Я ей говорю: - Между нами был корень мандрагоры, плевок Вити фрезеровщика, завсегдатая бара «Униженные и оскорбленные». Между нами была страсть, и моё рокерское спасибо за секс. Я уезжаю. Прощай. Хрипит байк, скорость обняла лицо, огни города становятся кометами, а в голове кипит сукарок. О е! Сукарок. *** В баре мудак говорит: - У нас не курят… Накатывает сукарок. Бью посуду, столы, стулья. Заливаю всё водкой, поджигаю – пусть источает дым, а мы покурим. Бросаю бармена в огонь – пусть источает запах жареного мяса, а мы пожрём. *** В СИЗО нет байка, нет дорог, нет ветра, нет выпивки и женщин. Есть люди с гнилыми зубами и чёрными улыбками, которые говорят, что я должен жить по понятиям. Есть люди в форме которые объясняют что я такое же дерьмо как остальные. Они советуют пить больше чифир, и меньше думать о дорогах. Меньше вспоминать запахи нагретого солнцем асфальта, запахи бензина, и возбуждённых женщин. В СИЗО есть изношенные койки, толчок, и углы, серые углы из которых доносится гитарный плачь. Одному плескаю в глаза горячий чай, другому ломаю лбом переносицу. Сукарок рубит на полную. Ещё двоих – троих успеваю достать, но затычка меня останавливает. Затычка – кость в горле, стоп на дорогах, штиль в жилах, ослабевающий рок, продавший душу попсе. Рвутся струны, ножи по барабанам, тьма и тишина. *** У адовых врат улыбается бес самой наглой улыбкой из всех, что мне довелось повстречать при жизни. Он говорит: - Добро пожаловать! От души бью ему в рожу, бес падает, а впереди пыхают костры, по формам разливается лава, содрогаются стены ада от тысячелетнего сукарока. Бью беса ногами. Слышны там там там вокалы грешников. Бес взывает о помощи. Сажусь на него и бью бью бью. Сукарок громче громче громче. Сукарок в моей голове. Он пришел, чтобы звучать долго. Очень долго. |
проголосовавшие
комментарии к тексту: