Литература

Знакомый предупреждал меня:

«Не езди в Беларусь. Там от всех веет Стивеном Кингом».

Но я всё же решился. В Минске раритетные книги стоят дёшево. Другой мой знакомый вывез оттуда целый рюкзак Алексея Цветкова, Гольдштейна и Айзенберга.

Я хотел посетить выставку художника, создающего объекты из обрезков водосточных труб.

На вокзале меня должен был встретить Вася, но не пришёл. Я пешком отправился в чёрное кафе неподалёку от центра современного искусства. Прохожие мрачно косились на мои дреды.

Смутно помню, что заказал лидское пиво и цеппелины, отдающие мочой. Попробовал и попросил у официанта жалобную книгу.

- У меня её нет, - жалобно ответил официант, красивый парень, напоминающий ахтунга. – Есть книга стихов Андрея Хадановича и журнал «Воздух» за восемьдесят девятый год.

Тусклый красновато-жёлтый свет сочился из мерзопакостной люстры, выточенной, как мне показалось, из кирпича. За соседними столами сидели деревяннорожие типы. Я свернул самокрутку, чтобы не выматериться.

- Вы не справляетесь с обязанностями заведения, - сказал я официанту. – Или вы русофоб? Я найду в сети номер вашего директора.

- Пожалуйста, - умоляюще проговорил он. – Меня уволят, и больше я не найду работу в этой гомофобской стране.

- Да ты оборзел, олень, - сказал я, - первому встречному русскому признаваться, что ты ахтунг.

- Вы сказали по мобильнику, что скоро будете в центре современного искусства. Туда ходят толерантные люди. И вид у вас очень толерантный. Можно, я угощу вас коньяком за моральный ущерб?

Я мрачно промолчал. Усатый истукан из угла пялился на меня, куря сигару. Мальчик принёс графин и сказал:

- Если меня выгонят, со мной случится то же самое, что с Лизаветой.

- С какой нахуй Лизаветой?

Официант сел напротив меня, спиздил мою самокрутку и стал рассказывать:

- Вы когда-нибудь слышали выражение: «Ребёнка принёс чёрный аист»?

- Нет, конечно.

- …или: «Папаша его – чёрный аист»? Это местный коньяк. Давным-давно на окраине Минска мужики спились и разучились полноценно ебаться и зачинать детей. Тогда уборщица, мечтавшая об увеличении пособия, пошла на молитву. К вечеру уснула прямо на ступенях костёла, и привиделась ей Дева Мария, и сказала:

«Радуйся, благословенная! Используй бутылку «Чёрного аиста» вместо мужчины, и зачнёшь от коньяка вместо спермы. То же случится и с другими католичками, если они будут жертвовать на храм. Но не рассказывайте иноверцам, ибо ни крошки не должно доставаться оным с католического стола».

Но бабы, - вздохнул ахтунг, - это бабы. Растрепали, конечно. И одна православная санитарка тоже захотела решить проблему бесплодия.

Это было в начале девяностых. Магазины рано закрывались, христианство только-только входило в моду, бедной женщине, выступавшей против советской пропаганды, было очень тяжело. Она спрятала бутылку от мужа в тайнике в шкафу, а дверцу завалила советскими прокладками, тяжёлыми, как кирпичи. Ни один уважающий себя мужик туда не полезет.

Когда муж уехал в командировку, баба смогла приступить к процедуре. Но сначала она помолилась богородице. Надо отметить, что у богородицы три основных лика и множество личин, и они враждуют между собой. Православной Марии католическая идея не понравилась, поэтому у бабы родилась Лизавета.

Ни на отца не похожая, ни на мать. Рожу имела жабью, роста высокого, вида злобного. Бывает, спросит мама:

«Что тебе снилось, сынок?» - а Лизавета отвечает:

«Собачий обед». – «Как это?» - «Снег выпал, прибежали белые собаки и съели Аню Ебуткевич, Ваню Уебовича, Машу Ниффельхайм и учительницу русского языка».

- Это что, был чувак? – спросил я.

- Конечно, только в душе это была женщина, Лизавета. Ещё в десятом классе она примерила мамины туфли – те оказались малы, - накрасилась тенями и помадой и влюбилась в своё отражение. На комоде у неё стояла фотка богородицы. Мария была в лиловом платке и сиреневой кофточке, к которой прижимала няшного младенца. Лизавета зажгла свечу и обратилась к ней так:

«Матерь божья! Ненавижу одноклассников и вапще. Суки везде – в Ниде, в Кустанае, в Пекине. Сделай меня девушкой, тогда меня все будут любить, а я буду только сосать».

Год прошёл, ничего не изменилось. Прокралась Лизавета в костёл и зажгла там самую толстую витую свечку:

«Матерь божья. Раз ты по-православному не понимаешь, буду просить тебя по-католически: альма матер. Пришли мне денег на смену пола».

На следующий день нашла Лизина мать на улице кошелёк и купила польский ламинат. На этом всё и закончилось. Поступила Лиза в техникум, учится год, два, подходит к ней в курилке красивый парень:

«Вижу, как ты смотришь на меня, но с голубцами мне дружить западло. Ещё раз глазки состроишь, сразу по харе».

