадочными породами), в основном это прочно сцементированные скелеты мшанки Membranipora Lapidoza.
Средняя температура воды в Азовском море у берегов Казантипа составляет +12°. В июне-сентябре среднемесячная температура воды превышает +20°, в июле и августе азовская вода прогревается до +30°, а сивашская - до +42°. Почти ежегодно в июле-августе вблизи азовских берегов Крыма в воде развиваются светящиеся микроорганизмы (что придает особое удовольствие романтическим ночным купаниям).
Массовый купальный сезон начинается с перехода температуры через отметку +27°, у берегов Казантипа (и на Азовском побережье Крыма в целом) купальный сезон длится с конца мая по конец сентября (124 дня). В сентябре-октябре вода быстро охлаждается, и в ноябре ее средняя температура уже составляет около +9° (в ранние суровые зимы Азовское море замерзает в ноябре). Наиболее сильное 4-х и 5-тибалльное волнение Азова бывает у Крымских берегов в среднем около 1 месяца в году, преимущественно в холодное время.
Средняя соленость Азова в районе Казантипа составляет 1,2% (против 1,8% в Черном море и 3,5% в Мировом океане).

Фотосессия началась с крупного плана оголённой задницы Бородакса на аллейке в двух шагах от центра Щёлкино. Видимо, Фотобогу такой вариант жертвоприношения пришёлся не по-душе, процентов тридцать отснятого материала пришлось забраковать.
Буквально за несколько минут до заката, изрядно измученные долгой дорогой, мы наконец-то выбрались на само побережье с восточной стороны мыса. Некогда заполненный до отказа разномастной молодежью, сейчас Казантип поражал своей унылой пустынностью. Волны спокойного моря играли реквием по мечте, приезжавшего сюда ранее в поисках мимолетного счастья, люда. Лишь единицы бесшабашно прогуливающихся по мягкому песку, полное отсутствие купающихся. Как раз именно то, к чему мы так долго шли – иллюзорное ощущение нетронутой первозданности ландшафта и грёзы о том, что все это принадлежит только тебе одному, ну или, по крайней мере, мне и Бородаксу.
Сбросили рюкзаки и сумки, скинули одежды, стремглав помчались в пучину. Животная алчность человека, «дорвавшегося» до моря еще долго давала о себе знать в виде огромной припухлой ссадины на моем лбу. Не зная рельефа и характера глубин здешних пляжей, я, неосмотрительно нырнув с разбега, встрял в дно. Тем не менее, это обстоятельство не могло омрачить радости и благодати от водных процедур в закатных проблесках солнца, которые сродни комфортности материнского чрева.

В начале этого года один приятель привёз мне из Тибета буддийские чётки. Шульц подтвердил, что они настоящие, пересчитав каждое их звено и произнеся цифру 101. На каждом из них был высечен силуэт парящего Будды, а в середине всей цепи этих бусинок находилась фиксирующая чётка с выходившими из неё красными ниточками, длиной примерно с полтора спичечного коробка. Я носил эти чётки на шее как бусы, лишь иногда прибегая к ритуалу их истинного предназначения. Я перебирал их только тогда, когда оставался в одиночестве, замкнутом пространстве без света. Я перебирал их только тогда, когда мне казалось, что это последнее, что я сделаю в этой жизни, но доходя до конца этих чёток, всегда находил новый стимул к существовании. Зачастую этим стимулом было желание увидеть её и когда мы были вместе - всё менялось. Так сладко и ярко как в тот раз перед отъездом не бывало давно, она макнула засунула в себя красные ленточки чёток и пропитала их своим соком, чтобы даже здесь я не расставался с ней. Частичка её, её запах и вкус были со мной на этих морях. Я подносил чётки к своим ноздрям и не мог различить, что это на самом деле, запах прибрежных трав, запах моря, запах раскаленных Солнцем скал, аромат сваренного утром на примусе кофе. Но это была ты.

«Дай мне немного
Тепла на дорогу»

(записи на коробочке из под фотопленки «Кодак»)


Стремительное потемнение заставило задуматься о предстоящем ночлеге. Перелезли через забор заброшенного не то пансионата, не то базы отдыха, окна и двери которой были наглухо заколочены фанерой и досками. Пары попыток хватило, для того чтобы высадить, казалось, непреступные запоры. Скрипучий визг отрываемой с корнями фанерной заслонки настолько сильно прорезал тишину засыпающего побережья, что буквально через минуту перед нами предстал вооруженный патруль охраны, попытавшийся препроводить до ближайшего отделения милиции «вандалов». Позитивные приключения грозили перерасти в категорию «на свою жопу». Наше счастье, что всё обошлось и ограничилось переписыванием паспортных данных Бородакса в журнал охраны. Позже в окрестных ларьках прикупили пару бутылочек вина и снова вернулись на побережье. Ночная жизнь Казантипа бодрее и интенсивней обычной, что неудивительно. Уже слышались трансовые ритмы на всё же сохранившемся с прежних времен пляжном танцполе, морской ветер заунывно шелестел камышовой обшивкой солнцезащитных грибков, на огоньки флюороподцветки понемногу сбредались разномастные дансеры. Длинные дрэды, национальные индийские одеяния, нестандартный пирсинг – ощущение такое, что как будто бы попал в Гоа. На самом деле, Казантип и есть наше Гоа, куда, словно притягиваемые магнитом, съезжаются представители различных молодежных субкультур, серферы, йоги, последователи Будды и прочая медитирующая братия. И не зря ведь съезжаются: коллективные медитации, проводимые на мысу адептами «тайных знаний» визуализировали на одной из вершин Казантипа «древний город украшенный золотом и лазурью византийских мозаик». Хоть мы с Бородаксом и не владеем методиками введения самих себя в транс путём медитаций, нам все же удавалось погружаться в пограничные состояния и впитывать аккумулируемую Казантипом энергию – для этого достаточно было пыхнуть определенное количество старательно припасенного Бородаксом ганджубаса. Именно этим мы и занимались в первый же наш вечер на мысу. Из двух пластиковых бутылок Бородакс мастерски соорудил нехитрое устройство, под кодовым названием «бурбулятор». Сидели (а, может, и лежали) на скрипучем бархате песка, в двух шагах от вальяжно накатывающих волн, протыкаемые игольчатым блеском мириад звёзд. Или скорее, своими глазами сами протыкали космос, оставляя в небе дырки в виде этих самых звезд (этот вариант кажется более предпочтительным, исходя из количества выкуренной марихуаны). Бешенные ритмы psy-trans, доносившиеся из динамиков расположенного прямо на песке танцпола, также способствовали вышеприведенному мировосприятию. Тонкий аромат выкуриваемого зелья привлёк парочку таких же, как и мы странников. Их имена в памяти не зафиксировались, помню лишь, что это был молодой паренёк со своей девчонкой. Угостили их парой барбуляторов, типа выкурили «трубку мира», пообщались как родные. Атмосфера всепоглощающей дружбы стёрла все преграды и препятствия. Бородакс гладил (и не только гладил, как выяснилось позже) примкнувшую девчонку, кавалер которой «по дружески» не был против. Бородаксу, словно воздух, необходимо хотя бы раз в сутки чувствовать женское тепло, иначе на следующее утро он чувствует себя, мягко говоря, неважно. Ну это в принципе и естественно: насыщаясь таким количеством энергии, ее ведь нужно куда-то впрыскивать, тратить на что-то, в конце концов. Когда после очередного круга бурбулятор дошёл до меня, забыв снять фольгу, я вдохнул в себя вместо дыма тлеющий ганджубас – настолько силен был к тому времени в моей голове алкогольно-травяной неадекват. Соратники по кругу неодобрительно осудили меня за непозволительное головотяпство и растрату драгоценной марихуаны. Больше в этот вечер я не пыхал. Психоделический мьюзик, разносившийся по побережью возбудил в моем сознании первобытные образы, я вышел на кромку воды и стал выдавать немыслимые «па» шаманского танца, изображая ритуальную игру в бубен. Позже Бородакс скажет, что такого странного танца в моем исполнении он не видывал никогда. Не знаю, сколько меня так плющило, но когда уже совершенно обессиленный я свалился в сотне метров от эпицентра звука, меня стало уносить на плюшевых вертолётах в тёплый космос. Или наоборот погружать на свинцовых батискафах в ватное дно океана. Я лежал в плотной гуще водорослей, покачивающихся от легкого приливного течения. Это было огромное подводное конопляное поле. Казалось, стебли прорастают сквозь мой мозг, а где-то там высоко, над самой поверхностью моря, волны исполняют меланхоличную песню, которую я уже когда-то слышал. Я вспомнил эту песню дня через два (плавный слог Константина Бальмонта положенный питерскими «DEADушками» на ткань флегматичных нот):

Хорошо меж подводных стеблей.
Бледный свет. Тишина. Глубина.
Мы заметим лишь тень кораблей.
И до нас не доходит волна.

Неподвижные стебли глядят,
Неподвижные стебли растут.
Как спокоен зеленый их взгляд,
Как они бестревожно цветут.

Безглагольно глубокое дно.
Без шуршанья морская трава.
Мы любили, когда-то, давно,
Мы забыли земные слова.

Самоцветные камни. Песок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далек.
Хорошо, что я в море погиб.

Торжество и радость единения с природой, реальная возможность почувствовать себя ее неотъемлемой частью, именно частью, т.е. подчиняющимся началом, а не эфемерным царём. Ради таких мгновений и стоить жить, а ведь совсем недавно были и такие мысли

жил бы в Америке, уже давно засудил бы этих буржуев, производящих одноразовые бритвенные станочки. С суммой иска не меньше миллиона. За моральные страдания и боль. За муки жизни, когда вкус к ней безнадёжно утерян, а ты почему-то должен продолжать тянуть эту лямку, затянутую не тобой… Сука ты Олеся, всё из-зи тебя.
В полном аффекте вбежал вчера в ванную, закатил рукава засаленного халата, стал чиркать одноразовым Gillet`om по вздувшимся венам. Откупоренными и сочащимися они так и не предстали, лишь пунктирные царапины с быстросворачиваемой кровью. Головка станочка, привыкшая бередить податливый пушок щетины, не выдержала агрессивного противоборства с хищными венами и, хлипко треснув, отвалилась на потрескавшуюся плитку кафеля. Побежал на кухню за ножом: мимолетное и глупое осмысливание себя в этом мире погубило аффект. Сел на подоконник, отдышался, слизал еле выдавленные капельки жизни с запястья, одним глотком выпил позавчерашнюю заварку из посеревшего чайника. ЭРОС и ТАНАТОС ВСЕГДА ХОДЯТ ПАРОЙ.

(записи на листке с каплями крови)

Проснулся я от ощущения влажности на теле: холодная роса окутала тело, заставляя непроизвольно съёживаться во сне. Трансовая долбёжка все еще продолжалась (возможно, она также явилась причиной столь раннего пробуждения). Первым, что предстало взору в этот ранний (начало седьмого) час – медленно ползущий из-за горизонта оранжевый диск солнца. Хотя нет. Все же первое, что увидел я этим утром - был ботинок Бородакса сантиметрах в двадцати от моего носа. Его хозяин все еще посапывал (в отличие от меня, на всякий случай, прихватившего из поезда простыню со штампом МПС, Бородакс взял из дома шерстяной плед, который хранил тепло гораздо лучше, чем железнодорожные постельные принадлежности), что способствовало его более глубокому сну). На лице его проявлялось некое подобие умиротворения. Наверняка ему снились женщины… Ибо снятся они ему всегда.
Я поднял голову, попытался определить степень бодуна и, сильно удивившись, констатировал, что вообще не испытываю похмельной абстиненции. С этим я уже сталкивался: когда употребляешь алкоголь на побережье или в горах – утром чувствуешь себя превосходно. Так было и сейчас. Из кофра, висящего на шее Бородакса, я достал самое драгоценное, что было у нас с собой – профессиональный фотоаппарат Nikon F 80, до этого порадовавший нас возможностями своей съёмки и кадрами из предыдущего похода. Подойдя к самой кромке моря, попытался найти границу горизонта между небом и морем, позже сделал несколько кадров рассветного солнца, спящего Бородакса и его ботинок на фоне уходящего к зениту Солнца. Чуть позже почистил зубы, прополоскал их морской водой и умылся. Тут уже и Бородакс стал пробуждаться, видимо почувствовал сквозь сон мою активность. На завтрак у нас было белое сухое вино, не откупоренную бутылку которого я обнаружил в куче брошенных вещей вблизи от тела Бородакса. На самом деле это была не бутылка а литровый пакет, в которых обычно продают сок. Вино, вкупе с выпитым накануне, возымело действенный эффект: уже в половине седьмого утра мы расхлябанно шатались по побережью, успев даже размяться под лаунж на песчаном танцполе.
Решили не тратить времени и направиться обратно в сторону Щелкино, откуда было легче добраться до следующего промежуточного этапа нашего странствия – реактора. В большей степени мы рассчитывали на автостоп и благосклонность местных автолюбителей. Выдвинувшись из маленького посёлка Мысового (так, как оказалось, назывался населенный пункт в непосредственной близости от которого мы провели эту ночь) мы забрели в пересохшее болото. Сетка извилистых трещин на серой грязи этого прибежища бакланов и прочих морских пернатых, слетевшихся сюда скорее всего для брачных игр, была лишь на первый взгляд безопасной. Ради кадра хаоса взлетающих птиц, я отважился пробежаться по более увлажнённым участкам, размахивая руками и неистово горланя, так что в один прекрасный момент оказался по колено в илистой жиже. Птицы взлетели, возможно, погадили на меня сверху своим липким помётом и унеслись прочь.
В одной из многочисленных щёлкинских кафешек съели по лагману, запили синим «Славутичем» и двинулись на реактор. Помню еще попытались соблазнить симпатичную продавщицу мороженного, просили быть нашим гидом, но она застенчиво и вынужденно отказывалась, говоря о том, что находится при исполнении трудовых обязанностей. Я спросил сколько она получает и предложил ей в два раза больше за ее услуги гида (не подумайте ничего плохого!!!, хотя может быть и кривлю душой), но она по прежнему стояла на своём. Пол пути к АЭС всё же пришлось проделать ногами, но всё же нас подобрал на своей убитой «копейке» местный мародёр. В нынешние времена на реакторе трудились люди в основном занимающиеся разграблением незапущенного реактора. Тысячи тонн ценного и цветного металла конечно было растащено уже до этого, но все же с сырьевой точки зрения АЭС до сих пор представляло собой Клондайк. Старатель подвёз нас к самому входу в машинный зал, туда, где в своё время происходили безбашенные рейвы и туда, где подбрасывали желающих с тарзанки над самым танцполом. На столбах перед входом значилось «Вход воспрещен, запретная зона, опасно для жизни». Естественно любому уважающему себя страннику такие словеса добавляют еще большего желания проникнуть внутрь. Мы и проникли. Минут через пять блужданий и фотосъёмки в зале, перед нами, словно ниндзя, предстал возникший неожиданно из-за какой-то колонны, охранник. По виду он скорее напоминал персонажа телесериала «Бандитский Петербург», чем блюстителя порядка на этой территории. Поджарый, хорошо сложенный, в спортивных штанах и обтягивающей футболке, с кобурой наперевес через всю грудь.

