Литература

И теперь я жажду только одного - забвения.

Брэдбери «Маятник»

- Скажите, Патриарх, когда вы в последний раз получали письма? - спросил молодчик в клетчатой балаклаве.

Такого рода видео редко монтируется, важен каждый кадр, начинается со щелчка, легкого подрагивания камеры и приглушенного "поехали". Мертвенно-бледный свет от потолочных трубок уже успел раскалить помещение неуютной приязнью. Люди впиваются друг в друга глазами, ища спасения от маслянистых стен. Взгляд скользит по взгляду и в итоге застывает в клубках кабелей в углу либо стекает к красному глазку видеокамеры на шатком штативе. Патриарху была известна вся эта процедура; он, не тратя чьего-либо времени, сконцентрировался на том месте штатива, где ножки соединяются стальными лепестками с центральной трубкой, и стал вспоминать, где же он мог видеть эдельвейсы. Или не мог.

- Письма, Патриарх, когда? - незлобно пытается яриться парень.

Патриарх поежился, в заду по-прежнему зудело. Он уже отчаялся привыкнуть к новомодным полостным осмотрам, что сейчас в тренде у разномастных похитителей. В этот раз даже глаза завязывать не стали, везли в незатонированном автомобиле, один раз остановились у магазина взять минералки без газа, а ведь им прекрасно известно, что я люблю лимонад, и дверь могли бы прикрыть, а то вонь и сквозняк. Везли через южную окраину, очень долго стояли у развязки, решая взять ли Катьку, да и что это за Катька, ради которой нужно было бы разворачиваться по всем кругам эстакадного ада? Пока три апостола в разноцветных масках спорили, Патриарх любовался граффити на бетонном заборе:

«когда все хуево притворись иисусом

и от тебя моментально отъебутся»

Патриарх так устал от пробок, что перестал понимать, что такое "иисусом", иссусом, лексусом, сексусом, соусом, и тупо глядел на красные потеки краски. Хоть бы руки связали, боль могла бы немного развлечь. Ведь никому, в сущности, уже ничего не надо, ни мне, ни им. Сейчас будут очередные нудные истории про джихарт.

- Понимаете, когда я пишу, мне нужно слушать энергичную музыку, пишу я после того, как проснусь, через пять, а то и шесть часов после пробуждения, но я не должен умываться в течение этого времени, чистить зубы или принимать душ, есть и пить – ведь так я смою весь накопленный за ночь воск, мне нужно - музыку или тоскливую струнную, вы понимаете меня, Патриарх?! - картинно заламывает руки этот, да кто он вообще такой?

Патриарх вздохнул, каждый раз одна и та же история, каждый год похищают Патриарха и ничего не требуют, а только какие-то разговоры, какая-то мода, тренды, как они ныне выражаются. Зачем мне вообще всё это? Да-да, сын-дочь мой, моя, моё, отпускаю тебе бла-бла-бла. Ведь если прощение и существует, то всё уже прощено по умолчанию. К чему эти нелепые телодвижения, ведь есть метро, часы приема. Почему нельзя было меня похитить прямо в офисе? Камеры есть, свет есть, помощники у меня явно посноровистее, кофе свежий, лимонад опять же. Для таких случаев даже полиэтилен имеется, под офис специально подогнанный.

- И вот я вам пишу, сегодня мне пришло уведомление о том, что пакет передан вам лично в руки, ваша подпись, вот она, - человек в маске трясет бумажкой перед патриаршим носом, изрезанным багровыми капиллярами, - но ответа нет! - уже визжит тот, кто прыгает вокруг.

Эдельвейсы - это замечательно. На Тянь-Шане, говорят. А где это? Это явно какая-то пивная китайская провинция. Я написал ответ, даже вышел в приемную отдать ему лично, от него требовалось только вскрыть конверт, а он уперся, пойдемте да пойдемте, это, мол, похищение. На деле, им интересно только то, есть ли у меня маячок в головном уборе. Вон, две другие мартышки сидят в углу, забыв о видеокамере, и барабанят по куполу. Нет у меня маячка, убрал я его, - по вечерам он привлекал мух и комаров.