Купила Лиза у чернильщика бутылку чарла, выпила треть и пошла в баптистскую молельню. Скучно там, ни картинок, ни свечек, только лохматый пастор вопит в микрофон какой-то рок-н-ролл. Стоит Лиза в углу и бормочет:

«Богородица, пастора убери, сделай меня красивой, как Марлен Дитрих». Тут подваливает к Лизе мордоворот:

«Эй, от тебя самогоном несёт, вали отсюда. Мы не православные, у нас запрещено бухать и курить».

Прибежала Лизавета домой, жрёт сидит, слёзы в крабовый салат льются:

«Сволочи! Не хотите мне помогать, а я всего-то хотела найти мужика, чтобы не работать. Теперь я хочу крематории на каждом углу. Колодцы с ядохимикатами. Виселицы на детских площадках. Сатана! Сатана! Сатана!»

Тьма сгустилась в углах, свеча на холодильнике мгновенно почернела и зажглась синим пламенем, и голоса в Лизиной голове затянули победную песню:

вышел ночью из могилы

люцифер моё светило

ой-ой-ой

грусть в его глазах звенела

беларусь спасу я смело

ой-ой-ой

вижу много чёрных храмов

тускло светят пентаграммы

ой-ой-ой

в ноябре под солнцем чёрным

кровь пускаю непокорным

ой-ой-ой

сатана сатана сатана

ты отмыл беларусь от говна

и на площадь пойдём мы ебстись

будет месиво писек и сись

люцифер люцифер люцифер

точно знаем с кого брать пример

и присягу тебе мы дадим

потому что ты непобедим

потекли христовы слёзы

на серебряные розы

ой-ой-ой

наступает час прощальный

моей родины печальной

ой-ой-ой

так рисуй звезду в гей-клубе

белиал тебя полюбит

ой-ой-ой

и тогда без всякой ксивы

тебе ночью сбудут пиво

ой-ой-ой

сатана сатана сатана

ты отмыл беларусь от говна

и на площадь пойдём мы ебстись

будет месиво писек и сись

люцифер люцифер люцифер

точно знаем с кого брать пример

и присягу тебе мы дадим

потому что ты непобедим *

Затем невидимая рука начертала в воздухе красным мелом:

www.dark-lgbt.by, -

надпись заискрилась и пропала.

Немало времени провела Лизавета на тематическом форуме, прежде чем её приняли в закрытый клуб. Надо было выучить, символизирует Белиал север, юг, запад или восток, и другие интересные вещи.

Клуб располагался в подвале. Тусовались там готичные юноши, пузатые доминаторы, бальзаковские доминиктрисы со страпонами на поясе. Лиза пришла в джинсах, сером пальто из секонд-хэнда, сером шарфе из супермаркета. Один молодой человек сказал:

«Неужели это транс?»

А другой:

«Он явно не из нашего круга».

А красноволосая лесбиянка добавила:

«Когда я лежала в Новинках, у нас так санитары после дежурства одевались. Какой мейнстрим!»

Не выдержала Лиза и заорала:

«Я призван Сатаной! Он обещал, что в день моего официального посвящения сменит мой пол, и на дне площадного фонтана появится метровая пентаграмма».

«А чем вы ещё занимаетесь?»

«Творчеством», - сказала Лиза, подобрала с пола пыльную гитару и запела:

я лечу в ночи как баньши

я лечу в твоё окно

нет во мне ни капли фальши

а в тебе одно говно

ты тупую блядь мацаешь

я же умный как стена

как фонарь во тьме мерцает

надо мною сатана

пентаграмму начерчу

я убить тебя хочу

пентаграмму начерчу

я убить тебя хочу

взгляд твой чёрен будто нечисть

но душа твоя сера

ты ведёшь тупые речи

о зарплате до утра

ты тупую блядь мацаешь

я же умный как стена

как фонарь во тьме мерцает

надо мною сатана

пентаграмму начерчу

я убить тебя хочу

пентаграмму начерчу

я убить тебя хочу

«Вы очень самонадеянны, молодой человек», - заметил дородный доминатор.

Но одна неживая душа поняла Лизу. Это был гот с чёрным маникюром.

«Я чувствую, ты действительно избран», - промурлыкал он и пошёл провожать Лизу до кладбища.

«Кто ты?» - промолвила восхищённая Лиза.

«Некромант Амарлен. Можешь звать меня просто Алёшей. Давай ебаться среди могил, а то у меня дома родаки и бабушка».

«Ах, - сказал некромант через полчаса, отряхивая брюки от травы и грязи. – Почему ты хочешь стать женщиной? Это подло и пошло. Я не смогу тебя любить!»

Лизавета задумалась. Впервые в жизни ей показалось сомнительным решение переменить жизнь.

«Но ты тоже можешь стать женщиной», - наконец произнесла она.

«Ни за что. Я презираю пёзд», - жеманно отвечал Амарлен.