Как-то раз она приготовила ужин. Я открыл бутылку красного полусладкого вина и стал разливать в бокалы, которых по причине частых наших выпиваний, ссор и споров с каждой трапезой становилось всё меньше и меньше. В тот день их осталось и вовсе два, причём из разных наборов, а соответственно и разных форм. Я разлил вино и поставил на стол, дал ей право выбора своего бокала. Она взяла тот, который на маленькой ножке, выпуклый, с крупным округлым горлом. Мне достался высокий, тонкий, поэтому пришлось подметить, что даже в употреблении алкоголя проявляются наши с ней гендерные начала «Инь» и «Янь».

(записи на кассовом чеке, оставшегося от покупке пива в Щёлкинском ларьке)

«Доставайте плёнку», - были первые его слова, - «фотографировать запрещено». Я подумал про себя «неужели только фотографировать?!». Бородакс, доброжелательно сказал, что мы еще даже ничего не успели сфотографировать, так типа «просто прогуливаемся». Хранитель «памятника археологии древних цивилизаций» сказал: «уходите», что уже хорошо само по себе, другой просто пристрелил бы на месте, а на суде сказал бы, что исполнял служебные обязанности. В любом случае, я понял, что нужно выруливать ситуацию и предложил охраннику как-то договориться. Последний немного оживился, в устах засверкало подобие улыбки. «Ладно ребят, щас нельзя, начальство здесь, приходите после обеда, договоримся». Это уже было что-то, уверенность в том, что добирались сюда всё же не зря. Охранник показал, где можно провести время до обеда, указав рукой на расположенную у подножья машинного зала систему охлаждения реактора – сеть переплетённых каналов, уходящих в морской залив, на видимой глубине которых, проявлялись составленные в дороги железобетонные плиты. Время было по сути еще ранним, как раз самое оптимальное для загара. Мы спустились, оголили не ведавшие вот уже несколько дней женской ласки тела и легли загарать. Провалялись так часа полтора, пока на место нашего пляжного отдыха не нагрянула шайка местных пацанов и своим мальчишеским задором не нарушила наш покой. Пацаны, соревнуясь друг с другом в смелости, стали прыгать с бетонных вышек в воду. Я вспомнил свое детство, крутые скалы левого берега Днепра, опасные игры, когда спастись от догонявшего можно было только прыгнув вниз. В общем, я присоединился к пацанам и стал прыгать вместе с ними, настолько заразившись их азартом, что даже не стал отвлекаться на облачение в плавки, когда возле воды появились особи женского пола. Приближался полдень, было еще достаточно времени и мы решили слазить на башенный кран. Исполинское «чудо техники» должно было водрузить на реактор крышку-купол, но дело до этого так и не дошло. Сейчас оно олицетворяло мечту поклонника B.A.S.E. джампинга. Нырнув со стрелы крана, можно было насладиться по меньшей мере трёхсекундным свободным падением. В прошлом году прыгала целая группа. Одной девушке так и не удалось приземлиться живой. Еще одна не прожитая до конца жизнь. Еще одна улетевшая душа…
На первый взгляд, вход на кран казался неприступным, но через пару минут всё же удалось отыскать лазейку. Запрятали рюкзаки под строительными плитами и стали карабкаться. Пролёте на втором, лестница в обычном понимании, по которой можно было шагать без помощи рук, закончилась. Дальше пришлось основную нагрузку переместить на руки и чем выше мы поднимались, тем больше дрожи в них появлялось. Физическая нагрузка и врезавшиеся в кисти рук металлические перекладины ступеней, не говоря уже о психологическом дискомфорте при взгляде вниз, порождали объяснимые сомнения: а стоит ли подниматься до конца. В итоге на каком-то из промежуточных пролётов Бородакс остановился и передал мне фотоаппарат. Все мои уговоры всё же добраться до конца и покорить эту вершину им были проигнорированы. Добравшись до стрелы и кабины оператора, первым делом я расслабил уставшие руки и сел насладиться открывшимся простором. Отсюда был виден весь мыс Казантип, морские горизонты, совсем крошечное сверху «Щёлкино», ну и конечно же сам реактор во всей его индустриальной прелести. С высоты птичьего полёта он напоминал жерло остывшего вулкана. Я ожидал увидеть внутри этого кратера рисовавшиеся моим воображением, упавшие в него звёзды. Мне представлялись мифологические картины, как этому вулкану приносят в жертву души девственниц, обнаженные тела которых сбрасывают на дно жерла. Так до конца не определившись, что же я там хотел увидеть, упавшие звезды или кости девственниц, я прочёл на внутренней стенке реактора начертанную кем-то «наскальную» надпись – «ВСЁ ДО СРАКИ», что еще раз подтверждало торжество сопровождавшего нас похуизма. Вершина была покорена.

С ней невозможно было жить больше двух суток в одной квартире. Меня просто бесили ее фобии, она боялась всего, что только возможно. Ею всепоглощающе овладела мания преследования, она была уверена, что за ней наблюдают из окон соседнего дома, постоянно держала свои окна зашторенными, по телефону ее речь всегда сопровождалась какой-то недоговорённостью, думала, что прослушивают. Она боялась воды из крана и кефира, срок годности которого подходил к концу, боялась микробов и вливала в себя по банке миромистина за раз, боялась работающих электроприборов и грозы, бомжей и пьяниц на улицах, автомобилей и микозных душевых открытого бассейна «Лужники», соседей и мусора, моего члена и зимы. Она боялась всего, чего только возможно. Её постоянные сомнения доводили меня до исступления: она могла четыре раза одеть и сменить наряд перед выходом в свет, могла раз пять передумать употреблять сегодня алкоголь или нет – с одной стороны хотела расслабиться, с другой боялась проснуться завтра опухшей и с больной головой. Жизнь её была сплошной пыткой выбора. Фобии и метания из одной крайности в другую делали её невыносимой. Но… Когда… Она… Прижималась ко мне… СВОЕЙ ЗАДНИЦЕЙ… я превращался в ее раба и забывал обо всём, в том числе и о сложности нахождения рядом с ней.