- После, разумеется, вы сели в автомобиль, что же вам еще оставалось делать. При этом ваш взгляд на дверь был в крайней степени оскорбителен, неужели вы думаете, что мы повторим ошибку наших предшественников и будем вам её открывать? Нет, с этим покончено! Мы разделаемся с любой формой насилия. Мы больше не будем бомбить замки в песочнице, только формочки для их изготовления! - торжествующе объявил тонким, но приятным голосом человек.

Хотел ли я научиться играть на музыкальных инструментах? Нет, не хотел, время было, а я не хотел. Я вообще не хотел ничего, даже видеть. Зачем мне зрение? Никогда не был в загробных местах Силы, не считая метро, разумеется. Да и в нем я, чаще всего, притворялся слепым, чтобы меня довели до нужной станции. Не помню её названия. Может, маячок был не так уж и плох? В конце концов, я сам гастарбайтер своей судьбы.

- Голый Патриарх, фу-фу-фу, отвратительно, - человек поскреб отретушированный плакат ненакрашенным, но ухоженным ногтем, - откуда эта складка, не шесть, а четыре кубика брюшного пресса, сплошное надувательство, вы питаетесь неправильными помидорами с подоконника, в них слишком много липидов.

Липидов?! И я, в принципе, против диет. Видела бы моя бабушка, как мир погружается во мрак предписаний, столбцов и аналитических сводок. Моя бабушка была хорошим биороботом. Запамятовал, какого именно поколения, но хорошим. Или она была не биороботом, а кем-то еще. Кошкой? Платаном? Откуда пошла хромосома моя? Деревьям всегда очень больно; дышать в земле - это нетривиальная задача.

- Квак-клак-квак-клак, Патриарх, вы меня вообще слушаете? – вместе со щелчками костяшек по затылку и плечам Патриарха пронесся ветерок длинных черных волос. - Каждый раз необходимо добиваться вашего внимания, батарейка кончилась, купол сломан, кофе остыл, а Катька пошла на лекцию по квантовой механике, потому что дура.

Кофе у вас дерьмо и всегда был дерьмом, хотел было вспылить Патриарх, признававший только лимонад в качестве высшей Силы. Но в кресле было так удобно, а глазок камеры уже практически потух, что ему вдруг стало лень. Такая замечательная, бархатистая кожа, что не угадать - это био или с фабрики. Патриарх прикрыл глаза от наслаждения, когда человек, сновавший вокруг с невесть откуда взявшимся пневматическим гвоздометом, задел голым бедром его запястье. Интересно, сейчас по-прежнему используют жидкую монгольскую кожу или нашли какой-то заменитель? Хотя нет, не интересно.

- Вы же видите, сколь хрупок мир, его нужно оберегать, - начала, было, обнаженная девушка с гвоздометом, но тут же осеклась, почесала промежность. Вдруг всем стало очень скучно. - Нужно, нужно, не знаю, нужно что-то делать. Наверное.

Патриарх поморгал. Скоро всё отпустит и не будет больше боли. Больше боли. Больше свободы. Больше тьмы. Это больше всего того, до чего смогла дотянуться кисть отчаяния. Я весь нарисован этим отчаянием. Как, как же, каким образом я могу быть свободен? Мне всегда будет мало, и я всегда буду. Нет, сама по себе эта тоска мне не нужна, лишь возможность побыть с ней наедине пару мгновений.

Дальше что-то произошло, никто не знает, что именно и насколько это важно. Возможно, человек исполнил какую-то последнюю просьбу Патриарха или набрал комбинацию на сенсорном табло его затылка, или решил испробовать гвоздомет. Камера уже не работала. Скорее всего, Патриарх продолжал разглядывать свое любимое место на штативе, напоминавшее ему об эдельвейсах, создававшее их образ. Из зашитого рта должна была капать кровь, но она, вроде как, и не капала, или капала, но никто не обращал на это внимания. Ничто не имеет значения перед нашествием огненных светлячков.

Девушка покинула здание всей своей кожей. Словно вспомнив о чем-то, осторожно прикрыла дверь, прислонившись к ней спиной. Её улыбка коротко полыхнула над улицей, по которой текли стройные ряды ослепительно блестящих существ. Она шагнула в эту реку, мгновенно вспыхнув солнечной лужицей.