Лиза покинула кладбище в глубокой депрессии. А некромант, приехав на такси домой, дождался, пока уснут мама и бабушка, свернул косяк, начертил на полу меловой круг и обратился к силам тьмы с просьбой образумить Лизавету.

«Хе-хе-хе», - засмеялись по углам силы тьмы. Сквозь стеклопакет в комнату проник призрак алкоголика. Он сказал:

«Здравствуй, Алёшенька. Знаешь ли ты, откуда пошло выражение «Папаша его – чёрный аист»?..»

«В общем, хочешь, чтобы Лизавет не менял пол – обращайся к богородицам. Он им жизнью обязан, и они попробуют победить Сатану. Но тогда Лизавет может стать православным или католиком и будет для тебя потерян».

«Как это низко и пошло, - фыркнул некромант и добавил:

- Прекрасно понимаю, почему вы все не общались с этими ужасными женщинами».

Но пьяница уже лез обратно через стекло.

Неделю Амарлен провёл в глубокой депрессии, затем выпил реланиума и пополз в гей-клуб. На танцполе дёргались толстые бутчихи. От ужаса некромант побежал в туалет, где принял двойную дозу прозака и залакировал цитрамоном, чтобы не болела голова. Внезапно из кабинки послышался знакомый голос:

«Надень гондон. Надень гондон, сука!» -

это была вечно пьяная пида, называвшая себя Настей. И другой знакомый голос:

«Как мне надоели одноразовые пассивы, как я хочу расслабиться!»

Это была Лизавета, вынужденная в отсутствие достойных самцов вести себя не так, как подобает женщине.

Скотина, прошептал Амарлен и боком выбрался из сортира. На следующий день должно было произойти посвящение Лизы в Путь Левой Руки.

Подвал был украшен пентаграммами и серпантином. Лизавета в чёрных туфлях на шпильке сорок второго размера и чёрном кружевном платье стояла перед доминатором, председателем клуба LGBT-сатанистов. Тот торжественно осведомился:

«Может ли кто-то назвать причину, по которой Елизавета не может быть принята в наши ряды? Мы с братом А. учтём все мнения».

Тишина висела такая, что было слышно, как шуршат под потолком элементали. Внезапно раздался голос некроманта:

«Лизавета родилась от непорочного зачатия, устроенного Девой Марией. Она не принадлежит Сатане».

Лиза хотела вломить подонку, бросилась было к нему, но подвернула ногу и упала, запутавшись в складках платья. Когда она открыла глаза, рядом с ней стояли три девочки лет четырнадцати, похожие, как близнецы-сёстры.

«Забирай его, Мария», - сказала первая.

«Негоже мне с содомитами возиться, это у вас, католиков, миндальничают со всеми подряд», - сказала вторая.

«Но, Мария, не мне же его забирать – мы самые либеральные среди христиан, поэтому не осуждаем, что он выбрал Сатану», - сказала третья.

«А у меня его никто не просил, почему вы сваливаете на меня?» – возмутилась первая.

«Потому что, Мария, эта баба пришла ко мне, и я по доброте уступила, но вообще идея была твоя», - невозмутимо отозвалась вторая.

«Сатана! – мысленно взмолилась Лизавета. – Спаси меня!»

В воздухе запахло горелыми спичками. Послышался недовольный голос:

«Как мне всё это надоело, блядь».

«Забирай своего извращенца!» - крикнула православная Мария.

«Ты дура, что ли?» - одёрнула её католическая.

«Я его поделю, на всех хватит», - усмехнулся Сатана, и те, кто находился на внешней стороне действа, увидели транссексуала, разрезаемого бритвой Оккама – сначала на три, а потом ещё на три части. Лизаветы разлетались по всем углам. Теперь это были вполне женственные барышни в туфлях тридцать восьмого размера и с натуральной грудью, только полупрозрачные.

«Суки везде!» - завизжали Лизаветы из всех углов. Одна подобрала с пола ритуальные ножницы. Другая накинула красноволосой лесбиянке на шею петлю. Третья швырнула в некроманта стулом. Брат А. лихорадочно забормотал заклинание. Зашумела вода, загудели батареи – Лизавет затягивало в трубу.

Сейчас этот подвал – на территории ГЦСИ, и посетитель ненароком может прихватить с собой одну Лизавету. Они плодятся делением. Говорят, известный писатель Упырь Лихой сочинил такие строки:

у меня сегодня волны, затопило туалет,

потому что трубы полны затонувших лизавет.

А одному гомофобу они, устроив потоп, сорвали выставку.

Будьте осторожны, и я тоже постараюсь.

…Я проснулся позже, чем рассчитывал. Чужая кровать. На полу презервативы. Голоса в голове всё тише, во рту – привкус клофелина. Я не помнил, что было накануне. Подобрал с кресла рюкзак, вытащил бумажник – паспорт и кредитка на месте. Значит, случилось худшее. Больше я не поеду в Беларусь.

--------

* текст пейсни написан мной, улучшен пользователем lupuserectus.