(Записи на обратной стороне её фотографии)

Внизу нас встретил тот самый охранник с кобурой наперевес, подъехавший в этот раз на мотоцикле. Сказал, что можно входить в реактор, но поскольку сам он был занят своими служебными обязанностями, сказал, чтобы все вопросы мы решили с его помощниками. Пацаны нашего возраста взяли положенную за визит в закрытую зону таксу, осведомились имеем ли мы при себе фонарики и не желая нас сопровождать показали вход. Им оказалась маленькая дырка, заваренная арматуринами, с торчащими и вывернутыми внутрь штырями. На данный момент это был единственно возможный способ проникнуть внутрь, все другие естественные входы и выходы были осмотрительно замурованы стальными листами. Сразу за входом мы запрятали багаж и сразу же пожалели, что отказались от сопровождения. Внутри была густая тьма, мощи наших китайских фонариков явно не хватало не то, чтобы исследовать всё чрево реактора, но даже просто передвигаться по запутанной цепи лабиринтов проходов, лестниц и вентиляционных шахт. Первое ощущение, посетившее уже в самом реакторе лично меня – лёгкая паника и зачатки необъяснимого страха. Интерьер здесь был создан где-то на стыке «Сталкера» Тарковского и заброшенного завода из «Кошмаров на улице Вязов». Сомнение, а стоит ли вообще углубляться и смотреть этого индустриального монстра изнутри, было не то знаком свыше, не то просто здравым смыслом. Неужели мне не хватит ощущений, испытанных снаружи, мы осмотрели его со всех возможных ракурсов, даже с крана на высоте птичьего полёта, зачем так искушать судьбу? Сразу не найдя рационального ответа, мы всё же продолжили путь наверх. В любом случае рядом со мной был друг, перед лицом которого я не мог проявить слабину и выставить на показ свой страх. Теперь была понятна ирония охранников, пустивших нас внутрь самостоятельно. Они, поигрывая в руках мощными аккумуляторными фонарями, такими которыми пользуются шахтёры, надеялись, что мы сдадимся и выйдем минут через пять. Но команда русско-украинского экстрима отчаянно продвигалась на встречу неизведанному. Если быть мачо, то быть ими во всём.
Вверх вела лестница с абсолютным отсутствием поручней, кое-где соприкасавшаяся с открытой лифтовой шахтой. И если бы всё-таки тонкий лучик нашего фонарика не нащупывал поверхность шагах в двух от нас, то с уверенностью можно сказать что нам пришлось бы воспользоваться этим лифтом, точнее его отсутствием, для экстренной транспортировки тел. Заброшенность давала о себе знать: стыки пролётов были выдолблены, участки лестницы порой были соединены друг с другом проржавевшими крюками и при шагани по ним опасно скрипели и покачивались. Поднявшись пролётов на десять, мы решили немного углубиться, какой-то коридор выводил на оконный проём, который скорее даже был не оконным, а дверным, поскольку начинался с самого пола. Подойдя к нему, мы определили, что поднялись уже довольно высоко, примерно на высоту двенадцатиэтажки. Чуть правее отходили вентиляционные камеры и какие-то трубы, в сечении которых мог свободно поместиться человек. Решили не искушать судьбу и не заходить так далеко, затеряться навечно в этих железных хитросплетениях не хотелось, ведь жизнь била ключом и радовала своей молодостью. Продолжили путь наверх, лестница должна была к чему-нибудь обязательно вывести. Еще примерно столько же пролётов и мы вышли в огромный зал, освещаемый дневным светом сквозь крупные иллюминаторы, расположенные в виде олимпийской эмблемы. Внутри была странная архитектура, напоминавшая палубу корабля. Параллельно расположенные отсеки, непонятного нам назначения камеры с тяжёлыми дверьми, наподобие тех, которые встречаются в бомбоубежище. В отсеках поменьше двери напоминали люки в подводной лодке с завинчивающимся рулём. Сделав несколько кадров и еще немного поднявшись, мы вышли на крышу, над которой еще величественнее возвышалась чаша реактора. Обошли её вокруг, в одном месте вместо бетонной поверхности пришлось пробираться по железным прутьям, торчащим в разные стороны. И если бы один неверный шаг, то нас постигла та же участь, что героя давнишней компьютерной игры «Принс» в самом её начале. Это препятствие было похоже на ловушку первобытного человека для ловли мамонта – яма с торчащими кольями. Участь древнего животного нас миновала. Полоса препятствий могла на этом закончится, но, увидев покачивающуюся на ветру проржавевшую лестницу, ведущую на кромку чаши реактора, я, теперь уже без сомнений, решил продолжить испытание. Макс остался внизу. Когда человек стоит на краю пропасти, его необъяснимо тянет сделать последний шаг в пустоту. Я чувствовал, мление рук и ватную беспомощность ног. Чтобы не сорваться, я изловчился как-то лечь всем телом на решётку, которая была поверхностью чаши. Это придало мне больше уверенности, и я даже смог сделать несколько кадров, в том числе и Бородакса, размахивающего руками на уровень ниже. Сверху он мне виделся кровавым пятном на фоне удаляющихся в морской простор насыпей и каркаса-скелета крыши. Его красная майка с надписью «lover boy» наводила на иронические воспоминания.

В начале года, когда в наших странах вовсю праздновалось рождество, мы совершали вояж по Венгрии в компании хороших друзей Лёши и Вики, сочетавшихся законным браком совсем незадолго нашего отъезда на Казантип. После четырёх дней откисания в термальных ваннах под открытым зимним небом, поправивши своё здоровье сероводородом и основательно подсевши на местный глинтвейн, что было совсем не трудно, выпивая иногда бокальчиков так по восемь в день, из тихого венгерского захолустья под названием Хайдусобосло мы выдвинулись в Будапешт. Восточноевропейский Париж поразил меня своей красотой настолько, что первоначальная мысль помочиться в Дунай с набережной прямо под одним из старейших в Европе парламентов, отпала как-то сама собой, хотя практически выглядела вполне осуществимой. Осмотрев всё интересное в Пеште, мы переехали по знаменитому мосту через Дунай в Буду. Сразу же при выезде из тоннеля забрели в захудалый кабачок погреться и чего-нибудь выпить. Внутри сидело не больше трёх полупьяных мадьяр, одна из которых была дама бальзаковского возраста на костылях. Эдакая европейская бомжиха. Ей как-то сразу понравился Бородакс и она стала оказывать ему знаки внимания, улыбаясь своим некомплектным по количеству зубов ртом. Как-то даже заигрывала и приставала, бормоча на совсем непостижимом мадьярском, как нам казалось смеси турецкого, финского и немецкого. Бородакс тушевался и не мог понять причины такого интереса к себе, ему было даже как-то неловко, тем более что мы его этим подначивали. Бородакс допил пиво и настоял, чтобы мы покинули эту забегаловку, побыстрее избавившись от назойливой дамы. Сейчас я просто представил, что было бы с ним будь он в тот момент в этой красной майке с надписью «lover boy» и как бы она подействовала на полупьяную мадьярку. Боюсь, что Бородакса спасти не удалось бы.

(Записи на обратной стороне картонной подставки под пивные кружки с торговой маркой венгерского сорта).

На этом покорение реактора можно было считать завершенным… Если бы не обстоятельства сегодняшнего вечера, которые нам еще предстояло пережить…
Вернувшись в Щёлкино, мы первым делом плотно отобедали и направились в сторону берега. Быть на море и не позагорать - не позволительная роскошь для приехавших из столиц бродяг. По песку мы добрались на территорию проведения фестиваля винд- и кайтсерфинга, устраиваемого московским журналом «Men’s health». Абсолютное безветрие не сулило ничего хорошее серферам и большая их часть заунывно пеклась на солнышке. Лишь одна девушка всё отчаянно пыталась уловить хоть малейшее дуновение ветерка, открывая свой парус на встречу воздушным массам. Мы лежали на песке, пили холодное пиво и созерцали:
а) виляния попой девушки-серфера;
б) силуэты затерянной в морском просторе нефтедобывающей платформы;
в) суету в районе беседки, расположенной на краешке одного из казантипских мысков;
г) медленно заходящее солнце.
Также, перед самым нашим носом снимались отчётные эпизоды передачи седьмого кАНАЛа «1200 вольт» о проведении спортивного фестиваля. Скажу честно: более дебильной программы на телевидении я не встречал. Это программа из серии тех, которые про экстрим и в которых говорят, что сейчас наша команда совершит невероятное – она переберётся на тот берег реки, на который не ступала нога человека, ибо перебраться туда невозможно. И когда всё же кто-то из этой команды туда перебирается, там его уже ждёт вся съёмочная группа от оператора до ведущей с выраженным дефектом артикуляционного аппарата, явной жертвой пьяного логопеда. Вот и сейчас эта ведущая выстраивала сюжет о серфинге. И это-то в штиль и полное отсутствие ветра. Замысел был таков: ведущая шла с оператором по кромке моря и встречала выходящего из воды серфингиста. Хотя на самом деле этот серфингист шёл вместе со съёмочной группой и по нескольку раз репетировал свой выход.
Повеселившись, мы стали думать о месте ночлега. На известной базе «Рига» свободных номеров не оказалось, что в принципе было естественно и особо нас не напрягло. Девушка-администратор в официальной майке фестиваля сказала, что на территории базы есть палатки за такую-то плату. Мы были не против. Девушка забрала наши паспорта и куда-то удалилась. На территории базы начиналось вечернее движение, вальяжно тусовался разномастный пипл, диджеи тестировали звук, рабочие готовили сцену к какому-то конкурсу. Не тратя драгоценного времени, сбросив вещи у охраны, мы пошли вклиниваться в тусу. Поужинали чего-то из морской кухни, взяли по батлу «Советского шампанского» и, выпивая его прямо из горла своей бутылки, снова отправились на берег. Поначалу я думал, что наше поведение будет диссонировать с общей здоровой атмосферой спортивного мероприятия, но то тут, то там встречались разгорячённые алкоголем, приветливые люди. Прямо на берегу Бородакс смастерил бурбулятор. Позитивно накурившись, мы откинулись на песок и, глядя в ночное небо, стали рассуждать о том, что звезды это на самом деле не звёзды, а обычные дырки. На песке справа от нас вроде бы совокуплялась парочка. Уже вернувшись домой, в одном из путеводителей по ночной Москве – журнале «Не спать!» я встретил очерк корреспондентки, посетившей Казантип. Больше всего её поразила атмосфера абсолютной свободы, дружелюбия и вседозволенности. Она описывала как по ночному пляжу растекается характерный аромат марихуаны, парни и девушки не скрывают свой секс и имеют его на песке под лунным небом. Я понял, что именно мы с Бородаксом и стали одними из героев её репортажа, распространяя марихуановую пелену по побережью. Доказательством этому было описание корреспонденткой конкурса, проводимого в ту ночь на «Риге». Т.е. получалось, так, что в тот вечер мы были с этой корреспонденткой где-то поблизости друг от друга. В конкурсе боролись за звание лучшего мужика пляжа. Участвовали в нём все мужики, подавшие заявку днём. Т.е. пробиться в число конкурсантов нам с Бородаксом не удалось. Самыми колоритными персонажами там был суховатый старичок по фамилии Инночкин, работавший не то лодочником, не то спасателем на базе, а также парочка ВинниПЫХ и ПЫХтачок. Первый тур конкурса, заключавшийся в выпивании рюмки водки и произнесении неординарного тоста затянулся настолько, что отбил охоту продолжать его наблюдение. 40 конкурсантов сводили в основном свои здравицы к «ну, за любовь», поэтому всю эту скуку разряжала только ведущие, надо сказать профессиональные массовики-затейники, приободрявшие своими шутками засыпающую публику. Время близилось к полуночи. Девочка-администратор всё не появлялась. А когда всё-таки удалось её найти, то выяснилось, что база «Рига» предоставляла не сами палатки, а место для них на своей территории. Такой поворот событий заставил задуматься: с одной стороны можно было заночевать на открытом песке, как это было предыдущей ночью, но поднявшийся к вечеру сильный ветер с моря исключил эту возможность. Забрали сумки и двинули обратно в Щёлкино, где надеялись снять на ночь комнату либо хоть какое-то подобие крыши над головой.

(записи на программке спортивного фестиваля Men’s Health)

В центре Щёлкино решили затариться пивом на предстоящую ночь, подошли к киоску и в маленькой очереди из трёх человек обнаружили того самого охранника с реактора, так грозно нас встретившегося в самом начале, а теперь приветливо улыбавшегося и общительного. Поинтересовался как провели день, мы сказали, что «заебись» и что ищем ночлег, а он - «так поехали в реактор, там и заночуете». Реактор кармически и непостижимым образом притягивал нас обратно, тянул в свои энергетические сети, наверняка не хотел отпускать. «Сталкеры» неизбежно возвращаются в «зону», мы возвратились в этот же день, точнее уже ночью. Охранник был на машине, поэтому добрались относительно быстро. При выходе из авто, разбив бутылку пива, я понял, что внушительно пьян, а предстояло снова пробираться в чрево реактора, куда даже днём заходить было не по себе, а ночью... Наш проводник взял аккумуляторный фонарь и повёл за собой. На каком-то пролёте спросил, были ли мы в центре управления.
- Нет.
- А в гермозоне?
- Нет.
- Так Вы, значит, и реактора толком не видели!
Как оказалось, внутренние лабиринты реактора были еще более изощрённей, чем это показалось при первом посещении. Проводник повёл нас туда куда мы не отважились отклониться в первый раз, на противоположный периметр. Как ни странно опасность провалиться в какую-нибудь шахту или просто напросто потеряться мобилизовала и мои движения уже не выглядели пьяным шатанием. Поразительно, но я ни разу не споткнулся и не упал, хотя и шёл замыкающим, т.е. дальше всех от луча света фонарика нашего гида по технологической преисподней. Хитросплетения всяческих коридоров и проходов, по которым мы продвигались, запоминать было бессмысленно, самостоятельно вернуться назад представлялось невозможным. Когда-то на реактор приезжала группа киношников из Голливуда, хотели сделать его грандиозной живой декорацией для съёмок продолжения фильма «Чужие», части, наверное, пятой. Я, конечно, сомневаюсь, что они действительно приезжали сюда, но, глядя на все эти интерьеры затерянной во вселенной космической станции, я всё более верил этой истории. Через некоторое время луч фонаря выявил из тьмы каркасы огромных механических конструкций. В них когда-то располагалась вся автоматика и аппаратура, посредством которой человек управлял всем мирным атомом, который генерировался в этом реакторе. Центр управления реактором сейчас представлял жалкое зрелище, естественно всё ценное оборудование и цветные металлы были растащены задолго до нашего визита сюда. Чуть позже набрели на вход в гермозону, не очень длинный круглый тоннель, по которому пришлось пробираться прилично согнувшись. На выходе из него нас ждала громадная круглая дверь, которая не смотря на свой не меньше чем однотонный вес и проржавевшие петли, поддавалась открытию прикосновением одной руки. Выйдя из люка нам предстояло препятствие в виде шатких, качающихся на весу металлических лестниц, преодолев которое мы наконец-то, как выяснилось, вышли к конечной точке этого маршрута.
- Поднимите глаза, - сказал проводник.
Над нами, очень низко висело чистейшее небо, миллионами звёздных глаз наблюдавшее за горсткой беспомощных и ничтожных землян, копошащихся внизу. Мы оказались на дне чаши реактора, стенки которой изолировали нас от внешнего мира и, поэтому, создавалось реальное впечатление нахождения в космосе. Наедине со звёздами.
Проводник еще раз подтвердил, чтобы мы были чрезвычайно осторожными, осветив то на чём мы стояли. Это была сеть арматурных решеток со всё теми же торчащими прутьями. С одной стороны мы стояли на какой-то поверхности, а с другой, явно ощущали себя подвешенными в пространстве, каждый шаг, вернее даже неверное движение, грозил оказаться последним.
- Много не пейте и не бродите здесь, завтра утром я зайду за Вами, спать будете здесь, - указав на силуэт какого-то миниатюрного сооружения, наш гид скрылся в металлических глубинах.
Несколько минут мы просто молча стояли, глядя на небо. Тишина была какой-то звенящей, будто бы движение тока по проводам. Когда очнулись от ступара, медленно, проверяя направление каждого шага вошли в ночлег, которым оказалась кабинка пульта управления краном реактора – единственное здесь место, которое создавало ощущение «твёрдой почвы» под ногами. Обустройство спальных мест свелось к тому, что на этот проржавевший железный пол были положены тонюсенькие походные «пенки», а под голову естественно рюкзаки. Втроём расположиться здесь было бы абсолютно невозможным, поэтому еще раз утвердились в правильности того факта, что не взяли с собой возможных попутчиков, как предполагалось. Посидели, выпили пивка, в оконных прорезях кабины понаблюдали падающие ежеминутно звёзды.
- Доставай, - говорю я.
- Думаешь, стоит, - отвечает Макс.
- Как без этого, остаться на ночь в реакторе и не накуриться.
- Бля, боюсь стреманёт, на такую измену подсадит. Тут и без травы-то страшно.
- Хуй с ним.
Макс достал пачку популярных в Крыму папирос «Ялта» и принялся забивать, держа в зубах тонкий фонарик и направляя его свет на папиросину. Курнули, сначала было весело, потом легко, снова молча и долго смотрели на звёзды. Вмыкнули конкретно, я представлял себя губкой, впитывающей энергию вселенной. Мимо всё проносились падающие звезды… Измены не последовало, наступил глубокий сон.

Твоя подруга Смерть укрыла меня одеялом ночи и легла рядом. Ее влажное дыхание в мою грудь пропитано ладаном. Смерть шепчет, что только с ней я забуду тебя и выкарабкаюсь из сетей твоих чар. Наверное, ты ее подговорила, но всякие попытки спасти меня - бесплодны. Да ты и сама это прекрасно знаешь, но все же еще стараешься снять с моего искалеченного судорогами тела смирительную рубашку твоей теплоты. Сатанинское милосердие, а ты еще всё удивлялась, почему мы не облака. Я отвечал, что будь облаком – не смог бы тебя так жёстко иметь в анал. Как может ватный сгусток плотно заполнять твоё тело? И ты отвечала, что хорошо бы было, если бы мы были облаками с моим упругим членом и твоими плотными влагалищем и сфинктером. Помню: после ебли на сеновале мы бахнули пол литра выгнанного твоим дедом «первача» и ты занюхивала моими потными подмышками, а я твоей грязной попкой. Бля, наверное, все удивляются как тринадцатилетние мальчик-даун Серёжа и девочка-даун Евгения могут так упоительно обожать друг друга. Идиоты, они так и не узнают, что такое настоящая любовь. ДАУНЫ УМИРАЮТ МОЛОДЫМИ…

(Записи на картонной пачке из-под папирос «Ялта»)

Когда свет Солнца затопил чашу реактора и пробился сквозь прорези кабины, я открыл глаза. Макс спал перпендикулярно моему телу, таким образом, что его тапки упирались в моё лицо. В этом походе мы почему-то всегда просыпались синхронно, Макс приподнялся и я увидел впечатанные в его лицо кусочки стекла из выбитых окон кабины. На моём лице, если так это можно было назвать, он увидел хлопья ржавчины.
До того, как пришёл охранник, мы успели сделать несколько снимков и немного осмотреть внутренности гермозоны. Естественно, сейчас это пространство не представляло собой герметичного сооружения. Купол реактора был утилизирован еще до того, как его водрузили на своё место. Но это-то и к лучшему, сейчас отсюда можно было видеть небо. И залетающих сюда птиц, которые оставляли в реакторе тонны помёта.
Болтающиеся хлипкие лестницы, кабины управления с опустевшими глазами выбитых стёкол, ёмкости, похожие на гигантские колбы, ржавые трубы, арматурные решетки с торчащими зубьями вместо пола, свисающие с потолка тросы и монструозные шестеренчатые механизмы крана. Глядя на всё это, я вспомнил крылатую фразу Сент-Экзюпери «мы в ответе за тех, кого приручили». Реактор был брошенным зверем, некогда лелеянным своим хозяином. Человек, построивший АЭС, пытавшийся приручить энергию атома сейчас бросил своего зверя постепенно умирать. Мы возвращались с реактора и было как-то не по душе. Вложенные сюда миллиарды долларов так и не принесли пользу человеку, реактор был обречён на медленную смерть. Но он всё же оставался и, скорее всего, всегда будет оставаться той геопатогенной зоной, которая перенасыщала каждую забредшую сюда человеческую душу энергией космоса, настолько, что многие погибали от ее переизбытка. Или становились настоящими монстрами…

Из информации собранной в сети:
- Утверждают, что в 90-е годы прошлого века процент самоубийств в Щелкино оказался самым высоким в Крыму...
- На Крымской АЭС работал электриком знаменитый Петр Бабак - ранее неоднократно судимый рецидивист, тренер по боксу и талантливый специалист - 'золотые руки' по системам спутникового телевидения, последователь Ницше и Гитлера, инициатор и вдохновитель самой 'черной', самой жестокой банды в Крыму 90-х годов (после смерти Бабака его место занял уроженец Ленинского же района Геннадий Продан)…
Глядя из космоса (и если кто-нибудь усомнится в том, бывал ли я в космосе, то скорее его сомнения являются беспочвенными) Казантип напоминает гигантскую спутниковую тарелку направленную в небо, и если, действительно, есть на Земле космический канал связи с другими цивилизациями, то он находится здесь - на Казантипе…
Охранник реактора, по сложившейся уже дружбе, за умеренную плату, увёз нас на своих красных жигулях в Ленино, пгт из которого было легче добираться на черноморское побережье. Ехать решили до Коктебеля, места до которого еще не добирались ни Бородакс ни я. Месяц назад мы попутешествовали по черноморскому побережью с запада от Фороса вплоть до Судака, теперь же получалось, что мы замыкаем нашу кругосветку по Крыму с Востока. Северный отрезок дистанции от Джанкоя до Казантипа оказался самым лёгким в плане преодоления расстояний.
В Ленино я закупился сушёнными бычками, по 80 копеек за большой и по 50 за маленький, но с икрой. Собирался привести этот гостинец в Москву, чтобы каким-нибудь промозглым осенним вечером сесть за бутылочкой «Старого Мельника» и насладиться вкусом моря, пропитавшего бычка. Домой привести удалось всего лишь шесть штук, большая часть была съедена еще в Крыму и презентована мной ребятам из Нижнего Новгорода, оказавшимися попутчиками в обратном поезде.
Цена до Коктебеля, объявленная ленинским таксистом нас устроила. На сэкономленную с планируемой сотни гривен десятке я купил варёных раков и холодного пива «Крым», этим летом порадовавшее своим качеством вкусом и дешевизной. Бородакс говорил, что в прошлые сезоны оно было мочой. Дядечка-таксист оказался местным техническим интеллигентом, некогда строившим объекты ПВО на побережье, напоминающие сейчас купола обсерваторий. Как выяснилось, в плату за таксомоторные услуги, включалась также оплата услуг гида. Водитель не переставая рассказывал нам о местных достопримечательностях, проносящихся за окном его авто, провёз по Феодосии, а где-то на полпути до Коктебеля указал нам на одну одиноко возвышающуюся гору.
- Это гора «Жопа».
И действительно, очертания горы отчётливо формировали вид ягодиц стоящей в позе на четырёх точках женщины. Картинка была настолько наглядной, что ощущался прилив крови в гениталии. И это был уже не железнодорожный сон. Бородакс предложил в следующий раз, когда судьба занесет в эти края, взобраться на эту гору и изнасиловать ее. Изголодал бедняга, отшельничество всем хорошо, но только вот женщины, они конечно нужны… Даже если сейчас незачем, то потом неизбежно приходиться бегать в поисках (народная мудрость).
Уже в самом Коктебеле мы по традиции плотно отобедали в татарской забегаловке и пошли загорать на пирс подальше от центра и курортной суеты. Уходящий далеко в море, пирс был предоставлен обдуванию сильным ветром, сносившим с места наши вещи и делающим вихрастые причёски на наших головах. За всё время, проведенное в этом году в Крыму, тупо поваляться и обжариться на солнце удалось впервые. Часа через два такого времяпрепровождения я не выдержал и пошёл побродить по центру, поглядеть на местные достопримечательности из которых здесь оказалась только дача Максимилиана Волошина. Зайдя в её дворик вспомнил из школьной программы:
С тех пор как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я — душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой,
И сих холмов однообразный строй
И напряженный пафос Карадага,
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху — разбег, а мысли — меру дали,
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
Из-за обилия экскурсионных групп внутрь заходить я не решился. Пошатался по базару, приобрёл коралловую ветвь (подарок матери), какие-то восточные сладости и дыню, и вернулся к уже заждавшемуся Бородаксу. Перекусив и искупавшись решили идти по побережью в сторону «пафосного Карадага» и найти где-нибудь там место для ночёвки. Оказалось, что за обитаемыми пляжами начинался заповедник, но это мы поняли уже на следующее утро. Сейчас же мы уверенно прошли мимо остолбеневших охранников в форме, не подозревая, что их функция - проверять входные билеты. Кромка берега была ограничена отвесной горной грядой с правой стороны и была настолько узкой, что порой мы натыкались на таблички «Осторожно. Камнепад. Обход». Но ни о каком обходе речи и быть не могло, мы настырно шли по опасным участкам, не обращая внимание на осыпающийся сверху грунт. По пути нам встретился хромающий парень с перемотанной окровавленным бинтом головой, весь в рваных ранах и с фиксирующей повязкой на руке. Парень ковылял в сопровождении лесника. На следующее утро оказалось, что он сорвался с какой-то тропы и в состоянии шока всё же дошел до Коктебеля, откуда его забрала скорая, констатировавшая множественные ушибы, переломы и проломление черепной коробки. Бедняге не повезло… Зато повезло нам. По своей наивности (не зная о заповедном режиме этой строго-охраняемой территории) мы решили обосноваться на ночлег именно меж огромных скальных обломков на берегу. Место было просто изумительно в своей красоте, меж узких просветов скал можно было наблюдать поднимающуюся луну и, уже утром, восходящее Солнце. Дикий, окаймлённый неприступной каменной грядой, пляж стал нашим прибежищем этой ночью. Уже когда абсолютно стемнело, мы вспомнили о неисчерпаемом запасе травки в одном из потайных карманов Бородаксовского рюкзака. Забивать пришлось очень долго, поэтому Бородакс, за неимением свободных рук держащий фонарик во рту, обливался рефлекторно выделявшейся слюной. Как было уже у нас заведено, граница дня и ночи знаменовалась для нас вкушением дурмана. Мы снова лежали и смотрели в небо, несли позитивный бред. Я думал, почему линия соприкосновения земной поверхности с небом всегда воображаема. Неужели горизонт – это величайшая мистификация. И если все-таки эта линия реально существует, то море – это жидкое небо, стёкшее на землю по стене горизонта, а само небо – это зеркальное отображение моря. Вот так…
Бородакс разбудил меня в начале седьмого. Того в свою очередь разбудили бакланы, имевшие гнездо в стоящих перед нами скалах. Тишина и благодать, полный штиль, греющиеся в лучах восходящего Солнца крабы, и полчища мелких медузок, мерно покачивающихся в совсем незаметной ряби волн, птичьи игры и величественный Карадаг. Вот она первозданность и нетронутость. Вот оно единение с Космосом. Мы плавали в прозрачнейшей воде, забывая о том, что уже сегодня нас ждёт отъезд по домам.
- Что это вы здесь делаете, как сюда попали, - окрикнул нас сверху совершающий утренний обход лесник.
- Сейчас мы искупаемся и уйдём.
- Вы что здесь ночевали?
- Да, мы не знали, что здесь заповедная зона. Но костров не разводили, мусор забираем с собой.
Лесник оказался благожелательным, поэтому не стал разводить всю эту бадягу с ответственностью за нарушение заповедного режима, хотя его коллеги на выходе всё же попытались снять с нас штраф или хотя бы цену входного билета (десять убитых енотов на двоих). Осведомились также, нет ли в рюкзаках крабов и можжевеловых веточек, но лесник обнаруживший нас на пляже (видимо главный), сказал, что мы спокойные ребята и отпустил с миром. Подходил к завершению наш трип меж двух морей.
Из Коктебеля взяли машину до Судака, из которого можно уже было сесть на маршрутку до Симферополя. Будучи в Судаке, в генуэзской крепости которого два дня назад закрывался трансовый дансинг «Казантип», мы не могли не упустить возможность заехать в Новый Свет – крымский Сан-Тропэ. Сами крымчане восхищаются этим местом и говорят, что красивее его во всём Крыму не сыщешь. Маршрутка из Судака до Нового Света была набита как бочка с сельдью, Бородакс сел на свой рюкзак в проходе, а я на подножку. В моё лицо упиралась девичья коленка, я мог во всей красе лицезреть её левое бедро. Экстремальный спуск на переполненной маршрутке, опасно заносившейся от своего веса на петлеобразных поворотах этой дороги (кстати сказать занесенной в книгу рекордов Гиннеса за количество полных разворотов на единицу дистанции) и грозившей сорваться с горного серпантина прямо в пропасть, отнял у меня не мало нервов. Пассажиры охали и произносили «Кошмар». Но водила, совершающий этот маршрут раз по пятнадцать в день, оказался опытным и до Нового Света мы всё же добрались в целости. Сразу взяли билеты на обратный автобус уже до Симферополя, полтора часа до отхода которого, потратили на обед в прибрежной кафешке, купание, покупку эфирных масел в подарок и, конечно же, посещению фирменного магазина местных шампанских вин. За сущие копейки купили три бутылки холодного розового игристого в запотевшей обёртке, две из которых распили в маршрутке по дороге в столицу Крыма. Маленькая девочка сидевшая со своей мамой на сиденьях передо мной поразила меня своей откровенностью. Она стала ныть и канючить «Мама, я хочу рыгать, выпусти меня отсюда». Девочка так и не вытерпела укачивания и сблевала в кармашек впередистоящего сиденья. В Симфу мы добрались в изрядном подпитии и сразу же ринулись к билетным кассам ж/д вокзала. Бешенные очереди были всего лишь декорацией, билетов, как оказалось не была на десять дней вперёд, ни в Киев, куда ехал Бородакс, ни в Москву, куда направлялся я. Поскольку следующим утром я должен был быть на работе (без каких-либо оговорок - шеф вообще думал, что я уехал на уик-энд в Воронеж), то пришлось пробивать все возможные варианты. Съездили в аэропорт, денег на билеты не хватало. Пытались договориться с проводниками, но все они испуганно отмахивались, видимо получили инструкции свыше и ждали ревизии. Один в принципе согласился, но заломил бешенную цену, что лучше было бы на самолёте полететь. Вдобавок ко всему сказал, что по первому его требованию мы должны были прятаться в багажных отсеках и крыше вагона. Реальная шняга. Первым сориентировался Бородакс, он сказал чтобы я расслабился, всё равно нам не светило добраться по домам вовремя. Затем он предложил как-нибудь добраться до нашего родного Запорожья, всё же гораздо легче чем до столиц, а там, во-первых близкие помогут, а во-вторых можно еще потусовать всю ночь и пол следующего дня. Так и сделали, договорились с одной проводницей средних лет, и шесть часов до Запора провели в её маленьком купе. С ней же распили еще пару бутылочек шампанского, а поскольку до этого было еще и пиво в вокзальной забегаловке мы, прилично разгоряченные, серьёзно обдумывали возможность вступления в сексуальный контакт с этой женщиной, годившейся нам в матери. До секса дело так и не дошло, зато проводница взяла номер Бородаксовского телефона и сказала, что её дочь поедет поступать этой осенью в какой-то киевский институт. Как раз то, что надо. Уж он ей покажет такой «Киев», который она в своём Севастополе не видывала никогда.
(записи на этикетке розового, игристого вина Новосветского завода шампанских вин)
На своей исторической родине мы были в час ночи. Бородакс еще из поезда позвонил своей подруге и договорился о встрече, конечно позаботившись и обо мне. Заехав к его гостеприимной маме, накормившей нас домашним борщом, мы приняли душ и побрились. В таком виде можно было уже показываться на люди. Подъехав к месту встречи на такси, мы еще минут пять ждали. К машине подошли две прикольные девчонки, лет по двадцать. Они были сёстрами, но не были похожи друг на друга. Посидели с ними в баре, попили коктельчиков из Бакарди, пообщались. Та, которая досталась в пару мне, проявляла завидную компетентность и осведомленность в вопросах межполовых взаимоотношений. Оказалось, она училась в медицинском институте на дерматовенеролога. Видимо эта её профессиональная осторожность, после наших рассказов о крымских приключениях, дала о себе знать и она наотрез отказалась поехать «попариться» в сауну. Её сестра наоборот рвалась в бой, что и подтвердила уже по приезду в сауну, не один раз удовлетворяя ненасытного Бородакса. «Ты следующий?», - спросила она, зайдя в парилку. Я ничего не ответил, а просто вышел попить пивка. Когда вернулся, её уже трахал Бородакс. Так было до самого утра. Поспать в эти сутки довелось всего часа два с половиной и уже на следующий день мы встретились с Лягутой, старым школьным приятелем. Этим днём я еще успел встретиться с девушкой, которая была самым первым моим серьёзным чувством в жизни и могла сделать меня в четырнадцать лет отцом… На встречу она пришла со своим парнем, сказала, что через месяц у них свадьба. Я понял, что она была в положении и делать очередной аборт для неё уже было недопустимо из-за возможности больше никогда не родить. «Ну вот, ты был у меня первым мужчиной, а он, надеюсь, останется последним». Я банально пожелал им счастья и кучу детей…
С билетами нам помог Вася (он же Денис Васильев), мобилизовавший свой административный ресурс и воспользовавшийся связями в виде дежурного по вокзалу. Низкий ему за это поклон ибо из лета можно было не вернуться никогда… А так я сейчас сижу и дописываю эти строки. В Москве ожидается крутой снегопад…
У меня всего два моря. Одно – мировой океан, второе – ТЫ. Ныряя, не нахожу дна.
(Записи на обратной стороне железнодорожного билета)

Близким людям из детства посвящается
18.11.2003г.

фотосопровождение http://fota.mota.ru/2226